А я, как прежде, прыгаю с больших высот, готовлюсь к соревнованиям. Когда раскрывается парашют, смотрю на юго-восток и кричу: «Саша-а-а!» И мне кажется, мой голос доходит до Памира. Не слышал ни разу? Иногда я вижу тебя во сне: ты несешь меня на своих сильных руках… Скорее бы приезжал! Как тяжело быть в разлуке с тобой…»
«…Валера, смешной ты мой. Конечно, я люблю тебя и горжусь, что мой жених мастер спорта, известный парашютист, но если бы ты знал, как я всегда волнуюсь за тебя. Ты у меня такой отчаянный, делаешь все без оглядки…»
«…Юра, радость и гордость моя! Получила от тебя сразу кучу писем. Как же это так, что ты их опустил в один день? Мама спрашивает: какой Юматов тебя письмами заваливает? Я не стесняясь ответила: «Юрка — жених мой. Прекрасный парашютист, хочет стать космонавтом».
Любимый, единственный, неужели ты скоро будешь в Москве? Я звонила твоей маме, она подтвердила, что на днях приедешь. Слышала по радио, что вы уже прыгали на пик Ленина в честь 50-летия ВЛКСМ…»
Авторы этих четырех писем — девушки с разными характерами, у них разные профессии, но их роднит чистое, беспокойное чувство к веселым и добрым парням, дружбу которых закалила одна общая дорога — к пику Ленина. Любимые этих девушек — замечательные смелые ребята, спортсмены-парашютисты, настоящие герои нашего времени, о которых пишут в газетах и говорят по радио.
Только до слез обидно, что два письма из четырех никогда не прочтут те, кому они были посланы… Не узнают Валерий и Юрий, какие горячие, искренние слова берегли для них подруги.
«…Последние тренировочные прыжки были особенно трудными для меня и моих товарищей. Нужно прыгать в кислородных масках, держать сосок в зубах, иначе маску сорвет потоком воздуха, и тогда парашютисту будет худо на большой высоте. Удержать этот сосок зубами, когда губы распухли, растрескались, нелегко. Надо подсказать конструкторам, чтоб придумали маску без этого соска. Зачем он?..
Тренировались каждый день, вылетая с ферганского аэродрома в горы, и всегда у многих ребят кровоточили губы, обожженные солнцем. Никто не жаловался, лишь шутили и посмеивались над «разукрашенными» не в меру. От ожогов можно было защищаться, просто мы не придавали этому серьезного значения. Вот горная болезнь более опасный враг. Беседовали много раз с нашими врачами и опытными альпинистами. Оказывается, горная болезнь известна людям уже много веков, и пока нет радикальных средств для ее предупреждения.
Недостаток кислорода в крови возбуждает какие-то нервные клетки, человек начинает часто дышать. Появляется головная боль, тошнота, повышается температура. К сожалению, людям, страдающим горной болезнью, никакие тренировки не помогают, нельзя от нее избавиться. Так же, как и морская болезнь, она не поддается лечению.
Сегодня второй день отдыха после тренировочных прыжков.
Прыжок на пик Ленина сначала назначили на 26 июля. Сколько было волнений, хлопот, разговоров! Мы все поднялись раньше обычного, шутили, по каждый из нас думал только о предстоящем прыжке. А тут объявили, что альпинисты еще не все поднялись в район приземления и не подготовились к встрече парашютистов. Вылет к пику Ленина перенесли на 27. Это неплохо. Мы еще лучше отдохнем, лучше подготовимся. Как видно, на Памире мы теперь пробудем недолго. Получены продукты только на три дня. Вечером мы погрузим свои контейнеры в самолет, который уже ждет нас на аэродроме.
Пишу после того, как посмотрели фильм «Горизонталь». Кто же это умудрился показать нам такую грустную, полную трагизма картину? В ней рассказывается о гибели одного альпиниста. Настроение после такого «отдыха» у ребят неважное. Лучше бы не смотрели. Даже Юра Юматов — наш гитарист что-то загрустил.
— Да бросьте вы, ребята, носы опускать. Мало ли что в кино покажут. Ну был случаи, не без того, — говорит подполковник Морозов. — Комедию не всегда снимут хорошую, а слезы выжмут запросто.
Беспокойная душа — подполковник. Со всеми побеседует, каждому скажет что-нибудь ободряющее. Трудно было бы Анатолию Хиничеву пережить без его дружеской поддержки душевную травму…
Анатолия во время последнего тренировочного восхождения на одну из вершин Памира возвратили в лагерь с высоты пяти тысяч метров. Врач обнаружил, что Толя заболел ангиной, и вот его не допустили к прыжку на пик Ленина. Парень совсем расстроился, ему так хотелось прыгать!.. Спортсмен он отличный, мастер спорта. Хиничев пошел к Владимиру Георгиевичу и попросил разрешения подняться на высокогорное плато пика Ленина с радиостанцией, чтобы помочь летчику в «наведении» самолета. Анатолий отлично знает радиостанцию, знаком с основами корректирования полета самолета. Морозов пошел ему навстречу… Теперь Хиничев уже где-то там, рядом с пиком.
Ну вот и все. Пашеньке не пишу. Сообщу о прыжке потом. Отбой решено сделать в десять вечера. В нашей огромной палатке все уже затихли. Завтра прыжок, к которому так долго и тщательно готовились.
Вечер теплый, немного душно. В палатке пахнет нафталином и резиной, где-то далеко-далеко трещит движок. А вот и Саша Мешков, на ночь умылся до пояса, ложится спать, подшучивает надо мной: «Знаю, письмо Паше строчишь». Нет, дорогой, делюсь своими мыслями с дневником…» Виктор Датченко.
27 июля, как и обещали синоптики, выдалось тихое безоблачное утро. Только активность пчел несколько смущала подполковника Морозова, который с недоверием относился к метеосводкам. В детстве он гонял голубей, был непревзойденным голубятником на Арбате, научился предсказывать погоду на сутки вперед по поведению пернатых. А когда стал парашютистом, наблюдательности у него прибавилось, и теперь он редко ошибается в своих прогнозах. По поведению пчел определил, что погода должна измениться в худшую сторону. Но не придал этому большого значения…
Итак пришел долгожданный день. Внешне все напоминало обычные тренировки: тщательный осмотр снаряжения, облачение в специальный костюм, проверка укладки парашюта, подготовка контейнера и напутствия руководителей.
Вездесущий Морозов, всегда сосредоточенные Петриченко и Томарович ощупывают каждого, проверяют все придирчиво, спрашивают у ребят о самочувствии, дают советы. Вид у парашютистов немного озабоченный. Необыкновенная торжественность предстоящего прыжка усиливает нервную напряженность…
На земле жара. Не терпится подняться в воздух. Лица у всех потные…
Перед посадкой в самолет — построение. Морозов напоминает о последнем решении общего партийно-комсомольского собрания:
«С честью выполнить знаменательный прыжок, посвященный 50-летию ВЛКСМ».
Для выполнения ответственного задания все сделано по плану, подготовлено с гарантией на благополучный исход операции. Каждый парашютист совершил не менее двадцати пяти тренировочных прыжков. Несколько раз спортсмены прыгали в кислородных масках.
Втайне парашютисты радовались, что памирская эпопея подходит к концу. Все истосковались по обжитым родным местам, по европейской прохладе, холодной воде и горячей ванне…
Сержант Датченко не расставался в мыслях с Пашенькой. Очень соскучился. Да и он ли один скучал по любимой?
Инженер Вячеслав Витальевич Томарович, казавшийся человеком замкнутым, так тот, перед посадкой кому-то признался: «Я ведь недавно женился, медовый месяц еще не кончился…»
Наконец — команда на посадку в самолет. Это касается всех сорока шести спортсменов, из которых тридцать шесть комсомольцев будут прыгать первыми. Еще десять парашютистов, самых опытных, в том числе Морозов, Петриченко, Томарович, прыгнут во вторую очередь. Они не в костюмах. Наденут их там, в самолете. Сейчас снаряжение будет мешать им готовить других спортсменов к прыжку на «Крышу мира».
Первой группой командовал капитан Георгин Тайнас. Виктор Датченко оказался рядом с Леонидом Асаенком. Познакомились они здесь, на Памире.
— Понимаешь, жинке не написал… Не хорошо, правда? — спросил Асаенок товарища.
Тот ответил успокаивающе:
— Ты знаешь, и я не написал. А может, это и хорошо? Стали бы там переживать. Помню, у нас на аэродроме разбился парашютист, так мать меня в чулане заперла, чтобы я не убежал на тренировку.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Асаенок, — спустимся с пика, тогда и напишем. Моя мать тоже очень переживала, когда я уходил на аэродром.
У глаз Асаенка — лучики морщинок. Надевая снаряжение, он ворчал себе что-то под нос. Нет, ни на кого не сердился, просто так. Не умеет сердиться… У него необыкновенно мягкая, чувствительная душа.
Перед посадкой в самолет, Датченко вдруг крикнул с мальчишеским задором:
— До встречи на пике Ленина! Покучнее приземляйтесь, будем там подписывать послание в новые века!