Глава 1
Жан-Филипп-Франсуа Орлеанский, больше известный как шевалье Орлеанский, маршал галерного флота Франции, выглянул в окошко кареты и поморщился. Вот уже который день они едут по России, а за окном практически ничего не меняется. Все те же огромные просторы, заваленные снегом, редкие деревни, в которых они почему-то не останавливались, кажущиеся безжизненными, и он вероятно принял бы их за вымершие, если бы не густой дым, валивший из печных труб каждого дома. В ясную морозную погоду появлялось ощущение, что это и не дым вовсе, а белые столбы, подпирающие небо.
— Это совершенно невыносимо, — Амалия-Габриэла де Ноай поднесла к носику надушенный платок. — Я мерзну. Я постоянно мерзну и никак не могу согреться. Это ужасная страна, просто ужасная, везде снег. Один снег и больше ничего. Сейчас, когда мы проехали этот город… как же он… — она замахала ручкой, пытаясь вспомнить, как же назывался город, из которого они не так давно выехали, если сравнивать с тем расстоянием, которое им уже пришлось преодолеть.
— Великий Новгород, мадам, — граф Румянцев оторвался от любования видами из своего окна и подсказал дочери герцога Ноайя, как называется город, название которого вылетело из хорошенькой головки Амалии-Габриэлы практически сразу, после того, как она его услышала. Александра Ивановича сильно не устраивало то, что он был вынужден ехать в одной карете с Жаном-Филиппом и его любовницей, которая изводила его своими постоянными капризами и претензиями вот уже неделю, и он уже даже не мог полноценно скрывать своего недовольства. И, тем не менее, он понимал, что это наказание ему от государя-императора Петра Алексеевича за то, что он привез Филиппу-Елизавету практически на поле боя, хотя она и передала очень нужную информацию государю, что позволило ему выиграть войну в Польше. Да еще и поучать государя вздумал, старый идиот, ругал Румянцев сам себя, разглядывая в окне великолепные зимние просторы. Эх, вот бы на лошади да вскачь, за сворой, поднявшей волка, поскакать. Чтобы снег в лицо, и мороз щипал за уши, но всего этого не замечаешь в азарте погони. Но вместо этого ему нужно терпеть французов, а от обилия различных благовоний, которые Амалия-Габриэла выливала на себя целыми бутылками, болит голова и трудно сосредоточиться, чтобы не послать уже и герцогиню, и Жана-Филиппа да по дедушке.
— Вот, именно так, — похоже, что Амалия-Габриэла снова забыла название города, или даже не собиралась его вспоминать. — Только после того как нас приютил на пару ночей этот ужасный генерал Бутурлин…
— Александр Борисович не какой-то простой генерал, он имеет титул графа, мадам, — снова оторвался от созерцания пейзажа за окном Румянцев, перебивая Амалию-Габриэлу, которая уже начала раздражаться, что привело к еще большей жестикуляции.
— Граф он или не граф, это не делает его более приятным человеком. К тому же, похоже, что звание генерала для этого… графа Бутурлина гораздо более предпочтительно, чем титул, — Румянцев лишь демонстративно закатил глаза, но ничего не ответив, снова повернулся к окну. — Так вот, он принял совсем нелюбезно. В нашу честь нее было даже устроено ни единого приема, — похоже Амалию-Габриэлу больше всего задело именно то, что граф Бутурлин не захотел слишком уж ублажать своих гостей.
— В защиту графа, я хочу напомнить тебе, дорогая, что мы чудом застали его дома, ведь он буквально за день до нашего визита вернулся из Польши, где все еще продолжается военная кампания, — миролюбиво проговорил Жан-Филипп, похлопывая любовницу по руке. Румянцев лишь неодобрительно покачал головой. И ведь не стесняются никого. Во грехе живут, хотя причин для того, чтобы не сочетаться браком, лично Румянцев в этом союзе не видел. А ведь он был представлен всем членам этого странного семейства, которое предпочло жить без обязательств перед Господом и друг другом. И их дочь Анжелика произвела на него приятное впечатление. Очень милый и любознательный ребенок. Узаконенный, что самое главное и признанный отцом, хоть и рождена была девочка вне брака, как, собственно и ее отец. — Так что, это вполне естественно, что он хотел отдохнуть и даже наше прибытие было графу в тягость. Но, ты хотела что-то сказать про дорогу от Великого Новгорода, — он мастерски сменил тему, чем заслужил уважительный взгляд от Румянцева.
— Ах, да, дороги стали шире и более проходимые, а эти… — она снова помахала кистью, — почтовые станции очень скрашивают наше путешествие. Можно размять ноги, погреться, в конце концов. Только я не поняла, а что это за столбы по всей дороге наставлены? — у Румянцева язык зачесался сказать, что это виселицы, чтобы лихих людишек вешать, далеко не отходя от того места, где поймали татей, но быстро передумал, а то еще примут на веру, да пойдет такая вот байка гулять по Европам. Не слишком она повысит престиж государя Петра Алексеевича, которого и так многие недолюбливают.
— Не знаю, мадам, — Александр Иванович развел руками, но не учел размеров кареты и едва не опустил руку прямо за корсаж Амалии-Габриэле. За что получил злобный взгляд на это раз от Жана-Филиппа, словно он сам просил их потесниться, чтобы всю дорогу терпеть это нытье. — Это задумка Брюса Якова Вилимовича, которую поддержал государь. Но что сие будет означать, мы узнаем не ранее, чем старый чернокнижник нам покажет задумку в работе.
— Как интересно, — равнодушно отреагировала Амалия-Габриэла на ответ графа Румянцева. — Но как же холодно!
— Я вам предлагал надеть меховую накидку и муфту, которые весьма любезно презентовала вам ее высочество Филиппа-Елизавета. Вы сами отказались, мадам, и теперь никто не виноват в вашем бедственном положении, — Александр Иванович уже столбы начал считать, чтобы таким нехитрым способом ускорить их поездку, хотя бы для собственного восприятия.
— Но я не думала, что будет так холодно, — она всплеснула руками и укуталась в свой плащ, подбитый мехом, который, однако, не слишком согревал. Ноги стояли на грелках, которые меняли на каждой почтовой станции, и были накрыты меховой попоной, но все равно Амалия-Габриэла чувствовала, что начинает хлюпать носом. Предстать перед молодым императором с красным от простуды носом — это было самое ужасное из того, что с ней вообще могло произойти. Да еще и герцогиня Орлеанская подлила масла в огонь, мимоходом заметив, что русский двор очень скучное место, однако, император Петр не запрещает своим подданным веселиться и ассамблеи в Москве проходят практически каждый вечер, так что вряд ли молодая французская герцогиня будет страдать от скуки без приглашений на эти праздники жизни. Особенно сейчас, потому что именно зимой начинается все самое интересное: мужчины не заняты этой гадкой войной и другими делами, и светская жизнь кипит и бьет ключом. Хотя сама Амалия-Габриэла уже не была уверена в том, что поступила правильно, решив сопровождать своего возлюбленного в эту северную варварскую страну. С другой стороны, у нее не было выбора. Она умудрилась навлечь на себя гнев его величества, когда так глупо высказалась про Диану де Майи-Нель. Почему-то ей показалось, что король охладел уже к этой корове, слишком уж часто он начал проводить свободное время в Пале-Рояле, но, как оказалось, это далеко не так, и ее попросили пока воздержаться от посещения Версаля. И что ей оставалось делать? Сидеть в поместье отца или возлюбленного Жана-Филиппа вместе с дочерью Анжеликой, в то время, как сам Жан-Филипп и не собирался возвращаться из Парижа в Орлеан. Вполне естественно, что, когда он прислал ей приглашение сопровождать его в далекую Россию, для того, чтобы составить компанию его сводной сестре Филиппе-Елизавете Орлеанской до свадьбы с русским императором, она немедленно согласилась. И теперь оставалось надеяться, что эта огромная неприветливая страна не убьет ее до того, как она попробует все увеселения русской знати на вкус, чтобы было, о чем поболтать в то время, как ей позволят вернуться в Версаль.
Тем временем граф Румянцев встрепенулся, увидев очертания знакомых башен, и выдохнул с явным облегчением.
