Путь к Ботаническому саду неблизок, и пока его проедешь, успеешь вдосталь налюбоваться на тропическую фауну. Но, увы, вместо чистого воздуха вы все время вынуждены дышать противною гарью, распространяемую кизяком, который нарочно жгут в садах ради избавления от комаров и москитов. Здесь такое множество этих несносных воздушных кусак всевозможных родов и видов, что без кизяковой гари от них под вечер и житья бы не было. Поэтому из двух зол приходится выбирать меньшее и чуть не задыхаться от едкого дыма, который иногда, как туман, стелется пеленой по низинам садов, под деревьями.
О самом Ботаническом саде приходится сказать немногое. Он очень обширен и славится тем, что соединяет в себе решительно всех представителей растительности тропической Азии и островов Ост-Индского и Японского архипелагов. Впрочем, как исключение или, скорее, как редкость встречаются в нем и несколько деревьев более умеренных и даже северных широт, как ель, кедр, лиственница и другие, за которыми здесь в особенности ухаживают — все равно как у нас за экзотическими растениями. Была, говорят, одно время и наша береза, да не выдержала климата, зачахла. Сад разбит в английском вкусе, как парк, соединяя в себе обширные газоны с клумбами цветов и бордюрных растений и широкие луговины с отдельными купами различных кустарников и древесных рощ, перерезанные извилистыми дорожками и тенистыми аллеями для катанья верхом и в экипажах. Здесь эту прихотливо-роскошную тропическую флору английские ученые садоводы заставили сбросить с себя всю необузданность ее дикого роста и свободного развития, составляющих ее главную прелесть и художественную красоту в индийских лесах и джунглях, и педантически подчинили ее известному "режиму", кое-что подстригли, кое-где подчистили, там подрубили, тут пообкарнали и вообще заставили дикарку познакомиться с английскою, несколько щепетильною чистотой и налощенною опрятностью. Но и в этом виде, поставленная как бы "под ранжир", классифицированная по семействам, родам и видам и изображающая собою декорацию парка в английском вкусе, эта флора все же прелестна. Зато ботаник, который захотел бы во всей подробности изучить растительность южной и островной Азии, найдет здесь сразу все, что ему нужно, и в этом, конечно, несомненная заслуга учредителей сада перед наукой. В саду находится и птичник с несколькими экземплярами редких и нарядных пернатых; но вообще для местной орнитологии в нем могло бы быть собрано гораздо больше интересных и разнообразных особей. Теперь же многие отделения птичника совсем пусты.
Гуляющей публики в саду было немного, и то более из проезжих иностранных гостей, в числе коих находилось и несколько русских дам с "Малаги" и "Нижнего Новгорода", а также и сиамский резидент со своими женами и свитой. Что же до местных жителей-европейцев, то в эту пору дня они почти совсем тут не гуляют; мы, по крайней мере, встретили только одно тильбюри с каким-то проглотившим аршин трехполенным джентльменом, который катал своего чернокожего, обезьяноподобного карлика-грума, да одно ландо, в недрах коего вмещалось целое английское семейство с представителями и представительницами трех, если не четырех поколений. Зато из туземной публики здесь прокатилось мимо нас несколько крупных китайских торговцев, видимо, щеголявших своими великолепными фаэтонами и колясками. Европейская публика собирается сюда гораздо позднее, уже после обеда, в девятом часу вечера, подышать вечернею прохладой при звуках военного оркестра. К этому времени и мы намерены возвратиться сюда, а пока спешим в Лорн-отель, где ожидают нас русские щи и прочие прелести отечественной кухни.
Пока до обеда расположились мы в Лорне на веранде, выходящей в уличный палисадник, и здесь я впервые познакомился с типом мелкого торгаша-китайца, который всю свою лавочку носит на ручном лотке да в заплечном коробе. Но чего-чего только нет у него в этой лавочке! Мне он совершенно напомнил тех юрких жидков-коробейников нашего западного края без знакомства с которыми не обойдется ни один проезжий, остановившийся на почтовой станции или в "эаездном доме". Разница только та, что китайцы этого сорта не так назойливы, как жидки, и держат себя солиднее, с большим достоинством. Из числа всякой всячины, выложенной перед нами китайцем на выбор, более всего обратила на себя внимание преоригинальная парюра, состоявшая из броши, серег и браслета. Первые три вещицы были сделаны из когтей, а последняя из целого ряда зубов тигра в золотой оправе тончайшей филигранной работы с легким эмалевым узором. Тут же были брелоки и медальоны тоже из тигровых когтей и еще одно кольцо из зубов акулы, которые, надо отдать им справедливость, по своей форме и по изумительно нежной белой эмали, не только красивы, но даже, можно сказать, изящны и, будучи соединены в одну общую цепь легкими золотыми звеньями, действительно составляют весьма недурное украшение. Но что за своеобразная, чисто китайская фантазия — употребить такие предметы для женских уборов! Впрочем, по объяснению торговца, они все имеют значение как талисманы, предохраняющие от опасных встреч с дурными людьми и хищными животными и придающие носящим их лицам лишнюю дозу храбрости.
Наконец раздались в палисаднике зычные удары в гонг, служащие в здешних гостиницах обычным призывом постояльцев и абонентов за table d'hote (к столу), и мы отправились по-вчерашнему в особую стоповую вместе с хозяевами Лорн-отеля. Ленивые щи и пироги с ливерною начинкой, и цыплята, и все прочее вышло просто на славу, точно мы и в самом деле благодушествовали за столом не в Сингапуре, а где-нибудь у себя на родине.
После обеда отправились мы в Сино-Малайский театр, где дает смешанные представления труппа, состоящая из китайских и малайских артистов. За вход с нас взяли по доллару — нельзя сказать, чтобы особенно дешево, но это во внимание к тому, что мы "европейские туристы", а туземная публика платит за место всего лишь по несколько центов. Театр находится внутри какого-то двора, куда надо пробираться узкими закоулочными проходами, по миновании коих вы прямо наталкиваетесь на китайский буфет с прохладительными и горячительными напитками фруктами, сластями, жареными пирожками и совершенно европейскими "бутербродами" с ветчиной. Самый театр представляет собою открытый сарай, без боковых стен, одна половина которого занята сценой, а другая местами для зрителей. Сцена устроена весьма своеобразно, с боковыми крыльями, в виде подковы, обращенной выемкой к публике. Кулис и боковых декораций не полагается, а в случае надобности, перед заднею стеной ставится небольшой экран, на котором намалевано, что требуется по ходу пьесы: дом, сад, лес, море, небо с облаками, геена огненная и тому подобное. Это и служит декорацией, по которой зрители знают, где происходит действие. На обеих концах задней стены находится по одной занавешенной двери, которые ведут в уборные. В эти двери обыкновенно входят и выходят во время представления действующие лица. Сцена и зрительная зала освещаются подвешенными к потолку и на столбах лампами без стеклянных колпаков, где горит кокосовое масло. Музыканты в числе пяти-шести человек помещаются вдоль задней стены, на сцене же, и в случае надобности, принимают со своими инструментами непосредственное участие в самом ходе пьесы, как актеры. Зрительная зала разделяется на три отделения: первое помещается на возвышенной эстраде, находящейся против сцены, там, где у нас "места за креслами". Здесь наиболее дорогие места, предоставляемые "избранной" туземной публике. От этой эстрады вплоть до подножия сцены идет посредине узкий проход, разделяющий залу на две боковые половины, где с каждой стороны устроено по одной досчатой трибуне, которые уставлены рядами скамеек и спускаются наклонною плоскостью к сцене. Они соответствуют нашему партеру, причем левая сторона предоставляется мужчинам, а правая женщинам и детям. Наконец, последние места устроены снаружи театра параллельно боковым крыльям сценических подмостков, и здесь уже царство исключительно "серой", или самой "дешевой" публики, которая всегда принимает живейшее участие в ходе пьесы, громко выражая свое одобрение или порицание действующим лицам, но не как актерам, а именно как героям пьесы, заслужившим своими поступками ее симпатии или антипатии. В первом случае на сцену нередко летят апельсины и сласти, а в последнем — апельсинные и дынные корки, кожура бананов и мангустанов и шелуха орехов. Эта же публика зачастую вступает и в приватные разговоры с актерами, спрашивая у них пояснения тому или другому действию и подавая свои советы, как, по ее мнению, следовало бы поступить герою в том или другом случае. В узком проходе расхаживают время от времени продавцы свежей воды, сигар и фруктов, командируемые от буфета.
Костюмы и гримировка артистов очень эксцентричны: белила, кармин, сурик и сажа в большом ходу для разрисовки лица, равно как конопляная пакля и конский волос для бород, усов и париков. Нередко характер гримировки напоминает наших цирковых клоунов: загримированные чертями приставляют себе бычьи рога и хвосты и вымазывают все тело суриком или сажей, а добрых духов изображают набеленные и нарумяненные дети в голубых и белых балахончиках. Женские роли исполняются исключительно мужчинами, причем для жен-премьерок избираются обыкновенно красивые мальчики лет пятнадцати. Костюмы очень богаты и строятся из самых дорогих материй: атласа, затканного пышными букетами и драконами, парчи и бархата, расшитого золотом и блестками. Характер костюмов либо национально-китайский, либо фантастический, в том роде, какой вы можете видеть на китайских же картинках, изображающих романические или боевые сцены и похождения их мифических полубогов и героев. Усиленная экспрессивность мимики, поз и движений обыкновенно бывает утрирована до того, что впадает в карикатуру, особенно в моменты трагических положений. Но это только на наш европейский взгляд: туземцы же восхищаются ими самым серьезным образом. При нас шла какая-то опера, сюжет которой, насколько можно было понять из самого действия, заключался в том, что молодой чужестранный принц влюблен в принцессу, в которую влюблен в то же время и злой колдун, препятствующий их браку с помощью темных сил ада. Но молодым влюбленным покровительствуют добрые гении, и когда злые духи, вызванные волшебником на сцену в количестве целой дюжины красных и черных чертей, выслушав его распоряжения, уже готовы начать всякие каверзы против молодого принца, ангелы-хранители и покровители влюбленных появляются из другой двери и вступают с ними в спор, который вскоре принимает очень горячий характер. Черти с деревянными мечами и двурогими копьями, вроде наших ухватов, гурьбой кидаются на двух гениев-покровителей, которые в этот момент чертят в воздухе своими жезлами какой-то таинственный знак, — и на сцену выбегает дюжина малых ребят от шести до двенадцатилетнего возраста, имея в руках цветочные гирлянды и махалки из белого конского волоса, какие употребляются бонзами при буддийском богослужении. Ребята эти изображают роль добрых духов и окружают двух гениев-покровителей. Тогда рать становится против рати и начинается воинственный балет, изображающий битву злых духов с добрыми. Злые, в самых невозможных воинственно-патетических и фехтовальных позах, нападают со своими ухватами на добрых, а добрые отмахиваются от них махалками и хвостами цветочных гирлянд и, наконец, побеждают злых. Последние, кривляясь, якобы в корчах ужаса, бегут со сцены, провожаемые ребятишками, которые лупят их по спине своими махалками и гирляндами. Итак, добродетель и любовь на первый раз торжествуют, и гении-покровители, утомленные борьбой, идут предаться сладкому сну. Но не дремлет изобретательность злого волшебника, который вызывает к себе на тайный совет главного начальника злых духов. У этого последнего одна сторона тела красная, другая черная, вместо волос длинная золотая грива, рога и когти тоже золотые и даже хвост позолочен. Волшебник задается мыслью отвлечь внимание гениев-хранителей от влюбленной четы, дабы тем легче похитить влюбленного принца и овладеть принцессой. Для этого на совете с главным начальником чертей решено наслать на всю страну всяческие напасти, борьба с которыми всецело заняла бы гениев-покровителей, и в виду необходимости спасать человечество от общего бедствия, заставила бы их отвлечь хотя временно свое внимание от личных судеб влюбленной пары. С этой целью златогривый дьявол посылает на землю, во-первых, ужасную грозу. Перед задней стеной ставят экран, изображающий небо с клубящимися тучами и молниями. При этом рать чертей опять выбегает на сцену и поднимает ужаснейшую возню: они бегают, как ошалелые, вертятся, кривляются, кувыркаются, барахтаются между собою и вообще производят в некотором роде кавардак во вселенной. Чтоб изобразить грозу, поднимается ужаснейший шум и треск. Одни из чертей колотят, что есть мочи в гонги, там-тамы, барабаны, бьют доской о доску, трещат в трещотки и потрясают жестяными листами, а другие производят сандараковым порошком[60] огненные вспышки. Это значит гром и молния. Гроза зажигает ужаснейший пожар. Для этого на сцену вносят бумажные домики и подпаливают их сандараковой вспышкой. Зрители должны понимать, что это горит столичный город и дворец, где живет принцесса со своим возлюбленным. Второе бедствие заключается в наводнении и извержении огнедышащей горы. На сцену вносят два экрана: на одном волнующееся море, на другом вулкан. Для усиления впечатления, один из дьяволов становится позади последнего экрана и поджигает шипучий фейерверочный фонтан: тысячи искр сыплются на сцену, а черти, взявшись за руки, начинают дрожать и подпрыгивать. Это значит землетрясение. Пока одна половина чертей производит все сии действия, другая спешит переодеться за сценой в костюмы обыкновенных обывателей и появляется вновь уже в роли мирных граждан, разоренных и удрученных всеми случившимися злоключениями. Мирные граждане с жестами горя и отчаяния взывают к небу о помощи, и вот на сцену выходят гении-хранители с сонмом добрых духов и начинают врачевать раны и горести страждущего человечества: одним дают деньги, другим подносят плоды, третьих снабжают одеждой. Для меня осталось только не совсем ясно — точно ли это добрые обыватели, действительные представители страждущего человечества или же черти, притворившиеся таковыми с тем, чтобы лучше надувать благодетельных гениев. Во всяком случае, эти последние так увлеклись своим добрым делом, что и не замечают, как на сцене появляется влюбленная чета. Принц и принцесса изнемогают от страданий и усталости и засыпают на конце правого крыла сцены, в то время как добрые гении рассыпают свои благодеяния на левом. Пользуясь этим, злой волшебник с златогривым дьяволом тишком-молчком прокрадываются к спящей чете и похищают сперва сонного принца, которого дьявол утаскивает, вероятно, в преисподнюю; затем они возвращаются за принцессой и уже берут ее сонную к себе на руки, как вдруг добрые гении, кстати уже успевшие удовлетворить человечество, заметили этот маневр волшебника и злого духа. Они повелительно заграждают им путь и вступают в борьбу за спящую принцессу. Опять появляется рать злых духов, и зрители наслаждаются новым воинственным балетом. Один из гениев-хранителей вступает в единоборство со златогривым дьяволом. В руках у обоих длинные китайские бердыши, какие вы опять-таки можете видеть на героических китайских картинках. Каждый противник держится за свой бердыш обеими руками как за балансир и принимает с ним разные позы. Начинается танец с фехтованием, изображающий поединок. Конец, разумеется, тот, что добрый гений побеждает злого и допытывается у него, куда он девал несчастного принца. Между тем злополучная принцесса в отчаянии, что у нее пропал возлюбленный, и не знает, что ей делать. Добрые гении утешают ее и сообщают, что принц ее жив и здоров, но что злой дух запрятал его в какую-то отдаленную страну, куда принцесса должна отправиться за ним на поиски, если желает получить его обратно. Принцесса, конечно, желает и немедленно снаряжается в путь: с нею отправляется и ее наперсница, отыскавшая наконец свою госпожу после всех погромов, произведенных во вселенной злыми духами. На сцену вносят экран, изображающий реку с цветущими берегами и китайскими лодками, а посреди авансцены ставят один за другим два стула: тот, что впереди — с обыкновенною, а задний — с высокою спинкой, к которой привязано весло. Это значит лодка. Кормщик, наставляемый добрыми духами, взбирается на задний стул, садится на его спинку и начинает юлить веслом. Принцесса поместилась на переднем стуле, а наперсница у ее ног. Один из музыкантов подходит и подает наперснице четерехструнную плоскокруглую мандолину, звуками которой она должна развлекать тоскующую принцессу. Итак, напутствуемые добрыми гениями странники пускаются в продолжительное плавание, в течение коего кормщик на заднем стуле без устали юлит своим веслом, изображая греблю. Плавание действительно выходит чересчур уже продолжительным, так что мы даже соскучились, слушая, как грустящая принцесса поет бесконечную песню под тихий аккомпанемент мандолины и других струнных инструментов. Гонги и там-тамы в этом аккомпанементе, к счастию, не участвуют, и это обстоятельство в соединении с продолжительностию пения помогло мне не только уловить, но и запомнить мотив арии принцессы. Без сомнения, вы удивитесь, когда я скажу вам, что он очень напоминает известную русскую песню: "Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской по дороженьке". Если вы первые два колена этой песни споете вместо мажорного в минорном тоне, а последние два будете петь совершенно так же, как они поются в нашей песне, то это будет вполне точное воспроизведение китайской арии. Молодой актер, изображавший принцессу, довольно удачно подделывал свой высокий фальцет под женский голос, и, слушая его, я долго не мог понять, почему в его арии чудится мне что-то знакомое, но что именно — этого я сначала, несмотря на все усилия, никак не мог вспомнить. Да и мудрено, в самом деле, чтобы такое странное сочетание, как китайская ария и подмосковная русская песня могло сразу прийти в голову да еще где — в Сингапуре! Наконец я вспомнил, и, не доверяя самому себе, стал вслушиваться: точно ли это так, не ошибаюсь ли я? Но нет, сходство мотива несомненное. Да и не одному мне оно так показалось: когда я спросил моих сотоварищей, не напоминает ли им этот напев нашу "Вдоль по Питерской", то они согласились, что действительно напоминает. Отмечаю это в виде курьеза.
