А здесь… Как говорится, в бане все равны. Здесь люди разного возраста, разного социального статуса дружат и очень бережно относятся друг к другу. Но эта бережность и доброжелательность идет от самой обстановки, атмосферы. Такое впечатление, что люди сюда едут, чтобы немножко побыть самими собой. И хочется здесь быть более доброжелательным, более услужливым – просто так. А в Москве ты, наверное, двадцать раз подумаешь, нужно ли это кому-то или тебе…
А наша деревня – Мандрем – это вообще, мне кажется, особенное место: и по энергетике, и визуально. Приезжаешь в безумный Арамболь по соседству, и кажется, что ты попал на адову сковородку. Это какая-то мини-Москва: все маленькое, но очень бизнес-ориентированное, все пытаются что-то с тебя поиметь… А здесь – наша деревня, как будто огороженная забором, сюда как будто нет доступа чужим. Здесь действительно особая атмосфера. Утром выходишь и знаешь, что до магазина, который в двух шагах, дойдешь минут через сорок, потому что на протяжении 100 метров ты встретишь множество людей, которые спросят: а куда ты идешь? а как твоя мама себя чувствует? а сыр-то завезли в магазин? а где твоя подруга? Пока остановишься, выпьешь кокос, пока всем встреченным расскажешь, что да как, пройдет немало времени… И это все – нормально, естественно, очень хорошо. Это атмосфера большого общего дома.
Хочется, конечно, глубже проникнуть в Индию. Поездить, посмотреть, походить в индуистские храмы. Мой возлюбленный – хинду, из рода браминов. Мы с ним иногда вместе совершаем религиозные обряды. Мне близок индуизм – настолько, насколько я его знаю, конечно. Мне нравится, что здесь нет такого: а давайте все делать вот так – и больше никак. Тут все-таки речь идет о более тонкой связи с Богом. Индуизм очень многогранен, каждый верит в своего Бога, в свою энергию, в свою силу.
Еще через год родители молодого человека нашли ему невесту из соседней деревни. Он рассказал им о своей любви, но они и слышать не хотели о русской невестке на 13 лет его старше. В индийских семьях, особенно в высших кастах, все это очень серьезно – женят только на своих. Если бедные люди из низших каст даже радуются, отдавая сына или дочь иностранцу, то брамины никогда такого не допустят. В этом случае позор падает на всю семью, ее члены становятся изгоями. Дашин мужчина сказал, что очень ее любит, всю жизнь будет плакать в разлуке с ней, но не может сопротивляться семье. Он уехал домой – жениться. И тут случилось чудо. Он вернулся через четыре дня. Два дня ехал туда и два – обратно. Дома пробыл полчаса. Видимо, нашел правильные слова, объяснил все отцу. И старый брамин сказал: «Ну что ж, мы с мамой уже прожили свою жизнь, живите и вы свою». Он сам позвонил родителям невесты и отменил свадьбу. Летом Даша с любимым вместе поехали в Москву.
Небольшого роста, мужественный, интересный. 37 лет (жене 29). Два высших образования: одно философское, другое психологическое (работал, в частности, в службе «Телефон доверия»). Сейчас – инструктор по парашютному спорту, совершает прыжки вместе с клиентами. В Гоа приехал с женой по туру. Им тут так понравилось, что, вернувшись домой, сдали квартиру и снова приехали – уже на весь сезон. И тут с ними случилась беда.
Мне в жизни всегда приходилось рассчитывать только на себя.
Работать я начал в 13 лет – сапожником, делал кроссовки в кооперативе. Потом был грузчиком, заправщиком на бензоколонке, сторожем на автостоянке, – вообще никакой работой не гнушался. Потом образование получил. Сам заработал на квартиру, машину.
Мы с женой вместе уже девять лет. Несколько раз пытались съездить за границу. Из Малайзии меня завернули, перед свадебным путешествием в Таиланд я сломал ногу. Потом купили путевку в Италию и Швейцарию, собирались там попрыгать со скал, но мне визу не дали. Правда, я уверен, что кто-то из нас там и остался бы: это очень опасный вид спорта.
И вот мы приехали в Гоа, решили провести здесь сезон. Знаки были, конечно. Перед отъездом я хотел продать машину. Должен был уже подъехать покупатель – и тут в мой автомобиль, припаркованный прямо под агентством горящих путевок, врезается троллейбус и разбивает его с повреждением геометрии кузова, так что продать нет уже никакой возможности. Тем не менее, сказав пару ласковых водителю троллейбуса, я все-таки пошел и купил путевки в Гоа.
Были и другие тревожные сигналы. Я понимал, что жена находится в состоянии психоза. Даже лунатические моменты случались… И я решил, что лучше зиму провести в этом раю, поправить здоровье. Я уже в первой поездке почувствовал, как это полезно: прошли многие болячки, и это при том, что мы злоупотребляли алкоголем и другими вещами.
Мы приехали сюда, сняли дом. Вроде все было неплохо несколько дней. А потом начались странные вещи. Она стала очень активно и тупо приставать к нашему другу – у меня на глазах. Но я не придал этому должного значения. Я рассматривал это как урок для себя, понимал, что я, может быть, законсервировался в каком-то смысле, остановился в плане духовного роста, изменений и развития, потому что мне нужно было решать вопросы семьи, быта, квартир, машин…
Параллельно она злоупотребляла, алкоголем и прочей дрянью. Меня это, конечно, не устраивало, но я не мог на нее влиять, встречал очень жесткую реакцию, и все мои советы выполнялись с точностью до наоборот.
К счастью, этот мужчина, к которому она приставала, оказался человеком чести. Мы с ним стали друзьями, вместе боролись с этой проблемой. Я ей говорил: если ты действительно любишь другого мужчину, ты скажи, давай разведемся тогда. Она отвечала: нет, я люблю тебя, разводиться не хочу.
Потом ее начало клинить. Если поначалу это были просто какие-то истерики и неадекватные реакции, то потом начался настоящий ужас. Она старалась все эти состояния еще больше закидать огромным количеством всякой дряни. Я потом понял, что это уже психиатрия: уровень сознания настолько высокий, что никакие вещества просто не действуют. Параллельно она ударилась в рисование, начала исписывать и изрисовывать стены дома, где мы жили. Она раньше неплохо рисовала, но тут это напоминало детскую мазню, и для меня это тоже стало признаком заболевания.
Потом она зациклилась на мусоре, стала из него делать какие-то инсталляции. В доме был бардак, но она мне запрещала трогать вещи, потому что в их расположении видела некий тайный смысл. Но это не было творчество, это была деградация.
Энергии очень много у нее было, она могла ночью перетаскивать кирпичи, часами бегать… А мы же живем в самом центре деревни, у всех на виду. Я пытался объяснить окружающим, что это психиатрия, но не все понимали…
Она начала нелепо одеваться, практически не спала, очень много пила, курила. Потом стала бегать босиком к дому того мужчины, спала у него под домом. Пыталась с ним общаться путем символов, оставляла ему на пороге какие-то картины, цветы, сочетания предметов. Тут я уже понял, что ситуация критическая, что с ней в этом состоянии уже может случиться что-то плохое. При этом я знал, что если буду ее ловить, то она убежит еще дальше, потому что все это – реакция на меня. Друзья, конечно, помогали, возвращали ее домой, поддерживали. Я понимал, что у нее глубокий экзистенциальный кризис, что она в отчаянии. Я понял также, что мне употреблять что-либо в этой ситуации нельзя, нужно иметь ясный ум, постоянно, 24 часа в сутки контролировать ситуацию. Так что я тоже не мог спать.
Она всегда была растратчицей, но я считал, что для девочки это если не нормальное, то, во всяком случае, частое явление. А тут она просто начала швырять деньги налево и направо, совершенно бессмысленно. Там, где можно было торговаться, она могла переплатить. Делала бессмысленные и нелепые подарки. Дома без конца устраивались так называемые кулинарные вечеринки: люди уже ничего не хотят, а она бежит и покупает самые дорогие продукты… По 100 долларов в день тратила. Пыталась себя шопингом как-то реабилитировать, что ли… Постоянно требовала денег, выливала на меня целые потоки грязи (ну, понятно, накопленные за годы совместной жизни), могла мне хорошенечко врезать, а я даже специально иногда пропускал от нее удары, чтобы ей было легче, чтобы закрыть гештальт.
Я потом понял, что ей свойственно такое подростковое явление – синдром бродяжничества. Ну, вот как дети убегают из дома, причем бегают при этом по определенному кругу: ну, там, школа, кино, мороженое…
Она в последние годы все время от меня требовала поездок, путешествий. Хотела поехать путешествовать автостопом, я ее отговаривал: у нас ведь были две комфортабельные машины. А ее увлечение бейсджампингом (это прыжки со скал с парашютом) я пытался скомпенсировать другим: очень много денег, времени и сил потратил на то, чтобы сделать ее рекордсменкой по парашютному спорту. А я сам очень люблю бейсджампинг, но перестал этим заниматься, чтобы и у нее соблазна не было, то есть я сознательно, для ее блага, ограничивал свою свободу. Но каждый раз, когда я ей давал не совсем то, чего она хотела, ее негатив по отношению ко мне рос. Ей казалось, что я ее обманываю и что обманов накопилось очень много.
