Хабалов. – Вы меня ставите в очень затруднительное положение, – потому, что он приезжал в эти дни несколько раз, на короткое время… Раз он приставал, чтобы я воспользовался броневыми автомобилями. Нужно сказать, что про эти броневые автомобили я был такого мнения, – что это прекрасная вещь, если я знаю, кто там сидит и кто ими управляет, если я отвечаю за него: ведь ничего не значит повернуть направо, кругом, – нет ничего проще!…
Председатель. – Значит, он приставал к вам с броневыми автомобилями?
Хабалов. – Да, чтобы ими воспользоваться. Нужно сказать, что в последний день, 27-го утром, я не помню, кто – должно быть, Михайличенко, – потребовал… или капитан Московского полка? – кажется он, одним словом, тот, кто заменял, в течение двух часов больного полковника Павленкова… так или иначе, но ко мне в канцелярию градоначальника явился капитан автомобильной броневой роты и доложил, что у них есть несколько автомобилей в починке на Путиловском заводе, что из них может быть изготовлено два, вернее один, автомобиль. Я на это ему поставил такой вопрос: «Ну, хорошо, автомобиль-то автомобилем, а кто будет управлять: это лицо будет надежно?» Капитан остановился в затруднении и молчал. Я говорю: «Если руки, которые будут управлять автомобилем, ненадежные, то мне ваш автомобиль ненужен». – «Можно, – говорит, – посадить туда офицеров»… – «Прекрасно! тогда отправьтесь к генералу Секретову[*] и привезите мне ответ, и если автомобиль надежный, тогда присылайте, а если ненадежный, тогда благоволите его не присылать… И, мало того, благоволите сделать так, чтобы ни один из этих автомобилей не был захвачен революционерами, т.-е. благоволите снять магниты и проч.
Председатель. – Почему вы послали капитана к генералу Секретову?
Хабалов. – Потому что генерал Секретов[*] заведывает этими автомобилями.
Председатель. – Позвольте просить вас вернуться к тому, о чем речь шла раньше… На вопрос, что вы знаете о действиях и мероприятиях бывшего министра внутренних дел Протопопова, вы изволили сказать: он ко мне заезжал и приставал с этими автомобилями…
Хабалов. – Не только с ними, но приставал еще и с тем, чтобы я взял его начальника штаба ген. Никольского… Генерала Никольского я знаю с капитанских чинов: для чего мне Никольский? Что он сделает?
Председатель. – Пожалуйста, еще относительно Протопопова…
Хабалов. – Затем он же сказал, что город составил такое постановление, которое принять нельзя…
Председатель. – Вы уже упоминали об этом, что революционным он считал это постановление…
Хабалов. – Что организация эта революционная. Какая эта организация – я не видел…
Председатель. – Он приставал к вам с автомобилями – какого числа приблизительно?
Хабалов. – Этого я не могу сказать.
Председатель. – Давайте вспомним: 25-го была суббота, 26-го воскресенье, 27-го понедельник. Когда приблизительно? Может быть, по событиям припомните: в какой момент разыгравшихся событий он мог приставать к вам с автомобилями?
Хабалов. – Честное даю вам слово, что, при всем моем искреннем желании, я затрудняюсь вам ответить!…
Председатель. – Войска уже действовали оружием, когда он приставал с автомобилями? После приказа государя?
Хабалов. – Я думаю – раньше…
Председатель. – Так что еще до приказа пустить в ход оружие он приставал к вам пустить в ход броневые автомобили?
Хабалов. – Т.-е. рекомендовал как средство, чтобы ими воспользоваться…
Председатель. – Я понимаю. Какие еще мероприятия были предположены Протопоповым?
Хабалов. – В самый первый день он обратился ко мне, чтобы я выпустил воззвание к населению о том, что им нечего беспокоиться, что хлеб будет… Вот вследствие чего и было мое напечатанное объявление, что хлеб имеется – это было самое первое. Он обращался ко мне по телефону.
Председатель. – Больше вы ничего не припомните относительно Протопопова? Постарайтесь припомнить все, что вы знаете в этом отношении?
Хабалов. – Душой рад припомнить… Но дело в том, что тот, кто говорил с Протопоповым, тот знает, что это человек, у которого мысли скачут, и когда он приезжает, то сидит иногда довольно долго… А если захотите подвести резюме – да о чем же мы говорили? – это довольно трудно…
Смиттен. – Вы говорили, что во время вооруженного восстания, в квартире председателя Совета Министров, на Моховой, были заседания, на которых вы присутствовали. Одно из них было 27-го?
Хабалов. – Я был только на одном.
Смиттен. – Тут вы и видели Протопопова?
Хабалов. – Да.
Смиттен. – Протопопов был в качестве частного человека, или в качестве министра внутренних дел?
Хабалов. – Этого я не могу сказать. Поставлено было два вопроса: один о пресловутом объявлении об осадном положении, – позволю так назвать; другой вопрос о том, что Протопопов болен, и что по болезни его заменяет товарищ…
Смиттен. – Было такое объявление от правительства?
Хабалов. – Да, это объявление было за моей подписью.
Смиттен. – По чьему же распоряжению?
Хабалов. – По распоряжению Совета Министров и передано через военного министра.
Смиттен. – Какого числа – вы не помните?
Хабалов. – Когда мы были в Зимнем дворце, – значит, это было 27-го.
Председатель. – Разрешите вернуться к вопросу о пулеметах… Вы помните ход вашего показания: мы перешли к Протопопову, но вы исчерпывающим образом не высказали, что вам известно относительно пулеметов?
Хабалов. – Относительно пулеметов докладываю, что я впервые услыхал этот вопрос от министра юстиции Керенского – о ген. Гордоне и о пулеметах, когда я находился в здании Государственной Думы. Он меня спросил о каких-то пулеметах, которые будто бы стояли на крышах и стреляли с крыш. Я говорю, что решительно не понимаю, какие могли быть пулеметы. Он говорит: «Генерал Гордон ими заведывал». Я решительно понятия не имею о генерале Гордоне, которого, кажется, в жизни моей не видел… Впрочем, может быть и видел. Но чтобы я с ним имел какой-нибудь разговор по делу, если бы в самом деле ему надо было дать пулеметы для обороны города, – этого я бы не мог не помнить. Я бы это помнил. Я говорю, что я такого разговора не помню.
Председатель. – Значит, в план подавления беспорядков, который был выработан на случай этих беспорядков, не входила стрельба по народу с крыш из пулеметов?
Хабалов. – Никоим образом, – ни боже мой!…
Председатель. – Так что, если бы гражданские власти говорили, что мы не знали про пулеметы, а про это знает военная власть, т.-е. в лице вас, начальника округа, то это было бы неверно?
Хабалов. – Это совершенно неверно. Позвольте мне дополнить. Дело в том, что, напрягая всю свою память: да не было ли чего-нибудь такого? – Откуда взялся этот Гордон? Я припомнил следующее. Действително,[*] в штабе округа была какая-то бумага от министра Протопопова, где он просил разрешения этому Гордону заниматься в окружном управлении или в складе…
Председатель. – Генералу Гордону, или просто Гордону в том или ином чине? Разрешения заниматься чем?
Хабалов. – Я понял таким образом, что от главного артиллерийского управления несколько раз поступали уведомления о том, что немецкие агенты всячески стараются устроить взрывы на заводах. Я понял, что этому господину нужно производить какие-нибудь осмотры, т.-е. свои следственные и розыскные действия.
Председатель. – Бумага от Протопопова в штаб округа или в главный штаб?
Хабалов. – Штаб округа, сколько помнится… Я сказал, что с моей стороны препятствий нет. Но затем я отсюда, будучи уже в заключении, послал довольно длинное прошение – рапорт или заявление – министру юстиции, в котором изложил, что если бы в самом деле по моему распоряжению были даны пулеметы, я не мог сделать это словесно. Откуда их дать?… В моем распоряжении могли быть пулеметы только в частях войск, да и то в гвардейских. Гвардейские пулеметы подчинены мне не были, как начальнику гарнизона; а в остальных частях они были подчинены инспектору войск. И если бы я желал дать какому-то Гордону, то я не мог бы это сделать: мои предписания не были бы исполнены, если бы даже я их делал… Затем, даже артиллерийский склад (он назывался окружный артиллерийский склад), он не только пулеметы, но даже патроны для пулеметов мне не отпустит!… Он отпускал только по распоряжению главного артиллерийского управления. Следовательно, если бы Гордону были даны пулеметы, то по распоряжению главного артиллерийского управления, но никак не мною. Если бы я желал дать, то не мог бы этого сделать. Написавши все это (в заявлении к министру юстиции), я спохватился вот о чем: что видно существует воздушная оборона Петрограда… Эта воздушная оборона Петрограда находится в ведении начальника ген. Бурмана. Оборона эта состоит из ряда учреждений разведочных и затем полевых, т.-е. из радиостанций, расположенных частью далеко от Петрограда, частью ближе, затем из ряда прожекторов, устроенных в Петрограде и его окрестностях, и, наконец, из целого ряда батарей противоаэропланных, – в том числе и пулеметных батарей, – при чем пулеметные состоят из разного числа пулеметов: один, – два, – три пулемета. И эти пулеметы размещены, действительно, в Петрограде, на некоторых зданиях. Есть, например, такие пулеметные противоаэропланные батареи на здании Зимнего дворца…
