К вечеру ветер усилился еще более, так что когда я, пожелав отправить на "Пей-Хо" купленные мною вещи, послал на пристань нанять сампанг, то ни один перевозчик не взялся доставить их на пароход, отговариваясь тем, что опасно, неравно и лодка опрокинется. К одиннадцати часам вечера порывы ветра достигли наконец такой силы, что в их реве разве очень опытное ухо не признало бы силы урагана, тем более, что шквалы налетали с разных сторон, то с юго-востока, то с запада. Порой казалось, будто от этих неистовых налетов дрожат самые стены нашего дома, фундаментальность коего, по ближайшем рассмотрении, оказалась обратно пропорциональна его высоте: чем выше, тем стены его становились с каждым этажом все тоньше, так что в нашем третьем этаже ширина их была не более одного фута и, сдается мне, чуть ли они были не глиняные на бамбуковом каркасе, но изнутри и снаружи оштукатурены для более солидного вида.
Под завыванье и свист этого ветра легли мы спать вскоре после того, как в порту раздался выстрел заревой пушки, стреляющей ровно в девять часов вечера, причем на гауптвахте и в казармах рожки начинают трубить зорю. В половине десятого часа трубится новый сигнал и затем еще один подается для чего-то в десять: утренняя же заря трубится в шестом часу, на рассвете: так было в оба эти дня в Гонконге, из чего можно заключить, что по английскому воинскому уставу это есть, вероятно, обычное правило.
Наш адмирал обедал в этот день у местного губернатора, а нас всех, хотя и приглашали на обед к нашему коммерческому консулу, но мы с В. С. Кудриным предпочли собственный "кейф" необходимости облекаться в такую духоту во фраки и, отговорясь нездоровьем, сочли за лучшее пообедать у себя в гостинице, несмотря даже на все ядовитости ее кухни.
Зловещее утро. — Маленькие лодочницы. — Корпорация гонконгских перевозчиков. — Несостоявшиеся ожидания тайфуна. — восточный выход с гонконгского рейда. — Туман и качка. — Берега Сватоу. — Формозский пролив и выход из тропических широт. — Игра фосфорического свечения моря — Скучный день. — Устья Янцзы-Кианга и Вузунга. — Низменность берегов. — Грязнейшая в мире река. — Местечко Вузунг. — Китайские форты. — Мы покидаем экспромтом "Пей-Хо". — Береговые плотины. — Военные джонки. — Встреча с соотечественниками. — Расположение Шанхая — "Город дворцов" и вид его с рейда. — Опийные склады под прикрытием английского военного флага. — Непрошенные услуги. — Теория "самопомощи" на практике. — Отель "Колониальный".
С вечера еще было сказано, что "Пей-Хо" уходит с рейда в семь часов утра. Поэтому мы поднялись в пять. Солнце еще было за горизонтом, но зловеще багровый отблеск его лучей уже окрашивал окраины тяжелых туч на востоке. Горы курились облаками еще более, чем вчера, словно они были усеяны маленькими кратерами, из коих каждый испускал свое облако серого дыма. Ветер стал значительно тише, но далеко еще не угомонился, и порывы его порой, хотя и реже, а все еще напоминали вчерашнюю полуночную сипу.
От пристани до "Пей-Хо" надо было переплыть расстояние около версты и можно было опасаться, что при значительном волнении две девочки-китаянки — одна 13, другая 14 лет, заправлявшие нашим сампангом, не выгребут, но ничего — справились как нельзя лучше. А трудность увеличивалась еще тем, что закупоренный ящик с моими вещами, не установившийся на дне лодки, пришлось поставить на носу, на полупалубе: отягощая нос, этот лишний груз должен был затруднять и все управление лодкой, тем не менее наши маленькие лодочницы таким наметанным глазом всегда умели заранее рассчитать удар идущей волны и так ловко поставить в разрез ей нос сампанги, что оставалось только удивляться их замечательному умению и хладнокровию, каковые вырабатываются, конечно, только опытом и привычкой к морю еще с колыбели, — а колыбелью для них, без сомнения, была та же самая лодка. Мы было стали требовать на пристани, чтобы нам дали взрослых гребцов, как более надежных, но оказалось — нельзя: очередь, а против закона очереди, установленного самими лодочниками и строго ими соблюдаемого, ничего не поделаешь. Очередь была за лодкой двух девочек-сироток (у них недавно умер отец): и этого права уже никто не смел перебить у них. По отцу они принадлежали к корпорации лодочников, содержащих перевоз на главной городской пристани у Прайя Педдар, что против часовой башни, и по смерти его унаследовали, вместе с сампангом, все его права, как члены данной корпорации. Каждая пристань имеет здесь свою особую артель перевозчиков, со своими уставами и правилами, выработанными самостоятельно, вне участия правительственной администрации, которая ведает только числом лодок и перевозчиков каждой пристани и устанавливает для них известную таксу за конец до разных определенных пунктов. Но сверх этих, так сказать, штатных перевозчиков в Гонконге, по словам Томсона, находится более тридцати тысяч семейств, живущих в своих сампангах и существующих рыбною ловлей или перевозною службой при кораблях, стоящих на рейде.
Мы поблагодарили наших смелых лодочниц надбавкой сверх положенной таксы, чем они остались чрезвычайно довольны и проводили нас на борт поклонами и светлыми улыбками, с присовокуплением каких-то добрых напутствий и пожеланий по-китайски.
Капитан наш оказался "любителем" тайфуна. Когда его спросили, не рискованно ли пускаться в море в такую погоду, он ответил:
— Ничего. Я даже буду рад. Мне еще не доводилось видеть настоящий ураган в Желтых морях, и было бы любопытно сравнить, таков ли он, как в океане. Конечно, — прибавил он, — очень может быть, что потеряю одного, двух матросов, но что ж из того? Судно, надеюсь, выдержит.
— Все равно умирать-то: во гробе плотски, или в море по-флотски, — пошутил при этом А. П. Новосильский. — Тайфун-то, — обратился он ко мне, — это будет почище всякого вашего сухопутного сражения.
— А что так? — отозвался я.
— А то, что там против вас люди, а у людей нервы, и более восемнадцати часов сряду никакой ваш бой без перерыва продолжаться не может, потому что никакие нервы большого напряжения не выдержат без отдыха. А тут извольте-ка бороться со стихийными силами, у которых нервов нет и которые могут трепать вас несколько суток сряду, без передышки.
— Главное — качаться, вот что скверно: с сухопутной точки зрения. — шутя заметил М. А. Поджио.
— Помиритесь на том, что и другое скверно, — продолжил я, — и сухопутный бой, и бой с тайфуном: "оба лучше", как говорится.
— А вот увидите, тогда и судить будете, — не согласился со мной Новосильский.
По этому поводу, между прочим, припомнили страшный тайфун 1874 года, когда в одном Гонконге погибло до шести тысяч человек: сила ветра была так велика, что португальский корвет, стоявший на рейде Макао, выбросило волнами на берег и протащило по земле более двух верст, пока наконец не очутился он на боку среди рисового поля. Железные крыши летали тогда по воздуху как легкие листки бумаги, а что погибло туземных судов, джонок и сампангов, так и не считано: известно только, что обломками их были усеяны берега страны на громадном протяжении.
Во время нашего разговора капитану "Пей-Хо" доставили с берега бюллетень, нарочно присланный начальником над портом. Бюллетень содержал в себе полученную час назад телеграмму из Манилы о том, что над этим городом пронесся вчера тайфун с ужасающей силой.
— Ну, если пронесся, стало быть нам он больше не угрожает, — порешил капитан и отдал приказ сниматься с якоря.
Направились мы восточным проходом на Тотоенгский фарватер мимо шхеристых островов и камней, один из которых, по имени Келлет, укреплен батареей на два орудия, долженствующие действовать с барбетов[75] через банк. Говорю долженствующие потому, что самых орудий здесь пока не имеется. В проходе "Пей-Хо" ткнулся было в песок, но поправился и, что называется, "молодецки" прошел в нескольких саженях от берега. Случилось это неподалеку от каменоломни и маленькой кумирни[76], прислонившейся на берегу к дикому серому камню весьма почтенных размеров. В это же время густой туман спустился к воде и скрыл от нас и рейд, и город, и весь пик Виктории. В открытом море было тоже туманно и шла громадная зыбь, заставлявшая нас испытывать одновременно бортовую и килевую качку. Размахи судна порой были так сильны, что в буфете второго класса разбилась плохо закрепленная столовая посуда. К вечеру небо прояснилось, и хотя качка еще продолжалась, но погода стала уже тихою. Теперь качало только на мертвой зыби, да и та мало-помалу улеглась.
Перед закатом солнца, влево от нас открылась картина берегов Сватоу[77]. То были перспективы возвышенностей и гор, уходивших параллельными грядами внутрь страны все выше и выше, и на каждой гряде лежали свои особые воздушные краски и тоны, которые чем дальше, тем становились все легче и как бы прозрачнее. На одной из береговых высот стройная колонна маяка, озаренная с одной стороны румянцем заката.
