обувь сверхценностью.
После кроссовочных магазинов мы пошли по тряпочным. Толпа вокруг Таймс-сквера лилась плотным потоком, затекая ручейками в двери магазинов и сметая на своём пути всё, кроме стен. Зайдя в первый одежный, я решила, что там ограбление, внезапно сработавшее пожаротушение, еврейский погром или нашествие зомби.
Половина одежды валялась на полу под пустыми вешалками, а персонал торопливо отряхивал и нанизывал сброшенное обратно. Но это был не форс-мажор, а рабочий режим. Толпа покупателей пёрла, как десант сквозь строй врага – смотрела, примеряла, прикладывала к себе всё подряд, бросала на пол и тянулась за следующей вещью.
На брошенную одежду тут же наступали, что было приговором для тонкой кружевной отделки или нижнего белья и хамством по отношению к производителю и следующему примеряющему. В «Macy’s» одежду не топтали, но за это накручивались цены.
Меня не переставало изумлять американское отношение к тротуару и полу, и не надо сказок про их стерильность и про идеальность климата. В июне полы в общественных пространствах были грязнущие, затоптанные и заплёванные, что не мешало местным садиться, ложиться на них, класть одежду, книги и чуть ли не бутерброды. А к осени, зиме и весне у полов и тротуаров не было шансов стать чище.
При мне весьма упакованный господин сел на ступеньки, по которым прошли тысячи грязных подошв, положил рядом шляпу полями вниз, поговорил по мобильному, достал платок и вытер лысину. После этого надел шляпу на голову и торжественно удалился, пока я пялилась на него, как на глотателя огня.
Подруга, живущая в сейсмически опасном районе, жаловалась: «У дочки в комнате ужас. Американские дети всё бросают на пол. Я поставила условие – чтобы был проход от кровати к двери, а то начнётся очередное землетрясение, и она не успеет выскочить, споткнувшись о вещи…»
Американские педиатры и детские психологи одобряют, когда ребёнок много играет и рисует на полу. В детсадах США это практикуется чаще, чем в российских. Да и школьники чаще, чем наши, лежат на полу, делая уроки и играя на гаджетах. Непонятно почему, вырастая, они продолжают считать грязный тротуар домашним ковром или детсадовским полом.
И даже по поводу брошенных в магазине вещей американцы потом объясняли мне, как и про сдвоенные номера, что это удобно и практично. Многолюдная улица, время – деньги, а так легче пройти много магазинов, ведь пока повесишь платье на вешалку, из-под носа уведут хорошую вещь. И меня в очередной раз изумила американская стратегия «одноразовости и одношаговости», понимаемой как рационализм.
В глубине улиц, где не было сметающей толпы, мы купили немного подарков «не валянных по полу». Вернулись к Таймс-скверу, пошли через проезжую часть по зебре перехода, и муж еле успел выхватить меня из мощной дыры на асфальте, грозящей переломами обеих ног. Это был несвежий набитый мусором провал на переходе через проезжую часть.
– Ну? – спросила я, очухавшись. – После этого расскажешь, какие здесь хорошие дороги?
Муж приготовился возразить, но нас окликнула славистка, с которой днём болтали на Книжной ярмарке. Мы зацепились языками, и она рассказала, что несколько лет прожила в Москве и Питере, и снова хочет в Питер. Как тут было не спросить, легко ли вернуться оттуда в архитектурный ужас Нью-Йорка?
Девушка засмеялась, ответила, что старается не смотреть вверх, а такие неприятные и запруженные толпой куски, как Таймс-сквер, пробегает как можно быстрее. И добавила, что в Америке есть красивые города, например Бостон, а нам она советует посетить Гринвич Виллидж, который похож на Америку старых добрых времён, хотя, конечно, там очень грязно.
Смотреть Бостон мы не планировали. А в Гринвич Виллидж собирались и без того, ведь там жил Бродский. И, конечно, заинтересовались, что же такое «очень грязно» по сравнению с нашим куском Бродвея? Распрощавшись со слависткой, мы сели в автобус и катались по Манхэттену, разглядывая в темноте улицы, по которым ещё не ходили.
В отличие от туристических столиц мира, Нью-Йорк уничтожив почти весь уникальный архитектурный ансамбль «позолоченного века». На фото тридцатых-сороковых город бесподобен – вместо нынешних домов-гробов и домов-комодов к солнцу поднимаются неоклассические шедевры.
Нью-Йорк принято сравнивать с Санкт-Петербургом – оба сбиты из островов мостами. Но при этом каждый мост Санкт-Петербурга – строка в поэме, а каждый мост в Нью-Йорке – рывок угрюмого металла. А самый крутой – носящий имя Джорджа Вашингтона, платный при движении из Нью-Джерси в Нью-Йорк и бесплатный в обратную сторону – прославился не архитектурой, а тем, что каждые три дня с него прыгает самоубийца.
Согласно данным Centers for Disease Control и Prevention’s National Center for Health Statistics, за последние 15 лет число самоубийств возросло в США на 24 %. Их совершают люди в возрасте от 10 до 74 лет, отмечается увеличение числа самоубийств среди американок в возрасте от 10 до 14 лет и уменьшение числа кончающих с собой пожилых американских мужчин.
В США не принято вникать в чужие проблемы, бросать свои дела, выслушивать и «спасать своими руками» – проще отправить человека к психоаналитику или психиатру. А их клубы, братства и ассоциации имеют самоидентификационные задачи и не создают чувство плеча. Главная душевная драма и базовый источник психологической неустойчивости американцев – одиночество.
И даже пытаясь сократить дистанцию, американцы с трудом преодолевают стекло, в которое закованы с детства, а наша «внерелигиозная исповедь» для них тяжелейшая работа. Понаехавшие на эту землю долго строили дома подальше друг от друга, поскольку существовали за счёт фермерства и скотоводства. А надежда одиночек исключительно на самих себя считалась залогом успешного выживания.
Индустриальный период конструировал труд так, что нанятый «не тонул в коллективе», а ощущал работу местом жестокой конкуренции и строил отношения, исходя из взаимовыгоды. Это настолько определило специфику отношений, что иногда даже кажется, что все американцы синглы или стремятся ими стать, так же как им кажется, что мы все на всех переженились, и все всем родственники.
В связи с этим американский рынок перенасыщен услугами «по борьбе с одиночеством» детей, подростков, молодёжи, среднего возраста и стариков – курсами, семинарами и тренингами по обучению завязывать и поддерживать контакты. Потому что американцы легко знакомятся, бодро вступают в беседу, но тяжело создают приятельские отношения, не говоря уже о дружбе.
У нас иначе, мы делаем вклад в отношения, как американцы делают вклад в банк, нам очень важно сберечь прожитое вместе, мы дорожим личными кодами: «А помнишь?…» Нас нет без наших друзей, мы живём с ними взасос, каждый из них часть нас, и наоборот, и мы самоидентифицируемся, только
