― Я об этом подумала с самого начала.
― Это все королевские капризы. Он бывал у махараджи и там, в долине, видел такие танцы. И пожелал, чтобы здесь тоже так танцевали. Смотрите, ведь он главный балетмейстер.
Действительно, король стал делать какие-то указания танцорам, что-то объяснял и показывал. Танцоры покорно его слушались.
Сейчас вкус его величества проявится в полную силу, — зашептал Питамбаран. — Балаганные пляски его свели с ума. А знаете, у маннанов есть свои, очень своеобразные танцы. Но при короле они не смеют их показывать.
― А разве женщины не принимают участия в танцах?
― Что вы! Им не разрешено. Королевский указ. Кажется, это инициатива какого-то предыдущего раджаманнана. Но люди говорят, что когда-то женщины маннанов танцевали вместе с мужчинами. А теперь вот нет.
Я воспользовалась перерывом в танцах и спросила танцоров, знают ли они еще песни маннанов.
— Мы знаем много песен, — ответили они. Но тут вмешалось его величество.
— Спойте нашему гостю. Ну, например, песню о короле. Обо мне, — хвастливо сказал он.
Танцоры начали петь о том, какой хороший король у маннанов, как счастливы его подданные. Достоинств у короля оказалось так много, что певцы сбились при их перечислении и не смогли докончить песню. Король разгневался, а я решила больше не вмешиваться в королевские развлечения. Снова загремели барабаны. Едкий дым от костра наполнял хижину. Постепенно я стала обалдевать от всего этого. Фигуры танцоров с мертвенно бледными, напудренными лицами стали двоиться у меня в глазах. Временами, казалось, я впадала в забытье. Голову неудержимо клонило к циновке. Я очень устала. День был трудный и хлопотливый. Я прилегла на циновку. Это никого не удивило. Барабаны мне уже не мешали, и когда я закрыла глаза, то увидела бегущую через джунгли дорогу, чертыхавшегося парня в красном тюрбане, пламя костра. Потом появился премьер-министр, хотел что-то сказать, но не успел. Стало темно, и все исчезло. Я не помню, сколько я проспала. Проснулась я от какой-то тяжести в голове и от ледяного холода, ползшего по спине. Я открыла глаза. Ничего не изменилось. Все так же гремели барабаны и ритмично двигались танцоры. Правда, некоторые из придворных последовали моему примеру и мирно похрапывали около костра. Король в красном одеяле продолжал руководить балом.
— Послушайте, — сказал Питамбаран, — идемте ко мне в хижину. Там такая же циновка и такой же очаг. Только не так шумно. Вы хотя бы немного отдохнете.
— А который час?
— Скоро уже три часа утра. Идемте. Это будет продолжаться до самого рассвета.
Мы незаметно выскользнули из «дворца». Холодный пронзительный ветер шумел в джунглях. Питамбаран зажег факел, и минут через тридцать мы были уже в его хижине. Около очага, свернувшись калачиком, безмятежно спал Чинмайя…
Утром я открыла глаза и сразу увидела несколько голов, торчавших в маленьком окошке. Я приподнялась, и головы исчезли. Потом снова появились.
— Амма! — позвала меня одна из них.
Я вышла из хижины. Человек пятнадцать женщин стояли около входа. Я поздоровалась. Женщины окружили меня и стали совать бананы.
— Спасибо. Но зачем так много?
— Амма, у тебя длинный путь, — зашумели они. — Мы не знаем, где Россия, но это, должно быть, очень далеко. А в дороге надо есть.
— Но до России этих бананов все равно не хватит.
— Мы принесем еще, — всполошились маннаны.
— Не надо, не надо, хватит.
— Амма, — сказала молоденькая девушка, — оставайся с нами. Мы тебе построим такую же хижину, как у учителя.
Предложение было заманчивым. Но как бывает в жизни, обстоятельства всегда сильнее нас. Я вынуждена была отказаться.
…До деревушки Канчияр, где мы надеялись поймать машину, нас провожали человек двадцать взрослых маннанов и множество ребятишек во главе с Питамбараном.
Когда мы проходили одну из окраинных хижин селения, я вдруг услышала доносившийся оттуда горестный плач нескольких человек и невольно остановилась.
— Что здесь случилось, мистер Питамбаран?
— О, в этой хижине год назад умер старик, а сегодня годовщина смерти. По обычаю маннанов, родственники собираются в этот день и плачут над могилой. Вы ведь знаете наверно, что маннаны не кремируют своих покойников, а хоронят в земле.
А где же могила умершего старика? Почему плачут здесь, около хижины?
У маннанов нет кладбищ, и они хоронят умерших рядом со своими хижинами. Чтобы все оставались вместе. Вместе с покойником закапывают и его личные вещи. На похоронах главный плакальщик — племянник, а не сын. Мигом устраивают поминки. Родственники едят только варенный рис. То же меню они должны соблюдать в течение семи дней после погребения. Только вареный рис два раза и день. Это своеобразный обряд очищения. И каждый год плачут по умершему как сегодня.
Мы уже прошли хижину, а горестный плач еще долго слышался нам вслед.
…В Канчияре на деревенской площади стоял король в окружении своих подданных. Как только они увидели нас, то покинули короля и устремились за нами. Король было тоже побежал, но потом, очевидно вспомнив о своем королевском достоинстве, замедлил шаги и остался посреди площади в гордом одиночестве.
ДЛИННЫЕ МИЛИ ГОРНЫХ ДОРОГ
От Тхеккади до Купили — 3 мили
От Кумили до Девиколама — 63 мили
От Девиколама до Муннара — 5 миль
От Муннара до Удамалпета — 54 мили
От Удамалпета до Поллачи — 18 миль
От Поллачи до Парамбикулама — 40 миль
Снова дорога. Мы едем теперь из дистрикта Коттаям в дистрикт Палгхат. От Кумили дорога поворачивает на север. Населенных мест почти нет. С обнаженных гранитных утесов срываются шумные водопады и исчезают в зеленом море зарослей. Кое-где видны хижины, построенные прямо на деревьях: ночью внизу находиться опасно. По обочине горной дороги и по склонам гор тянутся заросли кардамона. Кое-где трава между кустами расчищена. Это кардамоновые плантации. Но в большинстве случаев кардамон растет диким образом. И место это называется Кардамоновы горы.
Перевалив Кардамоновы горы, автобус выезжает к Западным Гхатам. Здесь, на стыке Кардамоновых гор и Западных Гхат, — унылая и мрачная горная долина. Красноватые гранитные скалы, лишенные какой-либо растительности, угрюмо нависают над чахлыми, с жесткими листьями кустами. Не слышно обычного гомона птиц. Мертвая, давящая тишина. Ее нарушает только прерывистый рокот мотора нашего автобуса. На сухой, потрескавшейся от зноя земле не заметно никаких признаков жизни. Ни речки, ни ручейка…
— Место, проклятое богом, — ворчит крестьянин-старик. — Скорей бы уж проехать.
Тоскливо-тревожное настроение овладевает пассажирами. Умолкают разговоры, и только старик продолжает бубнить что-то себе под нос. Наконец автобус минует неприветливую долину. Мрачные, голые скалы остаются где-то позади, и снова в окна автобуса врываются лесная свежесть и птичьи голоса. Дорога идет вверх. Ее ускользающая петляющая лента прижимается к крутым склонам. Обочина дороги отвесно обрывается вниз километра на два. На крутых поворотах, когда исчезает лежащая впереди полоса дороги, кажется, что автобус сейчас сорвется с нее, как с взлетной дорожки, и полетит в сияющую голубую высь или рухнет в бездну.
Мотор надрывно гудит, а дорога все вьется и вьется, спиралью поднимаясь все выше и выше. Каждая миля дается с большим трудом. И эти мили здесь, на горной дороге, становятся нестерпимо длинными. Метры и секунды, метры и секунды, из которых складываются мили и часы. Мили и часы, зависящие от метров и секунд. Опоздал на секунду на повороте — и не хватило метра на обочине. И тогда мили и часы навсегда теряют свой смысл.
Пот покрывает лицо водителя, его большие руки, вцепившиеся в баранку так, что побелели косточки на пальцах, подрагивают.
Вдруг автобус неожиданно останавливается. Водитель выскакивает из кабины и кричит: «Поха!» (пошли).
— Куда? — спрашивают его. — В чем дело?
Но водитель не отвечает. И показывает в низину. Там, среди зарослей тика и бамбука, мирно пасется стадо диких слонов.
― Поха! Поха! — подхватывают пассажиры.
И все мы во главе с водителем устремляемся к низине. Покинутый автобус сиротливо маячит на дороге. А слоны не обращают на нас внимания и продолжают делать свое дело.
Потом все торопятся обратно.
Наконец джунгли немного расступаются, и я вижу изящный мост, переброшенный через ущелье. По дну ущелья стремительно несется горный поток. Перед мостом две надписи. Одна от штата Керала: «Спасибо. Приезжайте к нам опять». Вторая: «Добро пожаловать в штат Мадрас». Автобус громыхает по мосту, и мы въезжаем в штат Мадрас.
На следующий день мы вновь в Керале. В Пирамбикуламе, небольшом поселке, состоящем из нескольких десятков домиков, окруженных лесом, нас встретил мистер Кришна, районный чиновник по делам племен. Это был молодой парень с черной бородкой, с четками поверх клетчатой рубахи и в черном дхоти, которые носят паломники к храму Айяпана. Единственный язык, который знал Кришна, был малаялам. Поэтому проблему местных племен нам пришлось обсуждать на трех языках: малаяламе, который я не знала, тамильском и английском. Выжать что-либо из Кришны оказалось делом нелегким. Он или отмалчивался и отводил глаза в сторону, или отделывался односложными ответами. Тогда я обратилась к Чинмайе.
