мыслей тонкость куда более глубокую, чем все, что может сверкнуть в нормальном нордическом черепе.
Лахузен прибыл в канцелярию Райнеке, снабдил того двумя строчками аргументов, которые должны были обеспечить его «золотым мостиком» для преодоления возражений Мюллера. Были собраны доказательства, чтобы продемонстрировать, что уже менее чем через четыре недели после начала наступления на Советский Союз германские войска будто бы подавлены (чего не было, того не было. — Ред.) зрелищем публичных массовых казней евреев и подозреваемых лиц. Также были получены доказательства, что русские уже знают о фильтрации лагерей для военнопленных и что это усиливает их волю к сопротивлению. Последнее, к сожалению, было недостаточно сильным аргументом, потому что на 15 июля 1941 г. определенно не было признаков, что русские не желают сдаваться. Сотни тысяч солдат Красной армии уже попали в плен, и примерно четыре миллиона сдадутся к концу этого года (в течение 1941 г. попало в плен и пропало без вести 2 335 482 военнослужащих Красной армии и Военно-морского флота плюс 500 тыс. военнообязанных, не зачисленных в списки войсковых формирований. Из этого общего числа 500 тыс. можно считать погибшими в боях. Следовательно, в плен попало около 2,4 млн военнослужащих. — Ред.). Поэтому Мюллер легко отразил этот аргумент. Что касается массовых казней, он предложил издать приказ, предусматривающий, чтобы они проводились в глухих местах, подальше от поселений, — приказ, который легко выполнить в такой стране, как Советский Союз. Что касается Райнеке, он отказался от «золотого мостика». В течение всего совещания он вел себя как эхо Мюллера, заявляя, что немецкие штабные офицеры все еще пребывают в «ледниковом периоде», а не в нынешнем веке национал-социализма. Райнеке также обрисовал приказы, которые он собирается издать в ближайшем будущем для особого обращения с советскими военнопленными, подчеркивая важность хлыста и необходимость постоянного применения огнестрельного оружия. Ни Мюллер, ни Райнеке не уточнили правил для селективного уничтожения людей. Агенты тайной полиции должны руководствоваться единственно внешним еврейским видом либо уликами от более высоких органов разведки при определении двух основных контингентов для казней. Лахузен повернулся к Мюллеру и спросил: «Скажите мне, согласно каким принципам происходит этот отбор? Вы это определяете по росту этого человека или по размеру его обуви?»
О Мюллере мы уже говорили. Если он был менее чем одаренным человеком, возвеличенным своим постом (он был типичным полицейским, прошедшим весь путь с самого низа служебной лестницы. В Первую мировую он был военным летчиком. Награжден Железным крестом 2-го класса. — Ред.), то же самое можно сказать и о Германе Райнеке. Этой личности было суждено стать властелином и хозяином пяти с половиной миллионов военнопленных из Красной армии (всего попало в плен и пропало без вести 4559 тыс. советских военнослужащих. Кроме того, пропало без вести 500 тыс. военнообязанных (по пути в воинские части), не зачисленных в списки войск. — Ред.), из которых почти четыре миллиона умерли (из германского плена (а также из числа пропавших без вести) не вернулось 2 283 300 человек. — Ред.), притом в значительной мере по причине его личной злобы. И хотя Райнеке не жевал битое стекло и не пил из черепов, но летом 1941 г. это был прирожденный канцелярист — генерал-майор с зауряднейшей трудовой биографией. Если бы Райнеке провел свою войну, как он наверняка мог это сделать, занимаясь армейским обмундированием, тогда он не закончил бы карьеру в тюрьме для военных преступников в Ландсберге, из которой вышел на свободу в 1957 г. чуть ли не последним из ее обитателей.
Все началось в 1938 г., когда в возрасте пятидесяти лет Райнеке полковником очутился в резервном списке с менее всего воодушевляющим занятием — руководство Иберо-Американским институтом в Берлине. Чехословацкий кризис оживил его надежды стать генералом, но Мюнхен (Мюнхенский сговор Англии и Франции с Германией и Италией за счет Чехословакии. — Ред.) с его иллюзорными обещаниями всеобщего мира, казалось, положил конец этим надеждам навсегда. Однако еще существовала перспектива даже для солдата, столь лишенного блеска, как Райнеке. Военная революция февраля 1938 г. создала структуру, известную как ОКВ (Верховное главнокомандование вермахта), чтобы заменить старое военное министерство. Вместо фон Бломберга, популярного министра и фельдмаршала, там появился некий Вильгельм Кейтель, существовавший лишь для того, чтобы получать от Гитлера приказы. При правлении Кейтеля ОКВ стало кастой, отделившейся от армии, кастой, в которой военная репутация стоила мало. (Автор сильно преувеличивает. — Ред.) Теперь уже Райнеке согласился с достоинствами национал-социалистической партии, которую он игнорировал в дни, когда она не предлагала ключей к продвижению в военной карьере. Вскоре после Мюнхенского соглашения (сентябрь 1938 г.), в ноябре 1938 г., он прочел лекцию, в которой излагался план формирования обязательных курсов политического обучения во всех родах войск. Сказать по правде, идеи Райнеке не принимались до декабря 1943 г., когда он стал начштаба национал-социалистического руководства вермахтом; но эти идеи очень пришлись по душе Кейтелю, и в течение нескольких недель после своего доклада Райнеке был принят в состав ОКВ. Ему было поручено Общее управление ОКВ (AWA) — занимающееся всем, что не связано с боевыми операциями. Общее управление ОКВ занималось армейскими детскими приютами, пенсиями, ассоциациями заботы о ветеранах и прочим. К сожалению, оно также занималось и делами военнопленных.
Это была мрачная должность, и на своем судебном процессе Райнеке объяснял, как часто он пробовал уйти в отставку. Его настоящие амбиции находились в другой сфере. И это не случайное совпадение в истории, а часть серьезного преднамеренного преступления, когда человек, играющий вторую после Гейдриха и Мюллера роль в истреблении советского политического руководства среди захваченных в плен бойцов Красной армии, в то же время занимается созданием системы «политических комиссаров» в германской армии. До декабря 1943 г. Райнеке называли «маленький Кейтель», но с этого времени и впредь он становится «главным политруком» (Oberpolitruk). Его партийная деятельность создала ему репутацию, далеко выходящую за рамки кабинетного генерала. Он любил сиживать в качестве юридического советника судьи на заседаниях «народных трибуналов». Там он помогал выносить смертные приговоры людям, которые сплетничали в трамваях, и не бросающуюся в глаза фигуру генерала Райнеке можно разглядеть в знаменитом документальном фильме о суде над заговорщиками июля 1944 г. С самого начала своей новой карьеры Райнеке сделал ставку на Мартина Бормана, который на протяжении всей войны планировал превратить партийную канцелярию в более мощное оружие, чем СС и ее гестапо, и которому в конце концов это удалось, когда было уже слишком поздно, чтобы это имело значение.
Офицеры организации «Национал-социалистическое руководство» (NSFO) Райнеке стали, по существу, агентами Бормана, этой единственной по-настоящему комиссарской фигуры в нацистской иерархии, в то время как патронаж Бормана сделал Райнеке влиятельным человеком, практически наравне с романистом
