Лев Квин - Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени

Лишь один человек сдался в плен гитлеровцам. Самый, казалось, надежный из всех — Георг Георгиевич Баумгертнер.

Работники абвера взяли его в оборот. Очень быстро он дал согласие сотрудничать с ними. С помощью Баумгертнера абвер пытался организовать радиоигру и подсунуть нашей разведке дезинформационные данные.

Советские разведчики распознали фальшь. Дезы не прошли.

И тем не менее гитлеровцы должным образом оценили готовность бывшего партизана изменить Родине. Уже в сентябре 1943 года Баумгертнер был зачислен официальным переводчиком «Абвергруппы-311», действовавшей при 16-й фашистской армии на Ленинградском фронте и в Латвии. Позднее он закончил гитлеровскую контрразведывательную школу, использовался фашистами под именами Василия Попова и Билли Шульца в их борьбе против партизан и даже был удостоен за свое предательство ефрейторских нашивок на вермахтовские погоны и двух жестяных побрякушек на грудь.

Есть свидетельские показания о том, что Попов-Шульц-Баумгертнер жестоко избивал пленных советских патриотов.

Интересно, если бы тяжелораненый Михаил Иванович Ассельборн попал все-таки в лапы гитлеровцев, принял бы ефрейтор Баумгертнер участие в его допросе? Бил бы он при этом бывшего друга меньше, чем других? Или, наоборот, сильнее, выслуживаясь перед своими новыми хозяевами?

Ведь Баумгертнер в этом случае решительно ничем не рисковал. Беспомощный, истекающий кровью Ассельборн мог бы разве что плюнуть ему в лицо...

Баумгертнер удрал из Советского Союза вместе с разбитыми частями вермахта.

В архивах нет свидетельских показаний, уличающих Баумгертнера в убийствах советских людей. Поэтому на него распространилось действие Указа об амнистии, принятого в 1955 году. Однако он этим не воспользовался и на родину не вернулся.

Так что зря Баумгертнер сетует в своем письме Фризену на то, что не может свободно избрать местожительство. От него самого зависело — вернуться на родину или остаться на чужбине.

Другой вопрос — почему же все-таки Баумгертнер не вернулся. Побоялся? Но чего?

Может быть, даже всеведущие архивы знают не все?..

Когда я уже писал эту повесть, дошла до меня весть, что Георг Баумгертнер прислал письмо на Алтай своим давнишним знакомым. В нем, между прочим, упоминается и обо мне.

«Я не ответил этому писателю. Считаю, не для чего ворошить прошлое, — глубокомысленно рассуждает Баумгертнер. — Давно уже пора все позабыть».

Забыть?

Я сразу же вспомнил еще одно подобное требование — забыть!

Это было в столице Австрии Вене несколько лет назад. Жарким летним днем в зале магистрата собралось человек сто австрийцев. Меня пригласили сюда рассказать о жизни и работе писателей Сибири. Я сделал небольшое сообщение, а затем пошли вопросы. Их было много, они были очень разными. Порой вопросы меня смешили, порой даже слегка раздражали своей дремучей наивностью. И все-таки чувствовалось — спрашивают не для того, чтобы любой ценой посадить меня в лужу, а искренне хотят побольше узнать о нашей стране.

Но вот поднимается некий поношенный господинчик того возраста, который был при Гитлере призывным, и спрашивает хорошо поставленным командирским голосом:

— Скажите, почему у вас до сих пор так много говорят и пишут о минувшей войне? Не пора ли забыть?

Не пора ли забыть?

Я ответил не ему — любой мой ответ его бы не устроил. Он ведь не спрашивал. По существу, это было требование, ультиматум, изложенный в форме вопроса. Я ответил всем другим, собравшимся в зале. Я рассказал об обелиске в честь отдавших жизни за Родину в селе Алтайском, где на каменной стеле начертано девятьсот девяносто восемь имен. Рассказал о мемориале в Ключах: целый парк из березок — каждая в память погибшего воина. Рассказал, как трогательно ухаживают за этими деревцами родственники павших...

Зал слушал сочувственно, в глубоком молчании. А как же господинчик? Я искал его глазами — и не находил...

Вот что я вспомнил, когда мне рассказали о письме Баумгертнера.

Может быть, вы обратили внимание: громче всех требуют забыть те, кто виновен больше других.

А остальные — они просто не могут забыть.

Может ли мать забыть погибшего сына? Или сын отца? Или брат брата?..

Забыть было бы кощунством не только по отношению к павшим. Может быть, еще большим по отношению к ныне живущим и к тем, кто еще только будет жить после нас.

Советский народ великодушен. Он многое может простить, даже тяжкую вину.

Простить.

Но не забыть.

Забыть — никогда!

Венгерские бой-скауты.

Нет, нет, не понимаю по-русски (венг.).

По-немецки (венг.)?

В Венгрии лучшей оценкой была единица, худшей — пятерка.

Керенд — площадь в центре Будапешта.

Уехали. Еще вчера ночью уехали (венг.).

Не знаю (венг.).

Нем бой — венгерская идиома, примерно соответствующая русской «не беда», «не так страшно».

Генерал-полковник Шикин И. В. В то время начальник ГлавПУ Вооруженных Сил СССР.

Комитат — в Венгрии область.

Кто-то говорил мне, что ты знаешь венгерский (венг.).

Фойер — огонь (нем.).

Доброе утро. Говоришь по-венгерски (венг.)?

Да (венг.).

Я не солдат. Я офицер. Хочешь еще спать (венг.)?

До свидания, молодой человек (венг.).

Лаби — хорошо (латышск.).