Сейчас, Украина.
— Ну что, вмажем по стременной, что ли, на ход ноги? — жизнерадостно предложило сидящее напротив существо. — Для стимуляции мыслительных процессов.
Я лишь слегка кивнул в ответ. Оно тут же сноровисто обновило кальвадос в рюмашках, извлекло из воздуха золотистую тушку цыплёнка-табака и решительно разломало её на две приблизительно равные части, роняя мутные капельки застывшего жира на небрежно брошенную на стол салфетку. По купе разнесся чесночный дух.
Поезд тряхнуло на стрелке, и в окно нагло полезло солнце. Взгляд сидящего напротив задумчиво скользнул по мелькающим за стеклом кустам, потом со значением уперся в меня:
— До Шепетовки осталось минут пятнадцать, пора…
Я опять изобразил вялый кивок, рассеянно наблюдая за возникновением ряби в стакане чая при каждом перестуке колёс.
«Да, сегодня ты, Дюха, достиг новых высот. С кем только не пил, но чтоб с явлением? — после бессонной ночи мысли шевелились вяло, словно плавники разморенной в тёплой воде рыбы. — Пожалуй, это слишком смелая концепция для меня, что бы оно ни говорило. Пусть побудет существом, раз не является человеком. В конце концов, любое существо – само по себе явление…», — я готов был думать обо всём, кроме главного.
В животе пульсирующим комом жил своей жизнью шальной восторг ожидания чуда, и, одновременно, холодным червячком шевелилось опасение обмана. Слишком сладким ломтем меня поманили… Не муляж ли это?
Я ещё помню, как было до, и знаю, как стало после, и от этого было страшно. Это не тот страх, который случается, когда ты на кураже залез на десятиметровую вышку и, подойдя к краю, обнаружил, что люди под ногами съёжились до букашек; этот страх можно преодолеть, сделав шаг вперёд. Нет, это другой страх, тоскливый и безнадёжный, цементирующий ночь могильной уверенностью, что серое и корявое сегодня, так внезапно выкрутившееся из ничего и заслонившее собой прекрасное далёко, теперь навсегда. Навсегда – вот ключевое слово.
Стоп. Хватит дёргаться. Сейчас всё станет ясно, я же ничем не рискую? Лишь надеждой… В худшем случае ничего не изменится.
Странно, но я так и не испытал сомнений в реальности происходящего. Как-то сразу и однозначно стала понятна фальшивость версий об иллюзорности, сне или гипнозе. Да и доказательства своих слов, оно, что ни говори, предъявило убедительные. Ой, не сон это, Андрюха, не сон…
Время как будто замедлило бег, и мозг, продолжая перепроверять уже принятое решение, одновременно отстранённо замечал и запоминал всякую мелочь, вроде взаимного расположения косточек от маслин на столике или рисунка вышиванки на наволочке. Почему-то казалось, что даже в порядке мелькания хат за окном и перестуке колёс был скрытый смысловой слой, который можно будет потом, в спокойной обстановке, раскодировать и использовать.
Чушь, конечно. Значение имеет только происходящее в купе, только те слова, которые сейчас скажу.
— Я решил, — начал я. Вышло сипло и фальшиво. Хмыкнув, попытался расслабить горло и без всякого удивления обнаружил, что всё тело, видимо, уже давно, зажато предельным мышечным напряжением. Крутанул головой, сделал пару движений плечами, с хрустом разминаясь, поморщился из-за тупой боли под левой лопаткой, и уже нормальным голосом повторил. — Я решил. Март семьдесят седьмого, в себя.
За 18 часов до этого, Москва, Киевский вокзал
Он вошёл в купе минут через пять после того как уплыл назад перрон Киевского вокзала, и я уже успел возрадоваться счастливой случайности, лишившей меня в этой поездке на юг соседей по купе.
Первым в откатившуюся дверь просунулся слегка потёртый жизнью, но сохранивший при этом импозантность, тёмно-рыжий портфель с медными накладками на уголках. Было сразу понятно, что скроен он из самой что ни на есть натуральной свиной кожи хорошей выделки в те времена, когда воздух был чист, рыба в Оке водилась, а идея приделывать к классическим мужским портфелям ремни для ношения на плече ещё никому не пришла в голову.
Я подавил вздох разочарования и быстро нацепил на лицо гримасу радушия. Вышло, полагаю, неважно – актер из меня так себе.
За портфелем в проеме возникла невысокая, но крепко сбитая мужская фигура из тех, о которых говорят «старичок-боровичок». Слегка волнистые иссиня-чёрные волосы с яркой сединой эффектного обрамляли породистое лицо, на котором играло странное для такого возраста озорное выражение. Длинный, до середины бедра облегающий пиджак с узким воротником-стойкой делал вошедшего чем-то похожим на пастора.
— День добрый, — провозгласил он, уложив портфель на полку, и, протянув руку, представился. — Владимир, ваш сосед до Шепетовки.
— Андрей, — ответил я рукопожатием и, заулыбавшись уже по-настоящему, вгляделся в лицо этого колоритного типажа. Этакий благообразный хитрован лет шестидесяти с выразительной мимикой и прущей наружу харизмой. Напоминает того русского попика из анекдота, который на сельской свадьбе на вопрос «что пить будете, батюшка, водку, вино…?» жизнерадостно отвечает «… и пиво!».
«Не самый худший вариант попутчика, лишь бы не храпел», — успокоившись, решил я.
Минут через тридцать, когда проводница окончательно убедилась в нашем праве занимать места и, получив заказ на два чая с лимоном, удалилась, Владимир достал из портфеля нарезку твердокопчёной колбасы, по виду – брауншвейгской, упаковку «Бурже» и банку греческих маслин. Финальным аккордом стала извлеченная жестом фокусника бутылка Буляр X.O. и, в дополнение к ней, две допотопные рюмки с потертыми золотистыми ободками по краям, никак не вяжущиеся своим внешним обликом с благородным напитком.
— Прошу без лишнего стеснения, — веско сказал сосед, решительно сворачивая бутылке голову и ловко наполняя рюмашки. — Если нет медицинских противопоказаний, конечно. Воспользуемся отсутствием дам.
По купе поплыла ароматная симфония лёгких коньячных нот с отчётливым яблочным оттенком. Я с благодарностью улыбнулся госпоже Удаче. Вот уже года два как у меня длился «кальвадосный период» и я, перебрав несколько вариантов, пришёл в итоге к плотной дружбе именно с этим сортом. Иногда крепость наших отношений проверялась моими лёгкими интрижками с другими X.O. и V.S.O.P., но каждый раз убеждался, что время для окончательного разрыва ещё не пришло.
— Э-э-э… Да я как-то не захватил с собой ничего для адекватного аллаверды… — протянул я неуверенно.
— Бросьте, Андрей. Всё это, — небрежно махнул он кистью, — мелочи, не стоящие того, чтобы из-за них комплексовать. Смело пользуйтесь тем, что бог послал. Кстати, вы знаете, что использованное вами слово «аллаверды» как раз и переводится с тюркского как «бог дал»?
