Верил, что своим выстрелом «приближал светлое будущее». Правда «светлое будущее», ради которого убивал, представлял несколько смутно: «Не могу ясно представить себе новый строй жизни, но думаю, что человечество должно дойти до такого совершенства, что каждый будет удовлетворять всем своим потребностям без всякого ущерба для других...»
И первые сановники империи, которые раньше и на порог кабинета его не пустили бы, теперь внимали каждому его слову, старательно записывали все его рассуждения!
Более того, он, неизвестный никому Соловьев, заставил царя всея Руси и всю царскую семью изменить свою жизнь! От утренних прогулок по городу царь теперь отказался.
И на следующий день наследник записал в дневнике: «Сегодня мне пришлось первый раз выехать в коляске с конвоем... Папа, слава Богу, решился тоже ездить с конвоем и выезжает, как и я, с урядником на козлах и двумя верховыми казаками».
Это было внове для населения — увидеть царя, едущим по собственной столице в сопровождении такой охраны. И император Александр I и его отец Николай I выезжали в коляске без всякой охраны.
Генеральша Богданович записала в дневник то, что говорили вокруг:
— Тяжело это видеть!
Особое присутствие Сената приговорило Соловьева к смерти. Он выслушал приговор совершенно спокойно. Ему предложили написать просьбу о помиловании. Он оставил бумагу чистой.
28 мая 1879 года при стечении четырехтысячной толпы его привезли на Семеновский плац, где когда-то ожидали смерти Достоевский и петрашевцы.
Эшафот — высокий деревянный помост — был окружен со всех сторон железной решеткой. На нем — два деревянных столба с перекладиной. С перекладины раскачивались на ветру две петли. А рядом с эшафотом, на виду у всех, стояло нечто прикрытое рогожей... Это был гроб, заготовленный для живого еще человека. Наконец подъехала колесница. Соловьев сидел на скамейке спиною к лошадям, руки его были перевязаны сзади веревкою. На груди висела черная доска, на которой было написано — «государственный преступник». Войска выстроились вдоль помоста плотными шеренгами.
На эшафот поднялся палач Фролов — вчерашний преступник, который за помилование согласился стать палачом. Фролов был очень картинен — высокий, в красной рубахе, поверх — черный жилет с длинною золотою цепью от часов... Фролову предстояло еще много казней.
Соловьев с усмешкою стоял у позорного столба, пока читали приговор.
Потом священник подошел к Соловьеву, но тот отрицательно покачал головой: как показал он на следствии — не верил в Бога. Теперь им завладел палач Фролов. Помог надеть белый балахон, который должен был скрыть лицо, точнее — муку в последний миг. И обняв за плечи, палач возвел его на «западню». Набросил петлю, заботливо поправил на шее и подал знак. Помощник ударом ноги выбил подпорки, и Соловьев рухнул в раскрывшийся под его тяжестью люк «западни». Белый балахон судорожно дернулся и повис, чуть раскачиваясь на ветру.
ВОТ ДО ЧЕГО ДОЖИЛИ!
На следующий день по городу была разбросана прокламация: «Мы поднимаем брошенную нам перчатку, мы не боимся борьбы и смерти и в конце концов взорвем правительство, сколько бы ни погибло с нашей стороны».
В столице впервые началась паника.
А.А. Киреев, отставной генерал, публицист, знакомец Федора Достоевского, записал в дневнике: «Самые фантастические слухи ходят по городу о том, что-де нигилисты произведут революцию, чуть ли не всех нас перережут. Некоторые части войск держатся наготове!!! Наследник не может жить в Царском Селе, а переезжает в Петергоф... потому что в Царском слишком затруднительно уберечься от убийц. Это будет не жизнь, а каторга! Вот до чего дожили!»
Глава четырнадцатая. ВОЙНА С ТЕРРОРОМ
ГОЛОС ДВОРА
Фрейлина императрицы Мария Фредерикс (ее мать Цецилия была фрейлиной и ближайшей подругой матери Александра II) писала в «Воспоминаниях»: «Государь Николай I знал, что с врожденной необузданностью и неустойчивостью можно еще долго и много бороться, а побороть их можно только силой и твердостью... Он знал, что по нраву русского человека строгость, она для него полезнее распущенности, которая к добру не ведет. То, что император Николай I был прав, ...видно из того, что произошло после него. Когда по смерти нашего мудрого царя повеяло слабостью и распущенностью, все вздохнули и обрадовались... Дали нам и свободу мысли, и свободу действий, и свободу печати; словом, бросились на все разом, думая этим ускорить развитие России. Бешеный поток этот, которому была внезапно открыта преграда... вырвался из своих пределов быстро и жестоко; сгоряча он стал все ломать, все сжигать за собою. И, в конце концов, что же вышло из этого всего? Горсть изуродованных нравственно выродков, которые поставили себе задачей, под предлогом преданности Отечеству, изменить весь строй России...»
Это был голос двора. Это исповедовала с каждым днем крепнувшая оппозиция ретроградов, это царь читал теперь в глазах сына. Самое печальное — ретроградная партия все больше сплачивалась вокруг его Саши — вокруг наследника престола.
В толстой тетради в кожаном переплете с металлическим замком остался дневник наследника и его отчаянные записи в эти годы: «Просто ужас, что за милое время!»... «Господи, дай нам средства и вразуми нас, как действовать! Что нам делать!»... «Самые ужасные и отвратительные годы, которые когда-либо проходила Россия!»
ОНИ
Как когда-то во время выступления декабристов был унижен собственным страхом его отец, так и Александр был теперь унижен на Дворцовой площади. Бегать в шестьдесят «как заяц» (слова императрицы ему передали) на виду у собственного дворца! Да еще накануне дня рождения! «Хороший подарок мне преподнесли», — сказал он тогда. Он старался не выходить из себя.
Но таинственные «они» продолжали свое дело. «Они» объявили свое загадочное имя — «Исполнительный Комитет».
Шеф жандармов Дрентельн, петербургский градоначальник и несколько других должностных лиц получили по почте письма одинакового содержания. На каждом из них стояла овальная печать некоего «Исполнительного Комитета русской социально-революционной партии». В центре печати были изображены пистолет, топор и кинжал.
«Исполнительный комитет, имея причины предполагать, что арестованного за покушение на Александра II Соловьева могут подвергнуть пыткам, объявляет, что всякого, кто осмелится прибегнуть к такому роду выпытывания показаний, Исполнительный комитет будет казнить смертью».
ВОЙНА С ТЕРРОРОМ
Это было слишком. И он решился быть беспощадным. Он задумал вернуть время отца, о чем так мечтал двор. Александр решил победить силой. И теперь, едва закончив войну на Балканах, он объявляет новую войну в собственной стране. Войну с террором. Беспощадную войну до полной победы.
Почти вся Европейская Россия была поделена на шесть временных генерал-губернаторств (Киевское, Московское, Харьковское, Петербургское, Варшавское и Одесское). И чтобы не было ни у кого сомнений, что это война, на всех этих территориях объявляется военное положение. И во главе генерал-губернаторств назначаются знаменитые боевые генералы прошлой войны. Победитель на Кавказском фронте граф Лорис-Меликов, герой Шипки генерал Гурко, победитель Плевны генерал Тотлебен...
Военный министр Д.А. Милютин печально записал в дневнике: «Все заботы высшего правительства направлены к усилению строгости, вся Россия, можно сказать, объявлена в осадном положении».
Генералы Гурко и Тотлебен начали по-военному: высылали, конфисковывали, бросали в тюрьму.
В обществе появилось даже понятие — «белый террор». Так он решительно начал бороться с решительными молодыми людьми.
В ответ — продолжились покушения на сановников.
Наступила невиданная прежде жизнь. «Вокруг дворца, на каждом шагу, полицейские предосторожности; конвойные казаки... чувствуется, что почва зыблется, зданию угрожает падение, во всех слоях населения появляется какое-то неопределенное, обуявшее всех неудовольствие». Это записал в дневнике его министр Валуев!
«Обуявшее всех неудовольствие!».
«И хозяева это чувствуют», — добавляет министр.
Конечно, он чувствует! Несмотря на расправы, напряжение в стране не спадает. Более того — было нечто тревожное в воздухе: что-то случится!
И это постоянное нервное напряжение его очень изменило... Все тот же министр П.А. Валуев беспощадно записал в дневнике: «Видел их императорских величеств... Государь имеет вид усталый и сам говорил о нервном раздражении, которое усиливается скрывать. Коронованная полуразвалина.. В эпоху, где нужна в нем сила, очевидно, на нее нельзя рассчитывать!»
