Ознакомительная версия.
Такая постановка вопроса была явно чревата политизированным отношением к проблеме спроса на проституцию. Не случайно участники II Пленума ЦКК, проходившего осенью 1924 года и посвященного проблемам партийной этики, вполне серьезно спорили о том, может ли коммунист пользоваться услугами продажных женщин и как это сочетается с его идейными воззрениями1007. Любопытно, что при задержании гражданина, вступившего в связь с проституткой, органы правопорядка прежде всего выясняли его партийность. Об этом свидетельствуют тексты спецсообщений, которые работники милиции пересылали в райкомы ВКП(б). В одном из них, отправленном в июне 1923 года начальником 6-го отделения петроградской милиции в Володарский райком РКП(б), говорилось: «При сем сопровождается регистрационная карточка за № 14244, составленная на члена Р.К.П. тов. Архипова Николая за нахождение в номерах “Перепутья” с девицей легкого поведения»1008. Такой документ, как правило, служил поводом к исключению из партии. Нередко власти пытались переложить на потребителей значительную долю ответственности, в том числе и уголовной, за вовлечение «невинных жертв» в «грех» продажи своего тела. В начале 1924 года на заседаниях Ленинградского губсовета по борьбе с проституцией с негодованием отмечалось, что после скандалов, учиненных пьяными компаниями в ресторанах, милиция задерживает лишь гулящих девиц, а мужчин оставляет в покое. В связи с этим венерологическое отделение Ленинградского здравотдела предложило: мужчину, виновного «в приставании к женщине», привлекать к ответственности за хулиганство, а обращающегося с целью разврата к своднику – за пособничество в сводничестве1009. В определенной степени это предложение можно истолковать как еще одно из проявлений правового хаоса, царившего в Советской России. Следует отметить, что в отсутствие легальной проституции положение ее потребителя становилось более уязвимым, чем в царской России. Мужчина обязан был сдерживать проявления своей сексуальной активности. Но, судя по всему, большинство населения в 1920-е годы не могло еще смириться с мыслью о полной ликвидации официального института продажной любви. Обращение к его услугам было своеобразной поведенческой нормой для определенной части горожан, и попытки введения любой системы наказания за это вызывали недоумение и сопротивление. Однако властные и идеологические структуры продолжали наступление на потребителя проституции.
В начале 1925 году «Рабочая газета» организовала инсценировку суда над проституткой, заразившей венерической болезнью рабочего. Суд вынес суровый приговор содержательнице притона, а проститутке и рабочему – общественное порицание. Газета открыла дискуссию по данному процессу. Редакция предлагала применять к потребителям, в зависимости от частоты их обращения к проституткам, следующие меры: товарищеское порицание или выговор, огласку в печати, общественный открытый суд. А члены Центрального совета по борьбе с проституцией требовали даже лишать мужчин, обратившихся к проституткам, избирательных прав.
И все же правовых методов воздействия на сторону спроса выработать не удалось. Возможно, это объяснялось и тем, что значительную часть потребителей проституции составляли рабочие. Привлечение их к уголовной ответственности за контакты с продажными женщинами могло разрушить миф о моральном облике господствующего класса советского общества. Но в целом идея карательных мер в отношении стороны спроса не погибла. Так, женский отдел Ленинградского обкома ВКП(б) поставил в 1928 году вопрос о распространении на мужчин-клиентов статьи Уголовного кодекса о наказании за принуждение женщины к проституции. Районные же совещания по борьбе с проституцией предложили о случаях обращения к женщинам легкого поведения «сообщать на фабрики и объявлять на общих собраниях в присутствии жен». «Эта жестокая мера – общественный и политический расстрел», – говорили сами инициаторы данного метода1010. Кроме этого, только в феврале 1929 года в городе за развлечения с «девочками» сняли с работы 32 человека и еще 62 наказали более сурово, вплоть до высылки.
Но уже в 1930-е столь масштабные кампании не проводились. Одновременно в сознание населения внедрялся стереотип причисления представителей стороны спроса к классовым врагам. Известный публицист и социолог Д.И. Ласс, например, писал в 1931 году: «Надо вскрывать лицемеров, которые под прикрытием громких революционных фраз совершают контрреволюционные поступки, прибегая к услугам проституции…»1011 Эта установка надолго парализовала ментальность советских людей, которым активно внушалась мысль о том, что любые формы девиантности, в том числе и контакты с проститутками, свойственны лишь неполноценным в классовом отношении людям.
В определенной мере подобная идея являлась продолжением концепций вульгарного феминизма и воинствующего аболиционизма начала XX века. Но в советском государстве она была возведена в ранг официальной политики. На фоне насильственной деэротизации общества все это вело к тому, что люди с повышенной сексуальностью нередко разрешали свои проблемы противоправным способом: принуждали к сожительству женщин, находившихся в служебной или материальной зависимости от них, прибегали к изнасилованиям и т.д.
Конечно, подобные действия наказывались советскими законами. Таким образом, социалистическое государство выразило свою абсолютную непримиримость по отношению к потенциальным потребителям проституции. В дореволюционной России законодатель, конечно, не поощрял развитие сексуальных услуг, но относился к ним терпимо. Действовавшая одновременно система социальной реабилитации падших женщин в определенной мере гарантировала хоть какие-то права проституткам в условиях легализованной торговли любовью. Логично предположить, что в ситуации юридического отрицания каких-либо прав потребителя проституции женщина, вовлеченная в сексуальную коммерцию, должна была пользоваться особыми условиями для адаптации к нормальной жизни. Однако в реальности все было значительно сложнее.
Надежды и крах советского милосердия
Филантропическую линию в системе новых властных структур, соприкасавшихся с институтом продажной любви, в годы военного коммунизма поддерживали медики. Инициатива исходила из Петрограда, где еще помнили традиции реабилитационной работы Врачебно-полицейского комитета. Уже в 1918 году врачи-венерологи с дореволюционным стажем – профессора С.Я. Кульнев и Ф.А. Вальтер – создали в Петрограде при Комиссариате здравоохранения Союза коммун Северной области Венерологический совет. Члены совета протестовали против попыток административных органов проводить практику облав на женщин, якобы торговавших собой. В результате, как указывалось в протоколе одного из заседаний совета, «на улицах и вокзалах… попадаются женщины, неповинные в занятии проституцией, часто даже семейные»1012. В конце августа 1918 года петроградские врачи организовали Совещание по вопросу о борьбе с проституцией. Это была первая подобная специализированная организация в Советской России. В конце 1919 года появился центральный орган, занявшийся медико-социальными проблемами продажной любви, – межведомственная комиссия по борьбе с проституцией. Петроград стал и первым крупным российским центром, где была предпринята попытка более или менее серьезной работы по созданию условий для возвращения проституток к нормальной жизни и предотвращению вовлечения нового контингента женщин в сексуальную коммерцию. Уже осенью 1922 года в городе была открыта школа-санаторий для детей-сифилитиков и специализированный женский ночлежный дом1013. А уже позднее, в декабре 1922 года, был опубликован циркуляр ВЦИК, положивший начало государственной благотворительной помощи проституткам во всероссийском масштабе. В Москве появился Центральный совет по борьбе с проституцией во главе с народным комиссаром здравоохранения Н.А. Семашко. Его заместителем стал профессор В.М. Броннер. В совет вошли представители ВЦСПС, наркоматов труда, юстиции, внутренних дел, женотдела ЦК ВКП(б), комсомола.
В составе Центрального совета явно преобладали сторонники гуманных, филантропических методов. Вероятно, поэтому одним из первых своих распоряжений совет обязал милицию не производить облав, не подвергать женщин, подозреваемых в торговле собой, принудительному освидетельствованию и вообще не использовать насильственных действий. Подобный подход охранял права женщины в отсутствие каких-либо законодательных актов, карающих занятие проституцией, защищал ее от произвола административных органов. Одновременно совет выступал за предоставление некоторых привилегий бывшим проституткам. Он, судя по информации в журнале «Коммунист» за 1922 год, с одобрением отнесся к опыту Витебской комиссии по борьбе с проституцией, которая обязала предприятия предоставлять в первую очередь места на производстве и квартиры не работницам с малолетними детьми, а гулящим девицам, чтобы отвлечь их от своего ремесла. Подобную практику предлагалось распространить по всей стране.
Ознакомительная версия.
