Алексей Кулаков
На границе тучи ходят хмуро…
То, что охота не задалась, стало понятно почти сразу, мелкий дождик прямо-таки шептал – спать, спать… На следующий день ничего не изменилось, но всё же, немного подзаправившись "топливом", несгибаемые охотники выдвинулись на поиск какой-нибудь живности. Желательно косуль – на них даже и лицензия была. Под вечер все согласны были даже и на одинокого зайца, тогда хоть было бы чем оправдать целый день бессмысленных шатаний по лесам и полям необъятной родины. Увы! Пришлось (как и всегда) отвести душу на пустых пивных банках и берёзовых чурбачках. Точку в этих немудреных развлечениях поставила начавшаяся на закате летняя гроза – красивая, с полыханием разрядов на полнеба, громом, от которого закладывало уши, и косыми струями теплого ливня. Все охотники, весело перекрикиваясь, потрусили к палаткам, а один решил снять буйство стихий на "цифровик", для чего немного отошёл в поле, где и принялся периодически сверкать вспышкой. Последнее, что все запомнили отчетливо – двойная вспышка со стороны одинокого силуэта, слегка размытого в водяной пыли: маленькая из рук и большая, соединившая землю и небо толстым плазменным жгутом. Потом настало время запредельного ЗВУКА, раздирающего тело и сознание… Когда первые, кто очнулся, подбежали поближе, в поисках своего товарища, их почти сразу и дружно вывернуло – от густого запаха сгоревшего мяса. Тела никто так и не нашёл…
* * *
Всё, что я почувствовал – как вспыхнул призрачно белый свет вокруг, и вибрацию в теле, такую, что казалось – рассыпаюсь на части. Темнота. Мягкая и обволакивающая, она стремилась растворить в себе, размывая любые мысли и желания. С невозможным равнодушием, странной безразличностью… просто ждал, но ничего не происходило. Постепенно стало проявляться окружающее – стал виден поток черного… света, и отдельные мягкие струи в нём, мерцающие во множестве разноцветные искорки, иногда опутанные завораживающим и манящим серебристо-синим туманом. Одни искорки покалывали как-то… ласково, что ли? Другие воспринимались как перекрученный клубок стальной проволоки с зазубренными концами. Сколько так продолжалось, было неизвестно, может, двигался поток, а может он в нём, понять было сложно. Постепенно внимание всё больше и больше занимала "ласковая" искра, пробуждая лёгкий интерес и вслед за ним – эмоции. Вот она вспыхнула особенно ярко и тут же затлела тускло-тускло, заслоняя собой всё остальное, незаметно вырастая в размерах, наливаясь силой, маня к себе всё ближе и ближе. Вокруг окончательно всё погасло, уступая её настойчивому свету… вспышка, и сразу вслед – тьма…
Боль. Она жгучим огнём разорвала покой, даря ощущение жизни. Все пять чувств корчились от неё, вымывая из разума равнодушие – по капле, струйкой, полноводной рекой… После пришел черед Хлада, и от него трясло так, что оглушающие своей невозможностью вспышки света не сразу стали заметны, и очень не скоро стали ощущаться как… Пощёчины? С громыхающим скрежетом вернулся слух, но не зрение и из размыто-серой пелены сразу прошёлся напильником по нервам слегка "плавающий" голос:
– Юнкер? Вы меня слышите?? Гм…
– Агхкхха… Гэ а?
– О! Он пришёл в сознание, господин штабс-ротмистр!
– Благодарю вас, я это заметил…
Новый голос был гораздо глуше, но так же переливчат, как и первый
– Юнкер Агренев, вы слышите меня? Как вы себя чувствуете?
– Кхм, доктор, позвольте заметить – подпоручик Агренев!
– Для меня он, прежде всего пациент, а все прочее…
Голоса истончились, и мягко подступившая, ласковая темнота укутала собой сознание, унеся его в беспамятство…
Он пришел в себя, как будто всплыл из толщи воды, к солнцу и небу: плавно, мягко и немного растянуто по времени. Первое же что увидел – это потолок. Грубо побеленный, в мелких трещинках – и взгляд тут же зацепился за одну из них, помогая придти в себя. Постепенно пришло понимание: живой!!! Руки, ноги – всё на месте и цело! Тело, правда, ломает так, как будто вагон с углём разгрузил. Слабой, будто чужой рукой провёл по себе в поисках ожогов или ран… и… и… и хрипло каркнул:
– Похоже, крыша всё же улетела!!
* * *
Правду говорят: утро оказалось заметно лучше вечера. Чужая память, а вернее, обрывки и куски её, воспринималась теперь как собственная. К сожалению, инфы крайне не хватало – но лучше хоть что-то, чем совсем ничего… Итак, что мы имеем?
Вчера у юнкера Агренева был торжественный выпуск из Павловского военного училища и построение-парад, по случаю получения первого офицерского чина. Зачитали Высочайшее поздравление… Яркое солнце, звуки оркестра, нереально сочные цвета – и над всем этим гремит сильный голос голос… Ага, начальника? Хм, может, и нет, но бывший хозяин тела явно перед его обладателем трепетал.
– …ил обучение по первому разряду, с присвоением чина подпоручика…
– Поздравляю, князь!!
"Нормально, я ещё и аристократ, оказывается!"
– Благодарю вас, Ваше…
На этом фильм-воспоминание резко оборвался, напоследок одарив слабым отголоском головной боли. Посортировав то, что осталось, не смог даже определить, как его…мда! теперь звать-величать, то есть собственно имя и отчество. А когда-то звали Лёней-Леонидом…
"А значит – что? Остаётся всем и каждому поведать о моей, хм, амнезии! И валить подальше от всех, кто знал меня "прежнего", подальше и побыстрее. Я сегодня не такой как вчера…"
От размышлений отвлекло сильное желание посетить… "уборную", как подсказала ново-старая память. Блин!!! Ну просто день открытий, чтоб их!! Тело заметно "тормозило", как будто оно было под водой. Шаркнув ногой под койкой, он тут же выпнул наружу эмалированный тазик знакомой формы – то есть утка обыкновенная, медицинская.
"Хе-хе, а жизнь-то, похоже – налаживается, а?"
Отныне и навсегда он – князь Агренев, Александр Яковлевич. После завершения торжеств по случаю окончания славного Первого Павловского военного училища, расположенного в не менее славном городе Санкт-Петербурге – он был найден рядом со своей койкой в казарме, без сознания и на полу. Попытки привести в чувство успеха не имели, и безвольную тушку "обессилевшего от эмоций" князя на руках перенесли в лазарет училища, где тот и провалялся пять дней, пока не пришел в сознание. Товарищи по учёбе уже разъехались, наставники большей частью тоже, на освободившиеся койки уже, и с немалым энтузиазмом, переселились довольные и счастливые бывшие первокурсники… перед тем как отбыть в летний лагерь. Сейчас начало лета, и вообще, бедный он несчастный сиротинушка… Последнее утверждение есть натуральный факт. Матушка "донора" умерла через 3 года после его рождения, а отец преставился пять лет назад. Так что юнкер Агренев всю свою сознательную жизнь жил и учился на казенном коште – то бишь, на полном государственном обеспечении. Ко всему ещё имел вполне заслуженную репутацию рохли и зубрилы, вежливо-предупредительного с учителями и курсовыми офицерами, но нелюдимого со сверстниками…
