Сталин советовал коммунистам Западной Германии отказаться от слова «коммунистическая» в названии своей партии и объединиться с социал-демократами (данные предложения зафиксированы в протоколе встречи с руководителями Восточной Германии В. Пиком и О. Гротеволем, состоявшейся 26 марта 1948 года). И это несмотря на огромную нелюбовь вождя к социал-демократии во всех ее проявлениях! В странах Восточной Европы коммунисты тоже объединились с социал-демократами, но это объединение было направлено на то, чтобы обеспечить преобладание самим коммунистам. А в Западной Германии, контролируемой буржуазными странами, коммунисты были гораздо слабее социал-демократов, и объединение могло привести к совершенно непредсказуемым результатам. И тем не менее Сталин готов был рискнуть западногерманской компартией ради объединения германских земель. (Любопытно, что в западных зонах оккупации тамошние власти запретили коммунистам менять свое название. Они даже запрещали совместные мероприятия коммунистов и социал-демократов.)
Напротив, Сталин допускал возможность возобновления деятельности социал-демократов в Восточной Германии. Ранее произошло слияние коммунистов и социал-демократов в одну Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ). Но 30 января 1947 года на встрече с лидерами СЕПГ Сталин предложил им обдумать идею воссоздать на востоке Социал-демократическую партию, не разрушая при этом СЕПГ. Такой гибкой мерой Сталин рассчитывал укрепить доверие немцев, многие из которых продолжали разделять идеи социал-демократов. На удивленный вопрос лидеров СЕПГ о том, как же удастся сохранить единство их партии, Сталин посоветовал больше внимания уделять пропаганде.
Порой Сталин вынужден был сдерживать левацкие загибы, присущие части лидеров СЕПГ. В руководстве этой партии очень многие не хотели воссоединяться с Западной Германией. Ну как же, ведь состояние раскола сулило им остаться в роли хозяев, правителей! А в единой Германии коммунисты вряд ли могли рассчитывать на монополию власти. Весной 1947 года лидер СЕПГ В. Ульбрихт высказался против того, чтобы участвовать в общегерманском совещании министров-президентов всех немецких земель. Пришлось осадить не в меру «принципиального» товарища.
Сталин спустил на тормозах коммунизацию Финляндии, угроза которой была вполне реальной. Тамошние коммунисты заняли ряд ключевых постов, в том числе и пост министра внутренних дел, и тихой сапой уже начали расправу над своими политическими противниками. Но из Москвы пришло указание прекратить «революционную активность».
Кстати сказать, Сталин далеко не сразу пошел на установление коммунистического правления в странах Восточной Европы. В 1945–1946 годах он видел их будущее в создании особого типа демократии, отличающегося как от советской, так и от западной моделей. Сталин надеялся, что социалистические преобразования в этих странах пройдут без экспроприации средних и мелких собственников. В мае 1946 на встрече с польскими лидерами вождь сказал: «Строй, установленный в Польше, это демократия, это новый тип демократии. Он не имеет прецедента. Ни бельгийская, ни английская, ни французская демократия не могут браться вами в качестве примера и образца… Демократия, которая установилась у вас в Польше, в Югославии и отчасти в Чехословакии, это демократия, которая приближает вас к социализму без необходимости установления диктатуры пролетариата и советского строя… Вам не нужна диктатура пролетариата потому, что в нынешних условиях, когда крупная промышленность национализирована и с политической арены исчезли классы крупных капиталистов и помещиков, достаточно создать соответствующий режим в промышленности, поднять ее, снизить цены и дать населению больше товаров широкого потребления…» Сталин надеялся на то, что демократия может стать народной, национальной и социалистической тогда, когда устранена крупная буржуазия, превращающая «свободные выборы» в фарс, основанный на подкупе политиков и избирателей.
По замыслу вождя, странам Восточной Европы вовсе не обязательно было идти к социализму под руководством коммунистических партий. Коммунисты рассматривались Сталиным в качестве важнейшего, но отнюдь не главного элемента восточноевропейской системы. Он решил сделать ставку на политиков-центристов, свободных от ориентации на марксизм. Так, Сталин считал ключевой фигурой новой Чехословакии патриота-центриста Э. Бенеша, который ратовал за немарксистский вариант социализма («национальный социализм»). Аналогичное отношение у него было к таким немарксистским и нелевым политикам, как О. Ланге (Польша), Г. Татареску (Румыния), З. Тильза (Венгрия), Ю. Паасикиви (Финляндия).
Но усиление конфронтации с Западом (по вине последнего), а также выбор многими несоциалистическими политиками Восточной Европы сугубо прозападной ориентации подвигли Сталина взять курс на установление там господства коммунистических партий. Кроме того, некоторые из восточноевропейских лидеров прямо-таки подталкивали советское руководство усилить политику безжалостного давления на политических оппонентов коммунизма, да и просто на представителей тех социальных слоев, которые не очень «вписывались» в новый строй. Так, лидер венгерских коммунистов М. Ракоши в апреле 1947 года рассказывал Молотову об очередном раскрытом «заговоре контрреволюционеров» и при этом сетовал: «Жалко, что у заговорщиков не оказалось складов с оружием, тогда могли их крепче разоблачить… Мы хотим разгромить реакцию и снова поставить вопрос о заговоре. Сейчас нам известно более 1500 фашистов… Это — расисты, профессора, представители интеллигенции. Мы должны их удалить». Характерно, что Молотов пытался образумить Ракоши, выражая некий скепсис в отношении его левачества: «Значит, большая часть венгерской интеллигенции замешана в заговоре? Если вы пойдете против всей венгерской интеллигенции, вам будет трудно».
Весьма возможно, что Сталин несколько поторопился с коммунизацией Восточной Европы, однако это его решение диктовалось накалом геополитического противостояния.
Вообще Сталин долгое время не разрушал мосты даже после провокаторской речи Черчилля в Фултоне. Какой-то период после этого советское руководство метало стрелы критики в «англо-американскую реакцию», противопоставляя ее некоей прогрессивной тенденции, якобы существующей в западном истеблишменте. Сталин лично вычеркивал из проектов речей любые упоминания об «англо-американском блоке».
При этом его, конечно же, нельзя поставить в один ряд с руководителями времен перестройки и ельцинизма. Они хотели, чтобы Россия вписалась в мировую Систему на правах младшего партнера. Сталин же гнул линию на паритет. Он не ослаблял армии, не допускал в страну иностранного капитала, не распускал «пятые колонны» в лице компартий.
Не менее показательна, в данном плане, политика Сталина на восточном направлении. Он был категорически против коммунистической революции в Китае.
Вот один из примеров. В декабре 1936 года против лидера китайских националистов Чан Кайши выступил один из его военачальников — Чжан Сюэлян. По сути, это был мятеж, который окончился удачей. Чан был взят в плен, и от него потребовали изменения политики (потом высокопоставленного пленника все же отпустили). В стане китайских коммунистов началось ликование, причем красные требовали казни Чан Кайши. Однако в Кремле рассудили иначе. Сталинское руководство расценило мятеж как «очередной заговор японских милитаристов, ставящих перед собой цель помешать объединению Китая и подорвать организацию сопротивления агрессору». Все были в недоумении, ведь получалось, что СССР становится на сторону националистов — злейших врагов китайских коммунистов. «Значительно позже вскрылись истинные причины такого шага Москвы, — сообщает биограф Мао Цзэдуна Ф. Шорт. — В ноябре — и Мао никак не мог тогда знать об этом — Сталин решил предпринять новую попытку превратить гоминьдановское правительство в своего союзника… В Москве уже шли секретные консультации по подготовке советско-китайского договора безопасности. Арест Чан Кайши смешивал Сталину все карты. Для Сталина сомнения КПК ровным счетом ничего не значили: интересы первого в мире государства победившего социализма были превыше всего» («Мао Цзэдун»).
После войны Сталин советовал Мао прийти к мирному соглашению с националистами Чан Кайши. Он даже настоял на том, чтобы лидер китайских коммунистов поехал в город Чунцин на встречу с генералиссимусом Чаном (с которым СССР демонстративно подписал договор о дружбе и сотрудничестве 15 августа 1945 года). А вот с самим Мао Сталин встречаться упорно не хотел. И принял он его только после того, как тот пришел к власти и стал государственным деятелем.
