Возможно, именно эта мирная картина успокоила осторожного обер-лейтенанта. Словно что-то подозревая, он сначала беспокойно потоптался возле крыльца, но потом, решившись, все же вошел в дом.
Бугаистого гитлеровца с кулаками-кувалдами взяли на удивление легко и просто. Его спутница, шутя и кокетничая, стала помогать ему снимать шинель, да и чуть попридержала руки, когда тот стягивал рукава. Этого короткого мгновения вполне хватило, чтобы нежданные посетители успели представиться ему и вежливо попросить не волноваться. Он даже к пистолету потянуться не успел, только выругался с досады.
Дождались темноты, и обе подводы выкатили со двора. На одной следовал связник с семьей и пожитками, Другая под ворохом сена везла добычу — спеленутого, как младенца, обер-лейтенанта. Руководивший операцией И. Н. Никуличев то и дело озабоченно ворошил сено. Больше всего он опасался, что их пленник, не дай бог, задохнется и тогда придется отвечать за него не только перед своим непосредственным руководством, но и перед начальством повыше.
Обер-лейтенант со звучной фамилией Карл фон Колленбах оказался важной птицей. Он очень многое знал о строящейся новой оборонительной линии гитлеровцев. За пленным офицером прислали из советского тыла специальный самолет. До того никто еще не удостаивался такой чести.
Партизаны, принимавшие участие в операции, ходили грудь колесом. Да и вообще, все в группе торжествовали: «Ай да мы! А еще говорят: абвер, абвер. Да он, этот хваленый абвер, в подметки нам не годится!»
И чуть было не поплатились за свое легкомыслие. Ничто так не опасно на войне, как недооценка врага. А капитан Шредер был очень даже опытным противником.
Ночную тишину станционного поселка взорвал грохот солдатских сапог. «Раззия» — повальные обыски и аресты!
Утром партизаны недосчитались многих тайных помощников, которых, как оказалось, сумела выследить фашистская контрразведка.
Чтобы наладить нарушенные этой массовой полицейской акцией связи, необходимые партизанам как воздух, пришлось срочно посылать в поселок своих людей. Не тут-то было! Фашисты усилили охрану и никого не подпускали со стороны леса. Стреляли, убивали, а если кому-то и удавалось прорваться, арестовывали в самом поселке — и прямым ходом в абвер или в гестапо.
Группа Фризена потеряла сразу четырех девчат — руководство не без оснований посчитало, что девушкам легче будет пройти через заставы. И они действительно прошли, но вестей от них никаких не поступало томительно долго.
Потом, когда в отряде уже всякую надежду потеряли, одна из девушек все-таки вернулась — вся истерзанная, со следами зверских пыток на лице. Вернулась не одна. В сопровождении молодого красивого парня… в эсэсовской форме.
Девушка поведала о страшной судьбе остальных своих товарок: всех троих замучили в гестапо. Ей грозило то же самое.
— Вот только он меня и выручил! — девушка восхищенно смотрела на своего спасителя. — Можно сказать, из самых когтей курносой вырвал.
Она уже тоже совсем было примирилась со своей горькой судьбиной и покорно ждала неизбежного расстрела: хоть мучениям положит конец! Но тут вдруг однажды в коридоре у камеры раздались выстрелы, крики. На пороге ее одиночки вырос вот этот парень с пистолетом в руке.
— За мной! — и, схватив ее, оцепеневшую, за руку, потащил за собой.
В коридоре валялось несколько трупов. Переступив через один из них, девушка с мстительной радостью опознала своего мучителя — горбоносого штурмфюрера, которого даже сами немцы за глаза называли не иначе как «унгехойр» — изверг, чудовище. Он валялся с открытыми глазами, с дыркой как раз посреди лба.
А потом спасший девушку парень, так и не выпуская из рук пистолета, вроде бы как проконвоировал ее по улицам поселка. У заставы показал какие-то документы солдату, даже наорал на него.
А затем лес. Тут она уже сама хорошо знала все стежки-дорожки.
Ее спутник так рассказал о себе партизанам:
— Я русский, сын белоэмигранта. Верил безоговорочно всем россказням о большевиках и Советской России. Когда же в качестве переводчика попал сюда, на оккупированную территорию, познакомился с вашими людьми, увидел, что тут творят фашистские власти, все во мне перевернулось. Ждал только случая, чтобы перебежать к партизанам. Дайте возможность искупить вину перед Россией. Готов выполнить любое ваше задание.
Как проверить такого человека?
Только в бою!
И его послали в первое же сражение. Рядом находились руководитель группы, Фризен.
Парень показал себя с самой лучшей стороны, Партизаны видели, как упал метко подстреленный им фашистский солдат.
Он уже стал совсем своим, этот обворожительный парень с белозубой улыбкой и открытым честным лицом.
Его тянуло к политруку. Он охотно раздавал селянам листки со сводками Совинформбюро, выполнял всякие другие мелкие поручения.
Временами что-то на него находило, и он становился молчаливым и грустным.
— Что случилось? — допытывался Иван Иванович.
— Да так, — неохотно отзывался парень, но потом все-таки признавался: — Думы всякие одолевают. Пока я здесь, с вами, вроде бы все в порядке. А потом? Соединимся с Красной Армией — могут у меня быть неприятности. Ведь если разобраться — кругом виноват. Работал у них? Работал! Даже по вашим стрелял, что скрывать!
— Мало ли что было! Ошибался, теперь понял.
— Кто об этом скажет?
— А мы на что?
— Так считаете — поверят?
— Ты о всяком таком поменьше думай, вот тебе мой совет. Воюй как воюешь — и будет порядок.
— Ну, спасибо вам, Иван Иванович, — парень оттаивал на глазах.
А потом за него почему-то взялась партизанская контрразведка. И почему-то стала предъявлять ему невероятные, казалось бы, обвинения. Якобы он заслан к партизанам фашистами. Якобы и девушку-то оставили в живых только для того, чтобы он ее «спас» и таким образом вошел в доверие к партизанам.
И самое невероятное состояло в том, что это была чистейшая правда. Объявился, например, — не здесь, совсем в другом месте, якобы убитый им горбоносый изверг-штурмфюрер.
— Я откуда знаю! — отчаянно защищался парень. — Может быть, не убил я его, а только ранил?
— Ну да! А дырка во лбу? С таким ранением одна только дорога — в могилу. И даже отправили его туда — с музыкой, с салютом, на глазах всего поселка. А твой горбоносый сразу же после похорон оказался почему-то не в пекле, а в эсэсовском санатории в Баварии. Как ты объяснишь это чудо?
Симпатичный белозубый парень, припертый к стене неопровержимыми доказательствами, вынужден был признаться во всем.
А убитые им в боях фашисты?
Как и «спасенная» девушка — это было платой за доверие партизан. Платой, прямо скажем, не слишком высокой. Что значили для гитлеровского командования жизни каких-то двух-трех простых солдат, когда впереди вырисовывалась заманчивая перспектива внедрения этого ловкого агента в ряды Красной Армии.
Нет, явно недооценили партизаны хитрого капитана Шредера! Вот и еще одного его посланца — Федьку проворонили.
Он явился к партизанам в ореоле героя. Шутка сказать: среди белого дня, при многих свидетелях, разрядить обойму в ненавистную всему поселку полицейскую сволочь!
В группе Федька вел себя самым похвальным образом. И боевой, и компанейский, и щедрый — настоящим легким табачком, которого он притащил с собой полные карманы, с партизанами делился не жалея.
А потом Федьки не стало. Нет день, другой. Сбежал! Сначала никто ничего не мог понять. Что такое? Почему сбежал? Внедренный? Но почему тогда вдруг сорвался? Все у него шло хорошо. Никто ничего не заподозрил.
Позднее, когда стали подробно анализировать, обратили внимание на тот факт, что сбежал-то Федька после появления в группе нового человека, псковитянина родом. До этого Федька утверждал, что он сам из Пскова, кривлялся без конца: «Мы пскопския!» … А, возможно, на самом деле он никогда не бывал в этом городе и побоялся чем-нибудь выдать себя ненароком перед настоящим псковитянином.
Некоторые из тех, что, как говорится, задним умом крепки, вспомнили теперь, что Федька осторожно, исподволь, тянул из них всякие сведения о руководстве группы, в том числе и о личности политрука.
Но все это лишь подозрения, догадки. Верны они или неверны, мог бы сказать один только Федька. А до него не добраться. Вынырнул, правда, он снова. Но при фашистской комендатуре районного центра. Попробуй дотянись туда!
И все-таки…
Однажды отправился руководитель группы вместе с Иваном Ивановичем к железнодорожной линии выбирать новое «лежбище» для разведчиков — старое пришлось покинуть из-за того, что рядом партизаны взорвали путь и там работала фашистская восстановительная команда.
