Как ни странно, но, несмотря на клокотавшую революционную бурю Николай Лаврентьевич Кладо не только не был сметён революционной бурей, а в марте 1917 года был единогласно избран конференцией Морской Академии на пост её начальника.
Пробыв на этом посту два года, Николай Лаврентьевич в буквальном смысле слова отдал всего себя своей работе. Считая первым своим долгом сохранить Морскою Академию и не дать прерваться её научной работе, Кладо привлёк в поредевшие ряды её преподавателей свежие, молодые силы из числа молодых морских офицеров, умудрённых богатым опытом мировой войны.
В 1919 году в пятом номере «Морского сборника» появился некролог.
«Русскую военно-морскую науку постигла тяжёлая и невосполнимая утрата.
10 июля 1919 года в 2 часа 30 минут пополудни скончался от паралича сердца, после непродолжительных, но тяжких страданий, начальник Морской Академии, заслуженный профессор Николай Лаврентьевич Кладо.
Имя покойного слишком известно не только в среде нашей морской семьи, но и всему читающему русскому народу, чтобы нам приходилось напоминать о его заслугах перед Родиной, перед нашей морской силой, перед осиротевшей русской военно-морской наукой. Полная оценка его научно-морского искусства ещё впереди и должна сама по себе составить капитальный труд, который отразил бы в себе и исследовал всё громадное научное наследство, оставшееся после неутомимой и кипучей деятельности почившего профессора, питавшейся его выдающимся талантом и совершенно исключительной работоспособностью…
…Последней научной работой Николая Лаврентьевича, которой он отдавался с особой любовью, была книга «О насилии», в которой он всесторонне разбирал вопрос о происхождении и неизбежности насилия в природе. Первая часть этой книги носит название «Загадка жизни»; в этой части он касается вопроса о смысле жизни вообще, и человеческой, разумной – в частности… Когда мы провожали его дорогой прах на кладбище, невольно навязывалась в голову мысль о роковой загадке жизни, о неизвестных нам, но могучих её законах, властно разрушающих наши стремления и искания.
Нашёл ли Николай Лаврентьевич за гробом разгадку этой вечной, великой проблемы жизни?…»
НЕНАВИДЕТЬ ИЛИ УМЕТЬ?
Всё чаще и чаще слышны разговоры об армии, о военной реформе, об офицерской чести, о психологии войны и т.д. Всё чаще извлекаются из глубин истории имена тех, кого раньше не желали признавать вовсе, но теперь поднимают на пьедестал героев, а есть и такие, которых опрокидывают, как отслуживших свой срок идолов. Впрочем, последних становится всё меньше и меньше. И не потому, что уменьшается их число, а потому, как мне кажется, что снижается агрессивное желание мазать грязью свою историю, рвать её на куски, обличать, наслаждаться унижением поверженных лидеров былых эпох. Время разнузданных шабашей ушло. Я в этом уверен.
И всё же есть в истории некоторые грани, которые вызывают и будут вызывать разнотолки, приверженцы той или иной идеи будут менять слова местами в чьих-то высказываниях и выдавать субъективность за объективность, свои желания и устремления – за устремления всего человечества, тупость – за твёрдость, ограниченность – за дисциплинированность, ненависть – за убеждённость.
Николай Лаврентьевич Кладо, о котором я хочу вкратце рассказать, был выдающимся военным теоретиком конца19-начала20 веков. В России он по праву считается основателем науки о стратегии. Кого-то это может удивить, мол, как же так, мол, двадцатый век был на дворе, а наука о стратегии разве отсутствовала?
Да, отсутствовала. Человечество воевало на протяжении тысячелетий, а науки о войне так и не создало, как это ни парадоксально звучит. Первая военная академия была основана в Берлине лишь в 1816 году, а следующая появилась в 1832 году в России. Впрочем, в изучении военных вопросов предпочтение отдавалось тактике, а не стратегии. В 1865 году генерал Леер был вынужден констатировать, что в нашей академии преподавание стратегии сводилось «к обзору наиболее выдающихся сочинений по стратегии исключительно в догматической форме, то есть к чистому умозрению», а военная история, то есть тот фундамент, на который могло бы опираться это умозрение, преподавалась так, что один из профессоров назвал этот курс «вензелями, написанными ногами армии», и офицеры-слушатели окрестили военную историю «наукой о том, кто куда пошёл». Будущих командиров никто не учил мыслить широко.
В то время, когда появились дальнобойные орудия, торпеды, паровые корабли, слушатели академии продолжали изучать Цезаря и Наполеона, морские сражения парусного флота.
Генерал Куропаткин заметил в 1910 году, что «с усложнившейся обстановкой войны наш командный состав во многих случаях оказывается не на должной высоте. Младшие офицеры были храбры, распорядительны, но недостаточно сведущи; начальники частей, давая иногда отрадные исключения, не были достаточно подготовлены к наилучшему использованию боевой способности вверенных им частей. Но наиболее слабым оказался генеральский состав: бригадные, дивизионные и корпусные командиры. За исключением нескольких блестящих имён, большинство не было подготовлено к распоряжению в бою войсками всех трёх родов оружия; не умели установить связи между частями, входившими в состав вверенных им сил и не умели поддерживать связь по фронту с соседями… Бездействие с отговоркою «не получал приказания», когда били соседей, не было редким явлением».
«Самые сложные из всех наук, – размышлял Николай Кладо, – это социальные, а сложнейшая между ними – наука о войне. В ней приходится исследовать помыслы и действия людей в сфере смертельной опасности, что представляет собой исключительную трудность, которая увеличивается ещё тем, что цель науки – выработать указания для победы над врагом, который столь же страстно хочет победить вас, всегда представляют для вас в значительной мере загадку, так как он всеми мерами скрывает от вас свои помыслы».
Кладо настаивал на том, что главная задача всякой военной академии – работать над установлением единства военного мышления в военном сословии. «Без такого единства всегда было трудно воевать, а теперь это положительно немыслимо. Ни один начальник ни в какой области, даже в самой тесной, например даже на отдельном корабле, не может предвидеть всё и всем распорядиться сам – он должен во многом предоставить широкую инициативу своим подчинённым… К этому невозможно сколько-нибудь приблизиться без единства военного мышления».
В то же самое время этой проблемой занимался вице-адмирал Степан Осипович Макаров – флотоводец и видный военно-морской теоретик. В 1897 году Макаров опубликовал капитальный труд «Рассуждения по вопросам морской тактики». Любопытно, что адмирал Макаров рассуждал о тактике, а лейтенант Кладо взялся за исследование проблем стратегии, то есть обратился к высшей области военно-морской науки, к которой смели подступить немногие. Стратегическим мышлением обладают единицы. Тем более мышлением, способным обобщить имеющийся опыт всех предыдущих войн, переработать его и превратить в научную систему.
Путь Николая Лаврентьевича Кладо был не из лёгких. После ряда публикаций в газете «Новое время», считавшейся оппозиционной, Кладо был уволен со службы, затем восстановлен. Он читал лекции в Морской Академии, в Крондштадтском морском собрании, в обществе ревнителей военных знаний…
Когда во время войны 1914 года русская армия стала нести колоссальные потери, председатель Государственной Думы направил записку на имя императора. В той записке было сказано: «Высшее командование не считается с потерями в живой силе и не проявляет достаточной заботливости о солдатах.» сказано также, что «высшее командование не умеет или не может организовать крупную операцию, а также не имеет единообразных методов обороны и нападения».
Но разве это было новостью? Кладо твердил об этом на протяжение многих лет, доказывал необходимость развития стратегического мышления, предупреждал о катастрофических последствиях метода «проб и ошибок» на войне. «Сбивчивость в исследовании в области военных явлений главным образом вызывается тем, что, во-первых, между элементами этих явлений и самими явлениями не существует точных доказательных соотношений, как это имеет место в математике… Единственный доказательный опыт – это война, но мы не руководим этим опытом, как это делается в естественных науках, а только наблюдаем его. Время, обстановка и течение этого опыта ни в коей мере от нас не зависят, и, понятно, не могут зависеть. И никто не возьмёт на себя даже пожелания возможности такой зависимости – война слишком серьёзное и страшное явление, чтобы даже тень её могла быть вызвана для опыта».
В марте 1917 года Кладо был избран начальником академии. В 1919 году он скончался. Постепенно его имя забылось, его идеи словно растворились. Почти все его ученики погибли в годы сталинских репрессий.
