Усилив до последней крайности предосторожности по ночам, утром 26 апреля мы приближались к условному месту встречи эскадр. Трепетно бились все сердца, команда с раннего утра не отходила от борта, офицеры и сигнальщики с трубами и биноклями сидели на марсе. Но не было видно ни бухты, ни судов. Никто, против ожидания, не встретил нас у этих незнакомых берегов, а между тем минувшей ночью аппарат нашего беспроволочного телеграфа принимал и печатал позывные "Жемчуга" и "Изумруда", и, очевидно, наши разведчики находились где-то по близости.
Адмирал был поставлен в затруднительное положение. Действительно, мы пришли в условленную широту и долготу, приблизились к совершенно неизвестному берегу, изрезанному глубоко вдающимися и извилистыми бухтами, и понятно, что идти в одну из этих бухт, не имея ни разведчиков, ни миноносцев, ведя с собой транспорты, оказывалось весьма рискованно, а потому отряд остался ждать в море. Но вот около полудня начали получать по радиотелеграфу какие-то знаки, отрывочные слоги, а затем и слова.
"Мономаху", обладавшему наиболее высоко помещенным приемником, было приказано вызывать "Суворова" и давать в то же время свои позывные. Через несколько минут пришла депеша “Владимиру Мономаху" исполнять приказания "Суворова”. “Мономах” указал свое место, а с невидимого "Суворова" дали курс, согласно которому отряд и тронулся навстречу эскадре.
Теперь, с уменьшением расстояния, телеграфные переговоры принимались уже всеми станциями и велись непрерывно. Около 3 часов дня впереди нашего курса показался дым, затем начали вырисовываться рангоуты и трубы, обозначился хорошо приметный их желтый цвет и черная окраска корпусов броненосцев, и перед нами во всей красе явилась давно ожидаемая, желанная вторая Тихоокеанская эскадра. Трудно словами выразить и передать то чувство восторга, которое я да и многие другие испытывали в это время.
Более светлого, радостного и торжественного момента я не помню. Вид эскадры, застопорившей машины и поджидающей нашего приближения, был величественный и грозно-красивый… Блестящие силуэты судов, их грозная внешность, прекрасное равнение свидетельствовали об эскадре как о сильной и сплоченной. Но, увы, все это было лишь наружно, а на деле же, как это мы скоро увидим, было много недочетов. Эскадра имела вид приготовившейся к парадному смотру, а глядя на старых ветеранов – “Наварина" и "Нахимова” и на такие крейсера, как "Аврора" или "Алмаз", невольно вспоминались грозные силуэты их японских противников.
Адмирал Рожественский, обменявшись с Небогатовым позывными и салютами, приветствовал нас сигналами "добро пожаловать" и “поздравляю с благополучным приходом”. Следуя в кильватер "Николаю", подтянувшись, мы обошли вокруг всей эскадры и составили собой правую (от флагмана эскадры) колонну.
Так произошло соединение второй и третьей эскадр около бухты Ван-Фонг в 4 часа дня 26-го апреля 1905 года. При нашем следовании музыка играла встречу, команды на всех судах кричали "ура", и энтузиазм при этом был, не поддающийся описанию. Но вот машины застопорены, наши корабли подравнялись и заняли свои места. На "Николае" тотчас же спустили паровой катер, на котором Небогатов отправился на "Суворов", после чего наш отряд фактически вступил в состав второй эскадры.
Подошедшие транспорты, во главе которых стоял "Алмаз", и крейсера скоро ушли в Ван-Фонгскую бухту, а мы вместе с броненосцами, к которым был причислен и "Нахимов", всю ночь продержались в море, идя самым малым ходом. На другое утро нашему отряду приказали также идти в бухту принимать уголь и прочие запасы.
Не вдаваясь в подробности стоянки в Ван-Фонге, скажу лишь, что к вечеру 30-го апреля все погрузки и работы мы закончили, и с рассветом должно было начаться дальнейшее движение эскадр. Наши черные трубы перекрасили в желтый цвет, и четырем броненосцам, составившим под командой Небогатова третий броненосный отряд, поручили охрану тыла эскадры. "Мономах" же присоединили к крейсерам.
Адмирал Федор Федорович Ушаков, родившийся в 1745 г., происходил из рода Косожского князя Редеди и причислен к знаменитейшим флотоводцам. Он многократно отличался по службе и в боях, причем много раз сам командовал эскадрами.
Его победы в Черном море обеспечили преимущество России над Турцией, но, по изменчивости политики, впоследствии он же звщищап ее и действовал против французов, в Средиземном море, причем овладел многими городами, в том числе крепостью Корфу, за что был пожалован в адмиралы.
В 1807 г. Ушаков по болезни был уволен от службы всего 62 лет от роду.
Кают-компанейская молодежь в последнее плавание броненосца верила, что его лицо на портрете меняется в зависимости от обстоятельств, и зачастую спрашивала: как пойдут наши дела, Федор Федорович?
Офицер, видевший последним портрет в полуразрушенной кают-компании, утверждает, что лицо Адмирала было хотя грустное, но довольное.
Таким образом, дух адмирала как бы напутствовал броненосец своего имени в час его славной гибели.
От Ван-Фонга до Тсу-Симы
Рано утром I мая, при чудной тихой погоде, началась общая съемка с якорей. Первыми согласно диспозиции стали сниматься миноносцы и крейсера, а за ними и наш отряд.
Почти до 9 часов утра шло построение огромной эскадры, расположившейся таким образом, что между двумя колоннами боевых кораблей поместились две линии транспортов, ради сбережения их механизмов и запасов топлива. В то время когда мы выстраивались по выходу из Ван-Фонга, из соседней бухты вышел и направился к Сайгону большой белый французский крейсер. Он отвозил своим властям нетерпеливо ожидаемое ими известие об уходе нашей эскадры.
Покинув индо-китайские воды, мы направились в океан, в обход Формозы, вблизи которой при большом протяжении Формозского пролива можно было ожидать энергичного действия японских миноносцев.
Таков был порядок строя, в котором наша эскадра совершала свое походное движение днем. Ночью же этот порядок несколько изменялся выделением крейсеров в стороны. При эскадре шли два буксирных парохода "Свирь" и "Русь". На рассвете 6 мая был задержан "Олегом" и приведен к эскадре английский пароход, на котором, как говорили, под грузом керосина было спрятано значительное количество артиллерии для японцев. С транспорта "Ливония" на этот пароход дали полный запас угля, и он с нашей командой, заменившей снятых англичан, под начальством одного из прапорщиков был отправлен в обход Японии во Владивосток.
До 11 мая, при тихой и ясной погоде, у нас состоялось в море две погрузки угля. Водолей "Метеор" в последний раз снабдил нас водой, и утром 12-го мы расстались со своими транспортами, доведя их в густом тумане до подхода к Шанхаю.^Далее они пошли, конвоируемые вспомогательными крейсерами, "Рионом" и "Днепром", которые потом должны были остаться в океане со специальным назначением. Такое же назначение получили и крейсера "Терек" и "Кубань", еще накануне покинувшие эскадру. Они должны будут отвлекать неприятеля.
Таким образом, при нас теперь остались лишь три вооруженных транспорта: "Иртыш", "Анадырь", "Камчатка" и пароход "Корея", носивший коммерческий флаг, причем на двух первых был запас утя что-то около 20 тысяч тонн. И все же оставление при эскадре даже и этих четырех транспортов принесло нам значительный вред, как показал на деле весь ход Тсу-Симского боя и конечные его результаты. Их присутствие можно себе объяснить лишь тем передававшимся на эскадре и якобы высказанным адмиралом мнением, что японцы ни в каком случае не решатся вступить с нашим флотом в решительный бой, а тоща при удаче прорыва транспорты очень пригодились бы для ремонта и пополнения запасов. С нами еще остался вспомогательный крейсер "Урал", на котором был установлен огромной мощности беспроволочный телеграф, могущий вредить неприятельским переговорам, но, к сожалению, сам часто бывший неисправным.
