не просто политические репрессии, но и «уничтожение целых слоев общества». Это будет находиться всецело в руках Гиммлера как начальника полиции, а суды вермахта не будут иметь полномочия в Советском Союзе, кроме случаев, касающихся военнослужащих вермахта.
В версии, разосланной Кейтелем 13 мая, вермахт упоминается чисто в негативном плане, но 30-го представители высшего военного командования услышали от Гитлера лично, что роль вермахта в так называемых политических приготовлениях для новой России вовсе не должна быть безрезультатной. Гитлер выступал перед своими генералами в берлинской рейхсканцелярии. Поскольку все командующими армиями и группами армий прибыли вместе со своими начальниками штабов и поскольку Кейтель, Йодль, Вагнер, Гальдер, Варлимонт и Браухич также присутствовали, аудитория составляла как минимум тридцать человек. В речи, длившейся два с половиной часа, Гитлер заявил им, что каждый отдельно взятый командующий должен быть полностью в курсе политических приготовлений. Искоренение нынешнего советского руководства будет находиться в их руках точно так же, как и в руках Гиммлера и его полицейских частей. Эти меры не входят в компетенцию военных судов. Войска должны наносить удары в своем тылу теми же методами, какие ими используются при атаке врага на поле боя. Комиссары и работники ГПУ (в то время, с февраля 1941 г., НКВД и НКГБ, с июля 1941 г. — единый НКВД СССР. — Ред.) — преступники, и с ними необходимо обращаться как с таковыми.
Похоже, хотя об этом нет упоминания в отчете Гальдера, что в этот момент Гитлер приврал на тему комиссаров и людей из ГПУ. Согласно генералу Гансу Рейнхарду, Гитлер описал жестокости, которые приказывали выполнять политруки или партийные официальные идеологические наставники, приданные к подразделениям и частям начиная с роты во время советско-финляндской войны (обычные действия в военное время — расстрел трусов, паникеров и т. д. — Ред.). Гитлер заявил, что с помощью секретных служб узнал, что русские не собираются обращаться с немецкими военнопленными в обычной манере, особенно с членами СС и полиции. Но даже в этом случае ему не надо, чтобы германский офицерский корпус понимал его приказы, а он требует, чтобы этим приказам безусловно подчинялись.
Это не означает, продолжал Гитлер, что войскам может быть разрешено выходить из-под контроля. Это не должно произойти, если командиры отдают приказы, которые отвечают общему моральному порыву их подчиненных. Прежде всего, они должны забыть концепцию солидарности между военнослужащими, потому что к коммунистам такое отношение недопустимо ни до боя, ни после него. Если командиры не сумеют осознать, что эта война — война на уничтожение, то им снова придется воевать с коммунистами через каждые тридцать лет. Поэтому командиры обязаны настроить себя так, чтобы подавить предстоящие угрызения совести. В этом месте, как видно из дневника Гальдера, Гитлер внезапно прервал свою речь, оставив свою аудиторию; можно вообразить, как они расстегивали воротнички и хватали ртом воздух, как рыбы. (Это боевые командиры, прошедшие бойню Первой мировой войны, ранения и гибель боевых товарищей. У них другая психика. — Ред.) Следующая короткая фраза Гальдера гласит: «Полдень — все приглашены на обед».
Если попытаться сделать вывод из этих записей Грайнера и Гальдера, то он, возможно, будет таким. С предельным реализмом Гитлер обрисовал ситуацию в Советском Союзе после поражения в результате блицкрига. С идеальным же реализмом он рассчитал, что реакционное правительство из царских эмигрантов не сработает. Но когда после девяти месяцев чисто военного планирования Гитлер попробовал вообразить себе политическую систему, которую немцы могут оставить после себя, в результате получился настоящий бред безумца. Никакой человеческий разум не может себе представить зрелище страны с населением 180 млн человек (население СССР на 22 июня 1941 г. составляло 196,7 млн человек. — Ред.), в которой каждый, кто способен процитировать какое-нибудь предложение из марксистской диалектики, и каждый руководитель вплоть до самого низшего деревенского начальника должен быть убит. Никакое воображение не может представить себе эту огромную часть земной поверхности, впоследствии возвращающуюся к жизни под отобранным «социалистическим руководством со строго ограниченным интеллектом». Сам Гитлер осознал несовместимость своих планов уничтожения советского руководства и планов для российского самоуправления.
Спустя четыре месяца Гитлер дал понять на совещании в Ангербурге в Восточной Пруссии, что независимость сепаратистских государств будет только номинальной. Брешь, созданная бегством или убийством прежней бюрократии, будет заполнена немцами. Посему никакого ослабления в первоначальных инструкциях. Указы, подготовленные Гитлером до начала кампании, не были отменены даже тогда, когда война была явно проиграна. И тут Гитлер даже стал еще более привязан к ним, чем когда-либо, потому что уже больше не было политического режима, который надо подготовить для России, а было необходимо оставить максимум опустошения после отступающего вермахта. Хотя немцы не пробыли в Советском Союзе достаточно долго, чтобы уничтожить всех сторонников марксистской доктрины или создать страны-сателлиты «с ограниченным интеллектом», гитлеровское обращение от 30 марта 1941 г. оставалось руководящим принципом германского правления, хотя оно означало анархию на оккупированных территориях и оппозицию в большинстве подразделений немецкого руководства.
Возможно, в марте 1941 г. Гитлер надеялся подчинить высшее руководство вермахта своей воле, сделав его соучастником такого преступления, после чего генералам было бы невозможно просить о мире через его голову, если кампания закончится провалом. Именно так и случилось, но трудно допустить, что Гитлер планировал это как непредвиденное обстоятельство в то время, когда не рассматривал возможность затяжной войны. По мере приближения даты начала вторжения планы Гитлера становились все более суровыми. Также произошли и глубокие изменения в глобальной концепции обращения от 30 марта в сравнении с тем, что содержалось в документе от 13 марта. Между этими двумя датами Гитлер стал значительно уверенней в полноте и быстроте советского крушения. Это можно видеть из замечания Гитлера, которое он высказал Гальдеру 17-го о том, что идеологические связи русских людей не столь прочны, чтобы выжить. Они разорвутся с уничтожением большевистских функционеров. Это означало, что Гитлер больше опасался националистических движений, чем коммунистических. По какой-то причине он сказал Гальдеру, что думает, что белорусы будут встречать немцев с распростертыми объятиями, а украинцы и казаки подозрительны, а в действительности все оказалось наоборот.
Что же произошло с генералами, когда Гитлер «взорвал перед ними свою бомбу» 30 марта? Некоторые из них уцелели, чтобы описать свои переживания в Нюрнберге либо как свидетели, либо как подсудимые. Никто не был готов признать, что был в согласии с Гитлером. И все же, если бы они вернулись после обеда и заявили, что не согласны с этим, то не было бы никакого приказа о комиссарах, да и, может быть, и не было бы и нападения на Советский Союз. Однако это нереалистический взгляд
