Я позже спрашивал Червоненко, что сталось с краснофлотцем. Оказалось, что он охотно пошел на вербовку. Служил не только во флотском экипаже на берегу, но как надежный агент органов ГБ был переведен в плавсостав, участвовал в боевых походах крупных кораблей, выполнял успешно разные задания особистов. Отслужил свои четыре года на флоте и вернулся домой убежденным советским человеком. Хороший пример воздействия наглядной агитации и пропаганды на психику молодых людей, проживших свое детство и юность в ограниченном пространстве родного хутора или села.
В этом смысле характерен и пример Чумака. Спустя какое-то время после захвата Лемиша Мыкола был привлечен к исполнению определенной роли в одной из проводившихся органами крупномасштабных оперативных радиоигр. По роду этой работы Чумак много и часто встречался со мной. Приходилось по многу часов, а иногда и несколько дней быть вместе с группой агентуры, выступавших в роли боевиков в «ЛБ», в том числе и с Чумаком, в бункере, специально оборудованном для использования в оперативных играх. Я часто оставался вдвоем с Чумаком, и тогда начинались по-настоящему задушевные разговоры о житье-бытье. Много бесед было о тяжелой жизни в подполье, о колоссальном физическом и духовном напряжении при тяжелых походах и рейдах, особенно в период 1945–1949 годов. О любви, женщинах, о всякой всячине, которая всегда интересна молодым людям.
Чумак по натуре своей своеобразный, замкнутый, мрачно-угрюмый человек, но мне без особого труда удавалось расшевелить Мыколу. Мы уже давно знали друг друга, отношения были как бы товарищескими, но дистанция оперативного начальника и подчиненного строго соблюдалась. Чумак по любой мелочи всегда испрашивал разрешения, обращаясь ко мне каждый раз исключительно вежливо, почти с придыханием: «Опер Григорий, разрешите спросить… обратиться… можно выйти… и т. п.»
Меня буквально потрясал почти каждый рассказ Чумака о своей семье, прошлой жизни до УПА, в период его лихих рейдов и боев. Так, он однажды рассказал мне, что никогда до захвата его органами не имел денег, как таковых. Ни «За Польшi», когда денежной единицей был «злотый», ни во времена прихода Красной Армии, ни в период немецкой оккупации. Закончил он в одиннадцать лет два класса сельской школы. Умел плохо читать и еще хуже писать по-украински. Учиться в школе дальше не мог — надо было работать в поле, помогать отцу с матерью. Жили так бедно, что есть хотелось всегда. Как утверждал Чумак, он был в детстве сытым только в «Велик День»[149]. Часто ходил в церковь, где пел в церковном хоре, получая иногда от регента по жалости бутерброд с салом за хорошее пение. Каждое лето до глубокой осени пас гусей богатого польского пана-помещика, а зимой возил на поле этому же пану навоз. За эту работу пан расплачивался с отцом Мыколы. Хорошо, что любил его местный сельский учитель, он же возглавлял у них в селе просвиту, запрещенную польской властью. Просвиту Мыкола посещал тайно с тринадцати лет, там и продолжил свое образование. Любимый им учитель в просвите только в тринадцать-пятнадцать лет познакомил с такими понятиями, как география, история, украинская литература. Там он впервые прочитал великого кобзаря и плакал от счастья, что может читать Тараса Шевченко, такие его поэмы как «Наймычка», «Гайдамаки». И плакал от горя за свой народ, читая их. Такие стихи Кобзаря как «Заповiд», «Неофiти» да много и других знал наизусть. Просвита, тайное посещение ее и учеба, как и сама жизнь под польскими панами, навсегда породили в нем лютую ненависть к Польше, полякам.
Незадолго до сентября 1939 года, когда пришла к ним Красная Армия, освободительница, как тогда ее называли, играл он со сверстниками в карты и выиграл два злотых. Мыкола ни разу в жизни не был в кино, не ел мороженого, о чем только знал по рассказам других односельчан. А еще у него была мечта не только сходить в кино и попробовать мороженого, но и еще хотелось съездить во Львов и посмотреть громадный город, о котором так много и красиво рассказывали те, кто там побывал. А кроме всего этого хотелось Мыколе иметь собственную дуду[150], мечтал о ней с детства. Подбили его дружки дальше играть, а вдруг выиграет еще больше. Проиграл Мыкола свои честно выигранные два злотых, и на том история с деньгами закончилась. Больше он никогда и никаких денег в руках не держал. Запомнил Мыкола на всю жизнь, как приехали в их село красноармейцы с киноустановкой и показали народу фильм «Чапаев». Мыкола до этого дня и не слыхал о таком красном командире Гражданской войны в России. Фильм запал ему в душу навсегда. Русские мужики напоминали ему своих украинских селян, такие же крестьяне, только говорят по-русски.
Вскоре в село приехали какие-то военные с особыми знаками отличия и в фуражках с голубым верхом. НКВД! Арестовали военные любимого Мыколиного учителя, что заведовал у них росвитой. Непонятно было хлопцу, за что арестовали простого и доброго человека, который всего только и учил сельских детей грамоте в школе и в просвите на украинском языке, разучивал песни украинские и о литературе и истории Украины рассказывал. Любили учителя в селе и дети и взрослые. Непонятно все это было семнадцатилетнему подростку, за одно это невзлюбил он русских и НКВД. Через год вернулся из тюрьмы аж из самого Киева учитель и сказал хлопцу: «Никогда не верь этим людям. Они такие же оккупанты, как и поляки. Мы украинцы, это наша исконная земля, и ни полякам, ни русским здесь нечего делать». Поверил Мыкола, жаль было ему похудевшего и изможденного тюрьмой учителя.
Большинство бедных селян, в том числе и мать Мыколы, получили от новой советской власти земельный надел, и государство выделило им кое-какую сельхозтехнику, самую примитивную, конечно. Стали поговаривать об объединении крестьян в колхоз. Учитель, с кем селяне всегда советовались, был категорически против. Он говорил: «Вы же помните великий голодомор 1932–1933 годов. Крестьяне в Советской Украине и России человечину ели, миллионы умерли с голоду. Вы этого хотите? Это все от колхозов. Коммунисты это придумали. Землю вам дали. Это правильно. Трудитесь на ней, а в колхозы не идите». Приезжали прибывшие с восточных областей Украины колхозные агитаторы. Красиво говорили, уговаривали. Селяне молчали, вопросов почти не задавали, но с агитаторами были не согласны. Учителя своего слушались и священника униатского. Тот тоже был добрым человеком, особенно для бедных, часто помогал селянам и их детям. Любили в селе священника, особенно дети всегда с нетерпением ждали Пасхи, чтобы получить в церкви пару, а то и больше, оплаток[151].
Вновь появились люди из НКВД в селе и арестовали священника, а церковь закрыли ко всеобщему недовольству селян. Через пару недель исчез неизвестно куда и учитель. Никто не знал, где он. Одни говорили, что снова арестован, другие — что связался с борцами за свободную и независимую Украину. Кто эти борцы, Мыкола не знал.
Быстро пролетел целый год, а ему так и не посчастливилось съездить во Львов. Все время работал вместе с матерью и братом в поле. Попросил как-то председатель Мыколу с его однолетками прийти к определенному часу в сельсовет. Председатель был человек новый у них в селе. Говорили селяне, что он коммунист из Восточной Украины. В сельсовете с ними побеседовал какой-то пожилой военный из Львовского военкомата. Он всем хлопцам выдал бумажки, которые назвал повестками. Там был обозначен день приезда во Львов, где следовало пройти медкомиссию, а после получить еще одну повестку для сбора во Львове же и направления в Красную Армию. Им объявили, что в назначенный день в село приедет грузовик и повезет всех в город. В тот же день вечером в селе появился учитель, собрал у себя в хате всех хлопцев, что были в сельсовете, и объявил им, что в Красную Армию идти не надо, так как это означает, что пошлют их служить на край света, где Украины и не слышно, и не видно, а что им следует всем попрятаться у родственников на глухих хуторах и в других селах.
Был апрель 1941 года, а в конце июня немцы уже были во Львове. Пришел Мыкола домой к родителям с хутора от тетки — сестры матери. Отступающие части Красной Армии и немецкие войска стороной прошли, бои глухо гремели где-то далеко на востоке. Немцы прошли раз через село и больше не появлялись. Вскоре в селе объявился его любимый учитель. Он пришел с несколькими молодыми вооруженными людьми и собрал всех, кого смог, из числа хлопцев — активистов просвиты. Учитель доходчиво и просто рассказал хлопцам об ОУН — что это, ее цели и задачи. Так впервые Мыкола узнал, что существует центр вооруженной борьбы за освобождение Украины от всех своих угнетателей — поляков, венгров, румын, русских. Немцев пока учитель не называл. Он назвал их оккупантами позже, когда Гитлер отверг идею создания независимого Украинского государства и посадил в тюрьму все руководство ОУН во главе с Бандерой. Но это было намного позже. А сейчас учитель призывал молодежь овладевать оружием и готовиться к войне за независимость Украины. Так в конце 1942 года в свои двадцать лет Мыкола стал бойцом УПА с первых дней ее образования, чем и гордился. По рекомендации учителя, которого с тех пор называл хлопец «друже провиднык», направили Мыколу — уже оуновца Чумака в первую старшинскую[152] школу УПА, что в 1944 году дислоцировалась в лесах Львовщины. Курсанты целый месяц тщательно изучали военное дело, топографию, правила ведения партизанской войны, подрывное дело. Получали навыки сбора разведывательной информации, учились работать с информаторами, разоблачать агентуру госбезопасности. Но не пришлось Мыколе самому стать провидныком. Малограмотен был. Всего-то два класса сельской школы. Это потом, занимаясь самообразованием в длинные ночи при свете свечи или керосиновой лампы в бункере под руководством своих учителей-провидныков, не только историю Украины, борьбы за идеалы великих украинцев — Тараса Шевченко, Ивана Франко, Леси Украинки изучал, но сам много читал. На всю жизнь запомнил Мыкола слова Великого Пророка Украины Тараса Шевченко:
