подпись рукой Мелинды: "Такая молодая. Такая красивая. Ей пришлось рано умереть".
– У Мелиндц висело что-нибудь на стене камеры? - спросил Геринг.
– Когда-то у неё висела фотография Шанды.
– На ней были какие-нибудь надписи?
– На фотографии Шанды – нет. Зато у неё висела собственная фотография, и на ней она написала "в розыске".
Следующим свидетелем была Лори Такетт, которая решила свидетельствовать от своего имени, пытаясь завоевать сочувствие суда, рассказывая о своей жизни, полной боли. На протяжении 4 часов она рассказывала об "ужасах" своего детства, утверждая, что мать била и душила её, заставляла подчиняться религиозным требованиям, что она подверглась сексуальному насилию в возрасте 6 и 11 лет. Она сказала, что "рождение" было худшим, что когда-либо с ней случалось.
Такетт и адвокаты пытались показать, что Лори приняла на себя ответственность за то, что сделала, что она раскаивалась, что у неё было безрадостное прошлое. Они также пытались подвергнуть сомнению достоверность показаний Мелинды.
Пересказывая события 10 и 11 января, Лори все время утверждала, что главным агрессором был Мелинда. Геринг попросил Такетт описать, что она чувствовала в ночь убийства.
– Я не чувствую себя человеком, – сказала Лори. – Я не знаю. Я просто не могу поверить, что это произошло. Я просто знаю, как ужасно было бы потерять кого-то. Ту ночь я буду вспоминать до конца своей жизни. Это никогда не уйдёт. Я думаю об этом каждый день. Я ничего не могу с этим поделать.
Во время перекрёстного допроса Лори отказалась назвать имена тех, кто предположительно растлил её в детстве. Был взят короткий перерыв, во время которого Лори написала имена на листе бумаги и передала его судье.
Она также утверждала, что всего за несколько месяцев до убийства её изнасиловал одноклассник. Позже Таунсенд вызвал для дачи показаний 15-летнего Гранта Пирсона, который опроверг показания Лори, заявив суду, что Лори не говорила "нет" и что, по его мнению, их секс происходил по обоюдному согласию. За сотрудничество ему предоставили иммунитет от обвинений в изнасиловании.
Большинство ответов Лори относительно преступления вызывали сомнения в правдивости её предыдущих показаний. Когда Таунсенд загонял её в угол по какой-то конкретной подробности, Лори либо противоречила самой себе, либо утверждала, что не может вспомнить. Временами её голос звучал сдавленно и напряжённо, и в какой-то момент она разразилась тихими рыданиями.
– Что касается багажника, как мы поняли, ты лишь легко закрыла крышку? – спросил Таунсенд.
– Да.
– А помнишь, как вчера свидетельствовала, что вернулась в дом с мыслью, что нужно завести машину?
– Да.
– Что ты имела в виду под этим?
– Нужно было заглушить лай собаки и крики.
– Зачем это было нужно?
– Я не совсем помню. Наверное, не хотелось разбудить соседей и родителей.
– А почему ты не хотела, чтобы они проснулись?
– Боялась, что Шанда умирает, боялась, что они найдут…
Таунсенд перебил её:
– Хорошо, если ты этого боялась, тебя беспокоило, умирает она или нет?
– Я не хотела, чтобы она умерла.
– И ты пошла помочь ей?
– Я боялась.
– Почему?
– Потому что я действительно не знаю. Я просто боялась. Не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что у меня в машине умирающий ребёнок.
Прокурор допросил Лори о событиях на месте убийства, попросив её рассказать подробнее о том, что там происходило. Затем, в самый драматичный момент судебного разбирательства, Таунсенд достал из кармана коробок спичек и чиркнул спичкой, поднеся пламя к лицу Лори Такетт.
– Верно ли, Лори, что ты подошла к телу Шанды после того, как Хоуп облила её бензином, ты достала из кармана коробок спичек, взяла одну из этих спичек, и показала эту спичку Шанде Шарер, а потом подожгла её?
– Нет.
– То есть Шанда загорелась сама собой?
– Я этого не утверждаю. Я просто не помню, как загорелся огонь.
– Но ты была там, рядом с ней, не так ли? Ты стояла к ней вплотную. Ты хотела поговорить с ней?
– Я только наклонилась, но огонь полыхнул мне в лицо.
В этот момент прокурор опустился на колено, воссоздав сцену на месте убийства, делая вид, что склоняется над Шандой.
– Хорошо, ты так стояла на коленях возле ещё живого тела Шанды с желанием что-то сказать ей? - спросил он.
– Я не так стояла.
– Вот так? (Он переменил позу.)
– Да.
– И ты собиралась поговорить с Шандой Шарер?
– Я только что опустилась на колени.
– Что ты собиралась ей сказать? Что ты скажешь тому, кого собираешься сжечь заживо?
– Я не помню, что собиралась сказать. Я просто хотела поговорить с ней.
– Ты хотела услышать какие-нибудь знаменитые последние слова?
Последним свидетелем, давшим показания на слушании дела Такетт, был доктор Эрик Энгам, клинический психолог, который сказал, что у Лори не было чувства "я", что она буквально переплетала свою личность с другими, как "хамелеон". Он сказал суду, что Лори была ведомой. По его мнению, она не была зачинщицей в ночь преступления, а получала указания от других.
Энгам показал, что Лори страдает паранойей и шизофренией, а не психозом. Он заявил, что гнев Лори был преимущественно направлен внутрь, что из-за её сдерживаемых эмоций она была ходячей "бомбой замедленного действия".
Он сказал суду, что Лори отрицает преступление, потому что это "слишком большая правда, чтобы её переварить", и объяснил, что ей пришлось "воздвигнуть барьер" между реальностью события и собой ради сохранения внутренней целостности.
– Способна ли она на сопереживание? – спросил Геринг.
– У неё нет сочувствия к самой себе. Ей будет очень трудно сопереживать кому-то другому.
– Как же тогда это влияет на способность человека выражать раскаяние?
– Если сам не испытываешь боли и не осознаёшь, что другие испытывают боль, в чём тогда раскаиваться?
– На ваш взгляд, Лори Такетт считает окружающий мир опасным и враждебным?
– Ужасно, ужасно опасным и враждебным. Она почти ничему не верит, и даже когда ей удается слиться с чьей-то личностью, она настолько не уверена, что ей останутся верны, что всё время отчаянно боится быть покинутой. И затем, когда её бросают, единственной реакцией является гнев, агрессия и враждебность.
Прежде чем доктор Энгам покинул место свидетеля, он рассказал суду о динамике группового насилия, заявив, что согласно исследовательской литературе групповые преступления обычно более жестоки, чем совершённые отдельным лицом.
– Это почти как один подпитывает другого, –
