Как иллюстрацию того, насколько все наши оперсводки, разведсводки и донесения были переполнены сведениями о десантах, приведу несколько цитат из разных документов за один день — 18 июля:
«В местечке Старосслье, что юго-западнее Сафонова на 35 километров, высадилась десантная группа».
«Укрепилась группа неустановленной численности с 30-ю танкетками».
«Сегодня утром в районе Батурино высадилось 600 человек».
«О численном составе десанта сведения разноречивы. Большинство показаний подтверждает цифру 300–400 человек при трех танкетках».
«Для ликвидации авиадесанта, высаженного в районе Дедово, выслана на машинах рота с взводом конных разведчиков».
«Десант занимает оборону… имеет площадку для посадки самолетов… С площадки работают самолеты по бомбометанию. Наших истребителей нет. Идет бой по уничтожению десанта».
«В районе Дорогобуж выявился десант в составе 50 человек».
«Десант, десант, десант…» Слово это буквально сидело у всех в ушах в те дни. Причем приставка «авиа» постепенно исчезала, говорили просто «десант», и чем дальше, тем чаще под этим словом понималось нечто не установленное по своему первоначальному происхождению. В ряде случаев уже понимали, что это не авиадесанты, а прорвавшиеся немецкие части, но слово «десант» уже закрепилось и в понятиях и в документах. Сверху запрашивали: «Как там с ликвидацией десанта, о котором вы первоначально докладывали?»; а снизу, уже не вдаваясь в объяснения того, десант это или не десант, сообщали о принятых мерах.
Вполне допускаю, что ко времени встречи с нами Ракутин уже понимал, что речь шла не о десанте (тем более что он упоминал о целой немецкой дивизии), но в разговоре еще продолжал употреблять это въедливое слово.
51 «— Вот капитан… должен у меня ехать к комбригу. — Ракутин назвал какую-то странную фамилию…»
Я восстановил теперь по документам эту странную фамилию. Комбрига звали Николай Иванович Кончиц. Ракутин назвал его «стариком»; с точки зрения гораздо более молодого Ракутина он и правда был уже не молод — ему шел тогда пятьдесят второй год.
В личном деле Кончица, которое я нашел в архиве, есть некоторые любопытные черты. Он был кадровым офицером царской армии в начале Первой мировой войны в чине поручика, командовал батальоном; под Лодзью был контужен и взят в плен немцами. В лагере военнопленных заболел туберкулезом и прямо из лазарета был взят в тюрьму за протест против того, что немецкое лазаретное начальство выстраивало больных на поверку. Вернувшись в 1919 году из плена, Кончиц добровольно вступил в Красную Армию и воевал в Туркестане против басмачей начальником штаба и командиром бригады. С 1925 до 1927 года был военным советником в Китайской революционной армии, получил орден Красного Знамени и несколько лет работал в Москве военным руководителем Коммунистического университета трудящихся китайцев. Перед войной был заместителем командира дивизии, а во время боев под Ельней, когда меня послал к нему Ракутин, командовал наспех созданной оперативной группой из 355-го полка 100-й дивизии и нескольких отдельных батальонов.
В «Журнале боевых действий 100-й дивизии» за 22 июля записано:
«355-й стрелковый полк… вступил в распоряжение комбрига Кончица, в направлении Коськово — Ельня, с задачей уничтожения авиадесантной группы противника».
Ракутин был недоволен тем, что «старик не жмет, как надо». Однако, судя по документам 100-й дивизии, дело обстояло не совсем так. В этих документах записано, что с 24 по 30 июля 355-й стрелковый полк действовал в составе группы под командованием комбрига Кончица в направлении Ушаково; Ушаково несколько раз переходило из рук в руки, и действиями 355-го стрелкового полка было уничтожено до трех рот пехоты, шесть танков и четыре миномета противника.
В моем старом блокноте среди записей, сделанных под этой самой деревней Ушаково, есть запись, совпадающая с этими документами: «355-й стрелковый полк. Полковник Шварев Н. А., комиссар Гутник Г. А., 2-й батальон получил задачу взять деревню Ушаково. Сегодня в 11.00 началось, наступление. Второй батальон бил в лоб, первый, обходил слева. Продвижение противника было приостановлено. Противник в панике бежал к 17 часам. Предшествовала артиллерийская подготовка, работали минометы… Южная окраина деревни к 17 часам была занята нашими бойцами. В деревне остались склад боеприпасов, до сотни трупов. Застигли врасплох. Много оружия. Их ППД (то есть, видимо, немецкие автоматы. — К. С.), противотанковые орудия, броневики. В 18.30 появилась вражеская авиация. Через 30 минут появились „ястребки“. Всех разогнали, одного сбили».
Дальше в этом же блокноте запись о том, что «прибывший коммунистический батальон ленинградцев дерется здорово. Продвинулись за день километров на пять».
Надо думать, что и этот батальон входил в группу комбрига Кончица. Иначе запись о нем не появилась бы на той же странице блокнота.
В дальнейшем комбриг Кончиц стал генералом, заместителем командира корпуса и закончил войну в Прибалтике, ликвидируя Земландскую группировку немцев.
52 «Все несчастье… заключалось только в том, что людям была дана неверная установка — на уничтожение небольшого высадившегося здесь немецкого десанта»
24 и 25 июля, в те дни, когда я был под Ельней, мы предпринимали первые неудачные попытки восстановить положение, окружить и уничтожить прорвавшихся немцев. Из многих документов того времени создается впечатление, что наши войска почти повсюду стремились атаковывать немцев, но сведения о них были противоречивые, неточные — силы их поначалу резко преуменьшались, а наши действия носили хотя и активный, но разрозненный характер.
Командарм Ракутин был недоволен действиями комбрига Кончица, а в штабе Резервного фронта были недовольны действиями Ракутина.
Накануне нашего приезда к Ракутину штаб Резервного фронта, требуя от него организовать атаку, сообщал, что, «по данным Западного фронта, у Ельни действует 18-я танковая дивизия противника, ведшая тяжелые бои больше 8 суток. Других частей противника там не наблюдалось».
А через сутки тому же Ракутину из штаба Резервного фронта сообщалось, что «до ста танков противника предположительно 7-й танковой дивизии проникли через фронт группы Калинина… Ожидайте их выход к вашему фронту».
На самом деле и те и другие сведения были неверны: в районе Ельни действовали совсем другие части немцев.
Донесения штаба Резервного фронта в Генштаб носили противоречивый характер: 24-го туда доносили, что, по докладу прибывшего раненым в штаб армии полковника Бочкарева, наши части с утра повели решительное наступление и наши танки ворвались на северную и северо-восточную окраины Ельни и ведут там бой. В связи с этим командующий фронтом приказывал Ракутину выделить отряд преследования. А 25-го в Генштаб сообщалось, что 24-я армия отражает попытки противника прорваться на восток в районе Ельни.
Командующий Резервным фронтом генерал-лейтенант Богданов выражал Ракутину свое неудовольствие: «Из Вашего боевого донесения видно, что направление главного удара с севера не обеспечено необходимым количеством сил и средств. Наступление велось на всех направлениях примерно с одинаковым насыщением сил и средств. При этом танки использовались на второстепенных направлениях, действия войск направлены не на окружение и уничтожение противника, а на выталкивание его… Моего приказа не поняли и бьете противника растопыренными пальцами…»
Генштаб снова и снова запрашивал командующего Резервным фронтом: что происходит под Ельней? Вот как выглядит одна из лент переговоров по этому поводу:
«— У аппарата генерал-лейтенант Богданов.
— Слушаю вас.
— Про Ельню ничего не знаю. Из штарма 24 никаких Данных до сего времени не получил, несмотря на попытки получить их. Продолжаю добиваться сведений… Точное местонахождение Ракутина доложить не могу. Товарищ Ракутин сегодня менял свой командный пункт, и куда переехал, штарм 24 доложить не может. Сейчас еще раз запрошу штарм 24 — где находится Ракутин».
Кстати сказать, читая эти телеграфные ленты, я вспомнил то место своих записок, где меня так умилило, что при командующем армии в его полевом штабе всего три человека и что ему не сидится на месте. Личная храбрость и стремление побольше увидеть своими глазами, разумеется, привлекательные человеческие черты. Но если говорить серьезно, стиль руководства армией, с которым я столкнулся тогда у Ракутина, был, очевидно, палкой о двух концах.
В ту ночь с 24 на 25 июля, когда мы возвращались из 355-го полка к Ракутину и искали его, из штаба фронта пришло начальнику штаба армии и Ракутину сразу две гневные телеграммы:
«Комфронта категорически запретил посылать Ракутину какие-либо дополнительные части. Все, что находится в движении из района Вязьма на Ельня, вернуть в свои районы. Ракутину продолжать операцию имеющимися у него силами».
