В «предреволюционном» поколении княжеского семейства Юсуповых было двое сыновей: Николай и Феликс. Семейное же придание гласило, что над их родом тяготеет проклятие за то, что их предки еще при царе Алексее Михайловиче изменили магометанству и приняли православие. Суть неотвратимой кары заключалась в том, что все, кроме одного, наследники, родившиеся в семье, не доживали до 26 лет. Именно в этом возрасте на дуэли, имевшей целью развязать любовный треугольник, погиб старший из братьев, Николай. Феликс остался наследником колоссального состояния. Дворцы, земельные угодья, драгоценности исключительно художественного и исторического значения, великолепные собрания живописи, фарфора, бронзы накапливались веками — все поколения Юсуповых, помимо государственной службы, энергично занимались коллекционированием и знали толк в красоте.
Юный Феликс еще во время учебы в Англии оформлял свои апартаменты по собственным эскизам. В убранстве комнат чувствовались приверженность хозяина-студента новейшим эстетическим взглядам, особое понимание стиля, цвета, формы.
«Стены были белы. На полу — черный ковер, на окнах — оранжевые шелковые занавески. На стульях — яркая индийская обивка в синих разводах под цвет фаянса. Стол по вечерам освещала лампа из синего стекла и серебряные канделябры с оранжевыми абажурами».
Ох уж этот черный ковер! Многочисленные посетители юсуповской квартиры сначала ошарашенно смотрели на сию новинку, а потом… заказывали себе то же самое. Мода на черные ковры охватила весь Лондон.
…Между тем жизнь Феликса выходила на новый для него виток. В феврале 1914 года состоялась его свадьба с племянницей царя Ириной Романовой. Она так же, как и Мария, доводилась внучкой императору Александру III. Эта девушка с точеным профилем считалась первой красавицей Петербурга. Венчалась Ирина в хрустальной с алмазами диадеме и в кружевной фате, принадлежавшей некогда казненной французской королеве Марии-Антуанетте.
После убийства ненавистного «старца» и высылки Феликса из столицы супруги были разлучены. Но февральская революция буквально как героя вызволила князя из заточения. Грянувшая почти следом Октябрьская совершенно иначе смотрела на Юсупова и ему подобных. И вскоре Феликс и Ирина Юсуповы с маленькой дочкой, названной в честь матери тоже Ириной, устремились в Крым, еще свободный от большевиков. Но революционный вал докатился и до этих мест. Однажды утром, открыв глаза, Феликс увидел перед собой дуло револьвера.
И вот 13 апреля 1919 года Юсуповы в последний раз смотрели на родной берег с палубы корабля.
Чужие берега
Мария Романова приехала в Петербург сразу, как только узнала об отречении Николая II. Абсолютно реальное ощущение близкой катастрофы заслонялось в ее сознании первой в жизни любовью. В счастливом для нее сентябре 17-го она обвенчалась с молодым князем Сергеем Путятиным. Сняв полузаброшенную дачу на окраине Павловска, молодые жили тем, что меняли драгоценности Марии на съестное. В Петрограде уже вовсю свирепствовал голод. Совершенно неожиданно Путятиных разыскала посылка с продуктами, присланная бывшим свекром — королем из Стокгольма.
В июне 1918 года Мария родила сына Романа. Было решено, что они с мужем будут как можно быстрее выбираться из России, а сына заберут к себе, уже устроившись. Прощание Марии с отцом оказалось прощанием навсегда. Через несколько месяцев он был расстрелян. На место казни в Петропавловской крепости Великого князя, настолько больного, что он не мог стоять, вынесли на носилках.
Мария Павловна Романова позже вспоминала, что они с мужем добралась до Парижа, словно специально для того, чтобы пережить в этом веселом городе все то, о чем они еще не знали во время их изнурительного пути по дорогам Европы: расстрел отца и смерть от дизентерии маленького сына. Ее единственной радостью в это страшное время стала встреча с братом Дмитрием, также перебравшимся в Париж.
Вопрос, чем и как жить, лег именно на нее: муж и брат не имели на этот счет никаких идей. Все надежды на те немногие романовские украшения, что удалось вывезти из России, оказались развеянными в прах: Европа, наводненная такими же беженцами, предлагала за самые роскошные драгоценности бросовую цену. То, что все-таки удалось выручить, не могло долго продержать на плаву трех взрослых людей. Мария отчетливо поняла: надо рассчитывать только на себя.
«…Высокая парижская мода распахнула свои роскошные двери перед русскими бесприданницами, которые прибыли во Францию в траурных платьях», — писали тогда французские газеты. Сказано было сильно. Через унижения, за плату, заведомо несправедливую, те, кто был молод, красив и обладал хорошей фигурой, пытались хоть как-то зацепиться во французских модных фирмах. Открыть же свое дело оказывалось под силу лишь тем, у кого был хоть какой-то начальный капитал. Мария не пошла в манекенщицы. Ее фамилия не давала ей права дефилировать по подиуму. Какое-то время она занималась вязанием свитеров, шитьем, а чаще перешиванием старого платья для своих же соотечественниц.
Обстоятельства неожиданного свойства свели Марию с Коко Шанель. На хваткую, прекрасно чувствующую конъюнктуру хозяйку модного дома на рю Карбон уже пали лучи славы. И она умела пользоваться ею не только в делах профессиональных. «Мой русский принц» — называла она брата Марии. А он и вправду был принцем — безупречный красавец высокого роста, с фигурой, принесшей ему прозвище «фарфоровая статуэтка». Дмитрий, несмотря на быстротечность этого романа, до конца жизни относил свою французскую подругу к исключительным личностям.
Для «Великой мадемуазель» связь с «настоящим Романовым» стала не только престижной — она влила новую кровь в ее идеи. Именно тогда в работах Шанель появились русские мотивы, пошли в ход сапожки, шапки, рубахи с воротником-стойкой, новые коллекции обрели большую декоративность, насыщенный цвет и разнообразие.
Но эта же связь не сделала Коко ни на йоту более сентиментальной. Ее отношения с сестрой любовника основывались на жестком коммерческом расчете. Узнав, что Мария берется вышить блузу за сумму значительно меньшую, чем требовала другая мастерица, Коко тотчас сделала ей заказ. Через три месяца работа была выполнена. Коко была поражена качеством работы. А так как вышивка тогда входила в моду, Мария получила следующий, уже более объемный, заказ, а потом под вымышленным именем поступила на курсы машинной вышивки. На свои первые гонорары Мария купила себе машинку, а затем сняла небольшое помещение, где могли бы разместиться ее помощницы. Эта новая работа стоила ей колоссальных сил. Она вспоминала, что от усталости бывало засыпала прямо за машинкой, не в силах добраться до дому. Но дело двигалось. Мария пригласила двух безработных русских девушек и послала их на курсы, которые окончила сама. Рядом с ее рабочим столом появились два новых. Свое маленькое ателье Мария зарегистрировала под названием «Китмир». Сотрудничество с Шанель принимало все более масштабные формы. Та решилась сделать целую коллекцию вещей, расшитых русскими мастерицами.
С трепетом ожидала Мария своей премьеры — на демонстрацию коллекции Коко пригласила богатых авторитетных лиц, чье мнение могло либо дать пропуск в высшие сферы моды, либо стать смертным приговором.
Три часа длилось дефиле в туалетах, прошедших через руки женщин «Китмира». Это был триумф! Мария же, стоя за кулисами подиума, беспредельно усталая, плакала, глядя, с каким восторгом принимает публика плоды ее трудов.
Модели «Китмира» замелькали на страницах эксклюзивных журналов. Самые рафинированные дамы обзаводились вечерними платьями от «Китмира», расшитыми бисером. На княгиню-вышивальщицу обрушилась лавина заказов.
Обойдя всех конкурентов — а «Китмир» был не единственным «вышивальным» предприятием, — Мария Павловна едва успевала справляться с обилием заказов. У Шанель это обстоятельство вызывало немалое раздражение. Она пристально следила за тем, чтобы русская компаньонка не пустилась в свободное плавание.
Но мода есть мода, и что касается вышивки, «Китмир» угодил прямо в ее эпицентр. Мария Павловна получила большой заказ из Америки на серию «русских» блузок. На сей раз крой, пошив, нанесение рисунка, вышивки — все было выполнено в «Китмире» и имело за океаном ошеломительный успех.
1925-й стал для Марии Павловны особой вехой. В Париже была организована выставка современного декоративного и промышленного искусства. И тут о себе напомнила родина. «Я узнала, — вспоминала Великая княгиня, — что советские русские будут иметь отдельный павильон на выставке, и приняла решение, что мы тоже должны показать нашу работу широкой публике».
Экспозиция «Китмира» расположилась среди знаменитых Домов моды Франции. Больше всего урожденную Романову волновала реакция соотечественников из Павильона СССР. «Было бы особенно справедливо, чтобы все знали, на что мы, беженки, в большинстве случаев никогда ранее не работавшие… способны в нашем изгнании», — в этом признании бывшей Великой княгини слышны и не утихающая боль от потери родины, и гордость за своих подруг-изгнанниц, оставшихся в неисчислимых бедствиях воплощением нравственной силы русской женщины.
