Новые настроения Гоголя встречали разную реакцию у его корреспондентов. Пожалуй, наиболее резко не принял их С. Т. Аксаков, еще в 1844 году предостерегавший писателя: «Я боюсь, как огня, мистицизма, а мне кажется, он как-то проглядывает у вас… <…> Вы ходите по лезвию ножа! Дрожу, чтоб не пострадал художник!.. Чтоб творческая сила чувства не охладела от умственного напряжения отшельника» (от 17 апреля). Но в большинстве своем ближайшие знакомые Гоголя скорее содействовали укреплению его «нравственно-наставительного» направления. Так, П. А. Плетнев призывал писателя «строже определить себе, как надлежит <…> содействовать развитию в человечестве высшего религиозного и морального настроения» (27 октября 1844 г.). Сочувствие Гоголь-проповедник находил и у А. О. Смирновой, семьи Вьельгорских или у Н. М. Языкова, писавшего ему: «Советы твои бодрят меня, давая мне какую-то надежду на будущее, на лучшее, которого я так долго ожидаю, но которого ожидаю терпеливее с тех пор, как ты мне его обещаешь» (27 февраля 1844 г.). Подобное внимание к его урокам, живой и благодарный отклик на них убеждали писателя в верности нового пути. Не случайно именно в письме к А. О. Смирновой (21 марта (2 апреля) 1845 г.) появляется первое упоминание Гоголя о замысле «Выбранных мест из переписки с друзьями» – книги, наиболее полно выразившей суть нового периода его творчества. Годом позже, в письме к Н. М. Языкову, этот замысел охарактеризован писателем уже достаточно подробно: «Я как рассмотрел все, что писал разным лицам в последнее время, особенно нуждавшимся и требовавшим от меня душевной помощи, вижу, что из этого может составиться книга, полезная людям, страждущим на разных поприщах. <…> Я попробую издать, прибавив кое-что вообще о литературе» (10 (22) апреля 1846 г.).
Связи между литературным творчеством и письмами Гоголя очевидны. В них нередко содержатся комментарии к сочинениям писателя или дается их автоинтерпретация. Порой письма Гоголя представляют собой как бы заготовки будущих работ, в других случаях, напротив, повторяют образы, мысли, даже интонации уже известных произведений. Но совершенно особой предстает эта связь в «Выбранных местах из переписки с друзьями» – книге, прямо и непосредственно выросшей из подлинных писем писателя. Разумеется, включенные в нее тексты подверглись серьезной переработке. Основная часть «Выбранных мест…» составлена из статей, лишь написанных в эпистолярной форме, но никогда не предназначавшихся для отправки адресатам. И тем не менее общий пафос, стиль, ведущие идеи этого произведения сформировались именно в переписке Гоголя 1840-х годов.
Как и в предшествующих произведениях, в основе «Выбранных мест…» – острое ощущение неблагополучия современной жизни. Однако в данном случае акцент делается на конкретной программе действий по ее переустройству. Путь такого переустройства, по Гоголю, – моральное воспитание каждого отдельного человека при сохранении всех существующих в России социально-политических и религиозных институтов. Обнаруженные в «Выбранных местах…» взгляды имели не только утопический, но и реакционный характер. По словам исследователя, «идеальное «небесное государство» мыслилось Гоголем в «уже готовых формах николаевского бюрократизма» (Гиппиус Василий. Гоголь. Л., 1924, с. 181).
С выходом «Выбранных мест из переписки с друзьями» (они появились в январе 1847 года) Гоголь связывал большие надежды. Он был уверен в том, что его «единственно дельная книга» (П. А. Плетневу от 18 (30) июля 1846 г.) будет иметь большой успех и сильное влияние на читателей. «Выбранные места…» должны были продемонстрировать публике итоги внутренней работы писателя, его новый облик, сложившийся за годы молчания. В этом отношении они как бы заменяли второй том «Мертвых душ», сроки завершения которого отодвигались все дальше. (В 1845 году, не удовлетворенный написанными главами, Гоголь сжег первоначальную редакцию второй части поэмы.)
Последняя книга Гоголя действительно привлекла к себе огромное внимание современников. Однако вызванная ею реакция оказалась совсем не той, на какую рассчитывал автор. Среди печатных откликов на «Выбранные места…» отчетливо преобладали негативные. Неоднозначными, но в целом также очень далекими от ожиданий оказались и впечатления читающей публики, классифицировать которые попытался в своем письме к Гоголю Н. Я. Прокопович: «Одни считают тебя ни больше ни меньше, как святым человеком, для которого так и распахнулись двери рая в будущей жизни. <…> Другие приписывают издание твоих писем расчету <…>. Третьи относят все к расстройству твоего здоровья и оплакивают в тебе потерю гениального писателя» (12 мая 1847 г.) По-разному восприняли «Выбранные места…» и сами ближайшие знакомые Гоголя. Книга была сочувственно встречена А. О. Смирновой, В. А. Жуковским, семейством Вьельгорских, а П. А. Плетнев восторженно писал: «она <…> есть начало собственно русской литературы», «в том маленьком обществе, в котором <…> живу я, ты стал теперь гением помыслов и деяний» (1 января 1847 г.). С. П. Шевырев колебался в своей оценке произведения, его положительное мнение о «Выбранных местах…» складывалось долго и в значительной мере под влиянием обращенных к нему писем самого Гоголя. Открытыми противниками «Выбранных мест…» выступили М. П. Погодин и в особенности С. Т. и К. С. Аксаковы. Именно их упреки в адрес автора отражали настроения основной массы читателей. Гоголь обвинялся в неумеренной гордости и неискренности, измене искусству, незнании русской жизни. Это была критика не частностей исполнения, но самого замысла «Выбранных мест…», отразившихся в книге новых убеждений автора.
Наибольшее впечатление произвело на писателя знаменитое зальцбруннское письмо В. Г. Белинского (3 (15) июля 1847 г.). Великий критик выступал в нем как бы от лица всей передовой России, связавшей с Гоголем свои надежды и теперь жестоко разочарованной и оскорбленной. Полное негодования, письмо Белинского содержало и некоторые преувеличенные или несправедливые обвинения (в искательстве, официозности), но в целом в нем последовательно и доказательно опровергались основные положения «Выбранных мест…».
Неудача книги довольно скоро стала ясна автору и вызвала его растерянность. Если вначале Гоголь еще пытается в своих ответах опровергнуть упреки оппонентов, то уже спустя несколько месяцев он приходит к признанию собственного поражения. Тем не менее писатель не отрекается от самого существа своих взглядов. Ошибку он видит лишь в преждевременности выступления и несовершенстве воплощения замысла. Отказываясь от прямого учительства, он вновь связывает представление о главном жизненном призвании с трудом художника: «<…> не мое дело поучать проповедью. Искусство и без того уже поученье. Мое дело говорить живыми образами, а не рассужденьями. Я должен выставить жизнь лицом, а не трактовать о жизни» (В. А. Жуковскому от 29 декабря 1847 (10 января 1848) г.).
В апреле 1848 года, совершив давно задуманное паломничество в Иерусалим, Гоголь возвращается в Россию. Все планы и надежды писателя в эти последние его годы вновь связываются с «Мертвыми душами». Работа над вторым томом поэмы идет неровно. В письмах Гоголя той поры сообщения об успешном продвижении труда чередуются с частыми жалобами на «медленно движущееся вдохновенье». Психологический и творческий кризис отражается и на самом характере писем. Их немало, но в большинстве своем они лаконичны, сугубо информативны («<…> твои письма так коротки и неудовлетворительны, что можно подумать, будто ты пишешь против воли», – замечает 23 марта 1851 года П. А. Плетнев).
Ощущение масштабности поставленной в «Мертвых душах» задачи теперь не столько воодушевляет писателя, сколько тревожит его. Ожидания, которые связывают с продолжением «Мертвых душ» читатели, еще более усиливают это чувство огромной ответственности. «О, да когда же ты нам твоим творческим духом раскроешь глубокую тайну того, что так велико и свято и всемирно на Руси нашей! Ты приготовил это исповедью наших недостатков, ты и доверши», – обращался к писателю С. П. Шевырев (29 октября 1846 г.). «Чем-то вы нас подарите? Ведь от вас все ждут чудес», – вторил ему А. А. Иванов (13 (25) июня 1848 г.).
Однако, несмотря на затруднения, работа над «Мертвыми душами» шла вперед. В 1849 году Гоголь начал чтение отдельных глав второго тома. Их первыми слушателями стали А. П. Толстой, А. О. Смирнова, С. П. Шевырев, семья Аксаковых и некоторые другие знакомые. Отзывы этих немногочисленных слушателей, содержащиеся в их переписке с Гоголем, чрезвычайно ценны. Наряду с мемуарными свидетельствами они являются единственными источниками сведений о несохранившихся частях второго тома поэмы (от его текста уцелело лишь пять черновых глав). Важны они и тем, что позволяют судить о впечатлении, которое второй том «Мертвых душ» производил на современников. «Талант ваш не только жив, но он созрел. Он стал выше и глубже <…>», – писал Гоголю после знакомства с первой главой второго тома С. Т. Аксаков (27 августа 1849 г.). «Ты меня освежил и упоил этим чтением. Бодрствуй и делай», – обращался к писателю после чтения пятой и шестой глав С. П. Шевырев (27 июля 1851 г.). Вместе с искренним восхищением в этих откликах слышится также стремление друзей поддержать писателя в его работе, их желание укрепить и собственную веру в возможности Гоголя-художника.
