очередными докладами, а ее повеления сделались почти равнозначащими Царским распоряжениям. Все близко знавшие Государыню, как преданные ей, так и не любившие ее люди, единогласно утверждают, что она поражала всякого входившего с ней в общение, своим обширным, мужского склада, умом и разносторонними знаниями в делах Государственного управления…», однако при этом «Государыня была окружена весьма темными личностями, которые старались использовать ее власть для своих личных, в большинстве случаев низких, целей» [205].
Целый ряд высших лиц обращались к Николаю II с предостережением об опасности вмешательства Александры Федоровны в управление государством. «Так дальше управлять Россией немыслимо…, — писал императору, вл. кн. Николай Михайлович, — огради себя от постоянных, систематических вмешательств этих нашептываний через любимую супругу. Если бы тебе удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобою доверие громадного большинства твоих подданных… Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше новых покушений» [206].
С подобными предостережениями выступали нач. Генерального штаба Алексеев, ген. Гурко, протопресвитер Шавельский, Пуришкевич, Родзянко, вл. кн. Александр Михайловичи и сама вдовствующая императрица и многие другие, «но, — как отмечал ген. Деникин, — никакие представления не действовали» [207].
«После отъезда царя в ставку столица со всею своею политическою жизнью очутилась в каком-то нелепом, как бы нелегальном положении. Решение государя сильно отозвалось на внутреннем управлении страною, — вспоминал начальник канцелярии Министерства императорского двора ген. А. Мосолов, — Не было настоящего кабинета, а был лишь Совет министров. Председатель его, престарелый Горемыкин, никак не мог достигнуть единомыслия со своими министрами, и результатом этого было полное отсутствие единства в управлении. Работа шла, но ею не руководили» [208].
«До тех пор пока Государь жил в Петербурге, он еще являлся тем фокусом, в котором государственная власть как-то централизовалась», — подтверждал плк. Р. Раупах, но когда он «уехал в Ставку…, тогда государственная власть распылилась и стала походить на сошедший с рельс, и нелепо метавшийся из стороны в сторону железнодорожный вагон» [209].
Основную причину постоянного ухудшения положения в стране министр иностранных дел С. Сазонов, видел именно в наглядно обнажившемся кризисе власти: «Для всех очевидно, что причина всеобщего недовольства в стране кроется в том, что правительство висит в воздухе и никого не удовлетворяет» [210]; «правительство не может висеть в безвоздушном пространстве и опираться на одну только полицию» [211]. Ощущение кризиса власти в полной мере передавали секретные совещания Совета министров августа 1915 г.: снова «поговорили о тяжком положении правительства, о начале решительного штурма на власть, открыто проповедываемого печатью, о грядущих острых осложнениях и т. д., но, — записывал А. Яхонтов, — никаких мер не намечено. Опять охватывает чувство бессилия перед надвигающейся грозою» [212].
Состояние страны наглядно передавал в своих докладах на Совете министров министр Внутренних дел Н. Щербатов. В августе 1915 г. он сообщал о беспорядках, которые «возникли в Иваново-Вознесенске, где пришлось стрелять, и момент был до крайности напряженный, так как не было уверенности в гарнизоне. Результат стрельбы–16 убитых и боле 30 раненых… Как Вы хотите, чтобы я боролся с растущим революционным движением, — восклицал министр, — когда мне отказывают в содействии войск, ссылаясь на их ненадежность и на неуверенность в возможности заставить стрелять в толпу. С одними городовыми не умиротворить всю Россию, особенно когда ряды полиции редеют не по дням, а по часам, и население ежедневно возбуждается думскими речами, газетным враньем, безостановочными поражениями на фронте и слухами о непорядках в тылу» [213].
В сентябрьском сообщении Н. Щербатов подчеркивал, что «и губернатор, и градоначальник, и директор департамента полиции сходятся на оценке положения в Москве, как очень серьезного. Там все бурлит, волнуется, раздражено, настроено ярко антиправительственно, ждет спасения только в радикальных переменах. Собрался весь цвет оппозиционной интеллигенции и требует власти для доведения войны до победы. Рабочие и вообще все население охвачены каким-то безумием и представляют собою готовый горючий материал. Взрыв беспорядков возможен каждую минуту. Но у власти в Москве нет почти никаких сил… Как же быть?» [214]
Кризис власти привел к расколу правительства на две непримиримые противоборствующие группы: первую представлял министр внутренних дел А. Хвостов, по мнению которого: «Наиболее громко кричащие прикрываются красивым плащом патриотизма для достижения своих партийных стремлений… Призывы, исходящие от Гучкова, левых партий Государственной Думы, от коноваловского съезда и от руководимых участниками этого съезда общественных организаций, явно рассчитаны на государственный переворот. В условиях войны такой переворот неизбежно повлечет за собою полное расстройство государственного управления и гибель отечества» [215].
Настроения второй группы отражал министр иностранных дел С. Сазонов, который в ответ заявлял: «Вы откровенно говорите, что не верите не только всему русскому обществу, но и волею Монарха призванной Государственной Думе. А Государственная Дума отвечает, что она со своей стороны не верит нам. Как в таких условиях может действовать государственный механизм. Такое положение невыносимо. Мы считаем, что выход из него в примирении, в создании такого кабинета, в котором не было бы лиц, заведомо не доверяющих законодательным учреждениям, и состав которого был бы способен бороться с пагубными для России течениями не только снизу, но и свыше» [216].
Сазонов открыто призвал к сплочению с «наиболее деятельными нереволюционными силами страны» [217]. «Сазонов больше всех кричит, волнует всех…, — сообщала в сентябре 1915 г. Николаю II Александра Федоровна, — он не ходит на заседание Совета министров — это ведь неслыханная вещь! Я это называю забастовкой министров» [218]. Сазонова поддерживал «фактический премьер» [219] А. Кривошеин, который заявлял официальному премьеру И. Горемыкину, что «…весь правительственный механизм в ваших руках (теперь) оппозиционен» [220].
«Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, — сообщал Николаю II вл. кн. Андрей Владимирович, — который был бы послушным орудием у него в руках. Направление, взятое им, определяется народом как желание умалить власть государя» [221]. Говоря о военном министре, В. Сухомлинов указывал: «А. Гучков и А. Поливанов работают дружно, признавая существующий строй и порядок не соответствующими требованиям времени…» [222].
Некоторые из современников и исследователей событий усмотрели в этом «бунте министров» страх «за провал заговора (в пользу вл. кн. Николая Николаевича), в котором… они играли видную роль» [223]. Подробное обоснование этой версии приводит П. Мультатули, который утверждает, что царем, «когда он принял верховное командование» в конце августа 1915 г. была предотвращена попытка «тихого» переворота. В пользу этой версии, по словам Мультатули, говорил и тот факт, что
