вечером.
Эвакуировались на санитарной ниве с демонтированным задним сиденьем.
Впятером, вповалку, вместе с оружием.
«Нива», уходя от ЛБС, летела по просёлкам и битому асфальту как сумасшедшая. Водитель на секунду включал фары, только скорректировать направление, потом мы опять неслись в темноте.
Задняя дверь не закрывалась, приходилось постоянно перегруппировываться, чтобы не вылететь из машины на полном ходу.
На ухабах мне со всей дури попадало от автомата товарища, я, злясь от боли, крыл всё на свете матом.
Мистер Грин посмеивался.
Зато живые! — говорил он.
Что ж, Барс, наверное, предпочёл бы прыгать с нами по ухабам в багажнике «Нивы», нежели лежать в «штанах» перед хохляцким опорником.
Утром явился мистер Басмач.
Отечески обнял нас всех.
— Парни, вы молодцы, — сказал он. В глазах его блеснула скупая мужская слеза. — Барса, конечно, жалко, — добавил он.
— А где мистер Фьюжн?
Мистер Басмач развел руками:
— Никто не знает, брат.
— А пятисотые наши не объявлялись?
Мистер Басмач потемнел лицом.
— Пусть даже не появляются. Лично их…
Он стиснул кулак и потряс им.
Собственно, больше меня ничего не интересовало. Я ждал, когда мистер Басмач уйдёт.
И он ушёл, посоветовав нам хорошо отдохнуть, потому что вечером, скорее всего, будет новое задание.
Я описываю наш диалог очень буднично и без красок. Просто словами его не передать. Чтобы он заиграл всеми цветами радуги, вам нужно представить атмосферу советского истерна, сюжет с человеком ярко выраженной восточной внешности, одетого в камуфляж, и такой разговор:
— О, Абдуллох, а где мой караван с героином?
И Абдуллох такой поднимает глаза к потолку, разводит руками и отвечает:
— Только Всевышний знает это.
— А два этих грязных шакала, что с ними?
— О, джаляб, эти два грязных шакала не уйдут от моего гнева.
Вот теперь, да, теперь диалог с мистером Басмачом и его пафос более-менее воссоздан.
Мистер Фьюжн не объявился до вечера. Ни он, ни те, что исчезли с ним.
А вечером было новое задание.
Мы поехали на эвакуацию раненых, но по дороге ситуация поменялась, и уже за пределами расположения нам была поставлена иная боевая задача. Мы были почти в прежнем составе. Со мной были два моих товарища из группы мистера Грина, и нам добавили трёх старых бойцов. Одного из них назначили старшим группы.
Я назову его мистер Щит. Сперва я хотел назвать его мистер Факинг Щит, но это весьма громоздкая конструкция, поэтому пусть он останется мистер Щит.
Просто shit.
Двоих товарищей, что были со мной, я назову Джобс и Ваня. Пришло время рассказать немного и о них.
Джобс отдалённо пересекается фонетически с его реальным позывным, а Ваню на самом деле зовут Ваня, и мне кажется, нет ничего страшного, если я так и буду его звать. Если бы его звали Рамирес, Навуходоносор или даже хотя бы Спиридон, это было бы чересчур откровенно и прозрачно. Но Ваню-то можно называть прямо. Мало ли за ленточкой Вань?
Ваня — мой добрый друг ещё с учебки.
Ваня характеризует себя как «чёрный крестьянин». Что это значит, мне неведомо, я и не вникал особо. Он из Сибири.
Ваня детдомовский.
Ваня разведен, но очень тоскует и переживает по этому поводу. Изредка ненавязчиво он звонит своей бывшей жене и пытается как-то наладить контакт.
Когда ему кажется, что дело сдвинулось с мёртвой точки, Ваня светится искренней радостью. Когда бывшая супруга холодна и непреклонна, он чахнет, как роза в пустыне.
Что уж там у них вышло, я не знаю.
Но вроде как не сложилась у бывшей личная жизнь, и она также движется по жизни один на один со своими проблемами. Деньги. Здоровье. Тяжёлая работа за невеликие гроши.
В тюрьму Ваня попал по дурости и алкашке. Выпивали. Зашла дискуссия на какие-то житейские темы. Оппонент, видимо, проиграл спор, и, не желая продолжать заниматься софистикой, полез Ваню бить. Завязался поединок, в ходе его оппонент был повержен на больничную койку, а за Ваней приехал участковый Ильдар.
Ильдар выпил с Ваней как минимум одну железнодорожную цистерну спирта. Не зараз, конечно, а за всю жизнь. Ильдар очень сокрушался, что именно ему приходится везти Ваню в каталажку.
— Ну и говно же этот… — говорил он про поверженного оппонента, надевая на Ваню наручники. Ваня относился ко всему с пониманием. Ильдар — человек служивый, делает что положено, потому что работа такая. Ваня не буянил и не держал на Ильдара зла.
Он покорно сел в «воронок», и шериф Ильдар увёз его по via dolоrosa, по которой Ваня ступает и ныне.
Ване «налили» немного, но, человек лесов, житель природы, он затосковал в тюрьме. Выяснилось, что Ваня пограничник, и по новым гуфсиновским правилам он был отправлен отбывать наказание в ИК-13 [6] в Нижнем Тагиле.
Для Вани, никогда не выезжавшего из своей деревни, это был стресс.
Его женщина, которую он так неудачно потерял, была теперь не в соседнем райцентре, а за немыслимое для Ваниного мозга количество километров. Ваня не смирился с судьбой, и хоть сидеть ему было всего ничего, подался на СВО.
Так и свела нас судьба.
Не знаю, что мы нашли друг в друге, люди с совершенно разных планет, разного уровня жизни, социального статуса, образования, мышления. Не знаю. Но в отличие от многих, с кем у меня сложились простые товарищеские отношения, с Ваней мы подружились.
Когда меня откомандировали в Н-скую бригаду морской пехоты, я звал Ваню с собой. Можно было уладить вопрос. Но Ваня хоть и переживал, что наши пути расходятся, покачал головой.
— Я ж воевать приехал, — сказал он. — А трупаков носить я не буду. Не моё.
Так мы расстались, но, приехав в город Т., в «синюю яму», первым делом я нашел его.
Мы составили с ним ядро нашей обособленной коммуны. Я, Ваня и ещё один парень, приехавший со мной из ИК-53. Не Юра.
Потом пришёл Барс. И, как я говорил ранее, притащил с собой клубок проблем и противоречий. Барса периодически приходили бить. Никто из нас не горел желанием вступать на стороне Барса в смертельно опасную схватку с пьяными уголовниками. Но не Ваня.
Хитрый Барс какими-то сладкими чарами пропихнул идею заключить мушкетёрский пакт: ударить по рукам и договориться, что, если бьют кого-то из нас, все остальные должны вставать за него.
Понимая, что, кроме Барса, никого из нас бить не будут, а если такое случится, то Барс каким-то образом непременно окажется где-то в другом месте, я не присоединился к этому оборонительному союзу. Достаточно того, решил я, что я делаю
