тыловыми районами. Но чиновники, которые присутствовали на совещании в Мауэрвальде 25 мая, фон Менде, Брайтигам и Кнюпфер, были явными антагонистами власовцев. Если верить рассказу Торвальда, от лица военных губернаторов выступал сам Вагнер. Странно, что этот генерал так горячо настаивал на том, что Розенберг — это единственный человек, который может пойти за спиной Кейтеля к Гитлеру. Вагнер работал в Мауэрвальде и должен был встречаться с Гитлером почти каждый день на Lagebesprechung, в то время как министерство Розенберга находилось в сотнях километров и было представлено при дворе Гитлера простым мальчиком-курьером. Кроме того, еще 19 мая Розенберг пережил свое самое величайшее унижение от Гитлера во время знаменитой стычки с Эрихом Кохом.
Розенберг, естественно, доложил весьма поверхностно о результатах этого нежелательного совещания. Он проинформировал Кейтеля и Йодля, что готов явиться к Гитлеру по требованию для провозглашения политики на Востоке, когда это понадобится. Как мы уже видели, Розенберг организовал так, что бо…льшую часть следующего месяца он провел на Украине.
Весь эпизод этого второго подхода к Розенбергу иллюстрирует потрясающую слабость власовских покровителей, которые все еще ограничивались штабом группы армий «Центр» Клюге, управлением фон Ронне и первоначальной группой с Викторияштрассе. Остальная масса остполитиков, которая выступала против официальной партийной политики на оккупированных территориях Советского Союза, была многочисленной, но расколотой на части. Самым слабым аспектом власовской позиции было то, что, хотя Штауффенберг и Гелен практически создали «осттруппен», так называемую РОА, они так и не нашли генерала с созвучными идеями, чтобы управлять ею. В то же время Фрайтаг-Лорингхофен подал заявление об уходе в отставку с поста начальника штаба Гельмиха. Гелен заменил его человеком из своего управления — не кем иным, как майором Хайнцем Херре, которого мы встречали в деле о советских пленных в городе Сталино. Начиная с 22 апреля 1942 г. Херре помогал фон Ронне в управлении специальным центром для допросов в Бойене, и он отвечал за подбор некоторых советских личностей на Викторияштрассе. Херре, как и Фрайтаг-Лорингхофен до него, был славянофилом и был в разладе с менталитетом профессионала-солдата генерала Гельмиха, которого он рассматривал как «могильщика добровольческого движения». И все-таки после демарша Гиммлера против Власова именно Гельмиху пришлось отвечать на поток жалоб против добровольцев.
С этой целью в конце апреля 1943 г. Гельмиха вызвали для отчета в штаб Гитлера, тогда находившегося в Берхтесгадене. Гельмих стал тянуть время, надеясь на совет своего наставника майора Штауффенберга, который в тот момент был в Северной Африке. Но тут пришла новость, что Штауффенберг тяжело ранен после того, как наступил на мину. Его возвращение на работу было проблематично. Поэтому без всякого инструктажа Гельмих отправился получать нагоняй от Йодля, Варлимонта и Гиммлера.
Маленькая группа, состоявшая из Гельмиха, Фрайтаг-Лорингхофена и Михеля, похоже, обнаружила Йодля в удивительно располагающем настроении и готовым использовать свой доступ к Гитлеру, чтобы нейтрализовать некоторые из эффектов гиммлеровской dйtente (разрядки). Но обоснованные жалобы против добровольцев в то время касались, в основном украинской милиции на Волыни и проистекали из политических опасений ненавистного Эриха Коха. Позднее, когда стали поступать сообщения о бегстве солдат «осттруппен» на критическом участке фронта, Йодль передумал и похвастался мудростью идеи высылки добровольцев из России. Первоначальное доброжелательное отношение Йодля к миссии Гельмиха не разделялось его заместителем. Варлимонт хотел расстрелять любого «политического» добровольца, который не будет разоружен, — как будто анархию на Волыни и в Полесье можно было бы преодолеть таким путем. Михель заявляет, что в тот момент он был согласен с предложением успокоить Варлимонта. Если такие воинские части необходимо подвергнуть децимации (древнеримское наказание (казнь) по жребию каждого десятого при коллективных преступлениях (например, бегстве с поля боя) и в случае ненахождения виновного. — Ред.), то было бы лучше, если бы это происходило в бою с врагом. Но эта оригинальная мысль не принадлежала Михелю, она уже была включена в докладную записку Гельмиха от 23 марта — исключительная дань уважения трезвому состоянию его ума: «Чем сильнее мы и чем больше восточные народы истекают кровью, тем меньше будет практический эффект их требований… добровольцы должны сохранить германскую кровь на фронте, а тех, кто не способен воевать, надо заставить вступить в ряды работников… если в исключительных случаях эти помощники потерпят неудачу, этот факт можно будет использовать в нужное время, чтобы урезать преувеличенные требования, которые могут исходить из их рядов. По этой причине неудача даже желательна. Она дает нам право устанавливать пределы их политическим целям».
Несмотря на идеалистическое обожание Михелем своего шефа Гельмиха, читателю стоит только заглянуть в конец последней главы, чтобы увидеть, что это как раз была та позиция, на которую жаловался Хейгендорф и для борьбы с которой Гелен и Штауффенберг создали инспекцию «осттруппен». Поэтому Гельмиха нельзя отделять от кровожадного Варлимонта, как это пытается сделать Михель. Солдат разговаривал с солдатом. Гельмих наверняка почувствовал облегчение, когда Варлимонт закончил разговор, попросив, чтобы всякий прием добровольцев был прекращен до тех пор, пока Гитлер не объявит своего решения. А это будет после стабилизации фронта в России.
Гельмих всеми злоключениями своего визита в Берхтесгаден обязан опрометчивости Власова, и он никогда не любил этого человека. Он посетил своего бывшего противника, победителя при Гжатске (в 1941 г.), в «дни Викторияштрас-се» и, несмотря на много лести, расточаемой Власову, уехал с неприятным впечатлением. На обратном пути из Берхтесгадена в Летцен Гельмих заехал к Штрик-Штрикфельду в Берлин и потребовал немедленно прекратить власовскую пропаганду. Но скромному капитану было нечего бояться генерал-лейтенанта. IV отдел пропаганды вермахта стал подконтролен ОКВ, а не ОКХ, и инспектор «осттруппен» слова в этом вопросе не имел. В знак протеста против обеих организаций Гельмих подал заявление об отставке. Пройдет восемь месяцев, прежде чем она будет принята.
Решение Гитлера, которое Варлимонт обещал Гельмиху, задержалось на шесть или семь недель, до 8 июня, когда вопрос обращения к «освободительной армии» был озвучен Кейтелем на обычном ежедневном Lagebesprechung (совещании, на котором обсуждалась обстановка на фронте. — Пер.), протокол которого уцелел до конца войны и был представлен как доказательство в Нюрнберге. Единственными другими лицами, присутствующими на нем, кроме Цейцлера, были военный адъютант Гитлера полковник Рудольф Шмундт, а также официальный архивариус полковник Шерф со своей стенографисткой. Розенберг, который должен был представить свой доклад, был в то время на Украине. Кейтель стал объяснять, что «листовка № 13» была подготовлена для распространения за линией фронта противника, без каких-либо ссылок на РОА — Русскую освободительную армию. Дезертирам полагалось представлять альтернативу только между гражданскими работами или службой Hiwi (добровольные помощники) на фронте. Тем не менее управлением
