В. Бирюк - Стрелка

Война — дерьмо. Мысль очень не оригинальная. «Дерьмо» — в прямом и переносном смысле.

Кто-то из отечественных литераторов описывал Россию, как могучий военный отряд, который слаженно идёт строем, в ногу, упорно тащит своё вооружение и амуницию, пробивается через пустыни, трясины, горы, под снегом и зноем.

Наконец — дошли.

Выбрались на миленький, чистенький, прелестный лужок. Всё.

Вытерли пот, промыли раны. Стали бивуаком.

– Окопы — отрыть, землянки — выкопать, брёвна — в лесу срубить, отхожие ямы — обустроить, вышки — поставить. И смотрите у меня, сукины дети!

Перекопав и изуродовав лужок, вырубив и замусорив лесок, загадив округу и взбаламутив воду, колонна собирается и двигается дальше. К следующему «светлому будущему».

Не спроста у нас исконно-посконные слова, обозначающие армию и дефекацию — однокоренные. Даже у англичан с их неслабой армейской историей слова host (рать) и shit (срать) ну никак ну связаны. Зато у нас…

Со стороны смотришь: все в шоколаде. А принюхаешься — понимаешь что не…

Все армии мира ведут себя сходно. От конной — больше навоза. Больше вытоптанной, «выкопытенной» земли. От пешей — больше пожаров. Даже наша лодейная — оставляет за собой проплешины изуродованного, загаженного речного берега — места стоянок.

Мы — рать Тверского князя Володши Васильковича. Идём освобождать бедненьких поганеньких мордовцев от злых нечестивых агарян — волжских булгар. С нами Господь Бог и Пресвятая Богородица. Поэтому скажем агарянам «тьфу» — и они враз расточатся аки прах степной. Освобождённая нашей силой и Воинством Небесным поганая мордва — возликует, просветлится и прослезится.

И уверуют язычники, прежде бессмысленные, в Господа нашего Иисуса Христа, и отринут они блага земные, тварные. Особенно в форме: самаркандского серебра, шкурок пушных животных и красных девок. И прочей мерзости, из числа полезного в хозяйстве.

Выкинут они сиё из жилищ своих и будут пинать ногами, оплёвывать и побивать дубьём. Приговаривая:

– Сгинь! Сгинь искус сатанинский!

Мы же, во избежание смущения душ новообращённых, выброшенное — подберём, господу богу — истово помолимся и увезём в дома и селения русские. Ибо в нашей земле вера Христова крепка, и враг рода человеческого туда не сунется.

Хабар — водой святой сбрызнем, полон — окрестим и поимеем. И всем будет счастье.

«Политрук» с крестом в руках воздвигает его над главою своей и над согнутыми спинами нашего коленопреклоненного «стада». Кивает дьякону, и мощный бас разносится над войском, над озёрной гладью, улетает к стенам славного города — Ростова Великого.

– Господу богу помо-о-олимся!

Рокочущий бас накатывает размеренной скороговоркой:

– Господи Боже наш, послушавый Моисея, простерша к Тебе руце, и люди Израелевы укрепивый на Амалика, ополчивый Иисуса Навина на брань и повелевый солнцу стати: Ты и ныне, Владыко Господи, услыши нас, молящихся Тебе. Посли, Господи, невидимо десницу Твою, рабы Твоя заступающую во всех, а имже судил еси положити на брани души своя за веру, князей и народ, тем прости согрешения их, и в день праведнаго воздания Твоего воздай венцы нетления: яко Твоя Держава, Царство и Сила, от Тебе помощь вси приемлем, на Тя уповаем, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Тысяча глоток дружно выдыхают:

– Аминь.

Ратники начинают подниматься с колен, надевать шапки, отряхивать песок озёрного пляжа, где происходит молебен. Убирают за пазуху прежде вынутые наружу, нацелованные кресты.

Интересно: христианин, в знак своей веры, носит на шее крест. А чего носить на шее атеисту в знак своего атеизма? Голову?

Голова у меня пустая: четыре часа молений и песнопений, построений, хождений, колено- и главо-преклонений — мозги вынесли полностью. Весь как побитый. Вроде бы — всё, отмолебствовали. Теперь — в лагерь и съесть чего-нибудь.

Возле возвышения, на котором стоит церковное и войсковое начальство начинается какая-то суета. Ох, не к добру это. Точно: княжий бирюч, погожий на смоленский «веник рыкающий» как брат-близнец, вопит:

– Накрыться! Сидеть!

«Накрыться» — не «медным тазом» или ещё чем, про что вы подумали. Обычная команда при завершении воинского молебствия: надеть шапки.

Сидим, ждём. Свежо. Под задницей — песок озера Неро, перед глазами — само озеро. Красота!

В полуверсте расстелился низкий болотистый остров с небольшой горушкой в середине. Там — пепелище, торчит здоровенный закопчённый булыжник, чёрные толстые обгорелые пни. Священная роща была. Велесов камень — называется. Будет — место тайных сходок членов РСДРП. А пока — язычники кучковались, бесовщиной своей занимались. Прямо на виду у епископа Ростовского. Нынче язычники кучковаться перестали — кончились.

Здешние племена — меря — как и многие другие лесные племена, почитали медведя как бога. Или бога — в ипостаси медведя. Делали они это… ну с очень давних пор. Потом пришли славяне со своим «скотьим богом» Велесом. Тоже — «мишкой». И меря сменили имя своего бога на имя похожего бога пришельцев. Бог — общий, места — много, войн — не было. Сами жили и другим давали. Потом…

Что-то случилось со славянами в 920–930 годах. В городах вдруг закрутились гончарные круги, а само занятие из женских рук перешло в мужские. А сюда, в маленький Ростов, хлынула новая волна славянских колонистов.

Ещё во времена Вещего Олега «в Ростове сиде князь, под Олегом суще». Повесть Временных Лет относит начало княжения Олега в Новгороде к 879 году. Сидел тот князь здесь, в Ростове, а южнее, на другом берегу озера, на Сарском городище жили аборигены — племенной центр местных меря. Некоторое время оба города существовали одновременно.

Я уже говорил, что в эпоху перехода к княжеской власти, князья часто основывали свои опорные пункты (погосты, станы), не внутри местного племенного центра, а рядом с ним — в ближайшем удобном для обороны месте, на расстоянии до 15 километров. Чтобы княжьим людям не подпадать под влияние местных, не зависеть от них продовольствием, ограничить возможность мелких бунтов, иметь огороженное место для защиты от врагов и хранения припасов и казны, для резиденции князя и его дружины.

Так было и в Скандинавии, где племенные местные поселения — «туны», а станы центральной власти — «хусабю».

«Параллельные» города имели разную судьбу: сливались в один (Новгород); население княжьего переходило в более древний (Муром); население более древнего переходило в новый (Смоленск).