Младший научный сотрудник - Сергей Тамбовский

31 августа 1983 года, аэропорт Елизово, Камчатка

Наша экспедиция на Камчатку завершилась парой дней ранее, но у меня лично и ещё у одного коллеги по имени Сергей возникли некоторые затруднения в личном плане. Если коротко, то нам задолжал крупную сумму один товарищ из местных, звали его Лёлик Рабинович, а когда пришла пора вылетать, мы его не смогли отыскать. Ни дома его не было, ни на работе, друзья и знакомые пожимали плечами, мол, это с ним бывает. Вот мы и отпросились у нашего руководителя Юрий-Константиныча задержаться для отлова неуловимого Рабиновича. Деньги всё же немалые были одолжены…

Всё сложилось удачно, на следующий же день Рабинович благополучно отыскался (он, как оказалось, неделю жил на другом конце Петропавловска у своей очередной подруги), он торжественно вручил нам с Сергуней по две сторублёвые купюры, добавив сверху червонец за неудобства, и мы к вечеру спокойно отправились в аэропорт. В августе поток желающих улететь отсюда на Большую Землю резко сокращается, народ наоборот начинает прибывать сюда из отпусков, поэтому билеты на ИЛ-62 до Домодедова мы купили абсолютно свободно. Взяли по кружке пива в буфете и сидим, значит, ожидаем объявления посадки. Аэропорт в Елизово типовой-типовой, таких с сотню наверно построили на просторах СССР, как входишь, на первом этаже кассы и два прохода к самолётам по бокам. Справа служебные помещения и туалеты, и еще две лестницы по краям ведут наверх, где зал ожидания с огромными стеклянными окнами и два же буфета по углам.

— Хорошая была экспедиция, — сказал мне Сергуня, выцедив пиво до дна, — не без помарок, но закончилось же всё путём.

— Абсолютно с тобой согласен, — откликнулся я, прихлёбывая из своей кружки, — и программу исследований выполнили, и на вертолётах полетали, и рыбы наловили. А ещё и при своих деньгах остались. И пиво здесь классное, хотя называется так же, как и у нас, Жигулёвское, но отличается примерно, как Волга от Вольво.

— Пиво просто зашибись, — ответил он, — наверно дело в воде, она здесь очень мягкая.

Но тут вдруг прорезался громкоговоритель — молчал-молчал, самолеты же по вечерам отсюда редко улетают-прилетают, а тут заговорил. Причём совсем не то, что мы с Сергуней ожидали услышать.

— Уважаемые пассажиры, — сказал он хриплым басом, — если среди вас есть лица, владеющие корейским языком, большая просьба подойти к справочному бюро.

— Ни хрена себе заявочки, — развеселился Сергей, — а чёж сразу не про китайский спросили.

— Я знаю корейский, — похоронным тоном ответил я, — не вот прямо свободно, но понимаю и ответить могу.

— Ну тогда иди, — предложил мне Серега, — я думаю, что ты сейчас один такой во всём Елизово. Если не на Камчатке.

И я оставил свою сумку под присмотром Сергуни, а сам спустился на первый этаж к справочному бюро. Там стояли двое военных в форме лётного состава, один майор, второй капитан.

— Я знаю корейский, — сказал я им, безошибочно определив в них заказчиков такого переводчика.

— Как зовут? — спросил майор.

— Петя… то есть Пётр Балашов, в командировке здесь.

— Откуда язык знаешь? — поинтересовался уже капитан.

— Отец кореец, вот и научил…

— Ну так ответь мне на такой вопрос, — и он открыл книжечку, видимо разговорник, и зачитал оттуда с корявым акцентом, — ольмана манн сиган (сколько времени)?

— Йотоси бан, — ответил я, — то есть полвосьмого, — и показал на круглые часы над расписанием.

— Пошли, — скомандовал майор, — дело есть.

И мы все втроём двинулись в сторону служебных помещений — в самом дальнем конце этого прохода была неприметная дверь без таблички, мы в неё и зашли. Это оказалась диспетчерская с зелененькими экранами радаров.

— Нашёлся переводчик, — сказал майор лысому человечку в гражданской одежде, видимо главному здесь, — звать Петей.

— Петя, значит, — посмотрел на меня лысый, — это хорошо, Петя. Сейчас вот что, — продолжил он, — сейчас, Петя, ты будешь слово в слово переводить в этот микрофон то, что я тебе буду говорить. А потом сообщать мне ответы с корейского борта. Готов?

Я задавил на корню готовое вырваться «всегда готов» и просто молча кивнул головой.

— Рейс КАЛ-007, рейс КАЛ-007, ответьте Елизову, — сказал он и сунул мне в руки потёртый микрофон.

Годом ранее — август 1982, Нижнереченск

Серая громада здания ИПП (института прикладных проблем) Академии наук, сокращённо ИППАН, высилась в самом конце улицы имени товарища Луначарского, строительные леса еще кое-где убрать не успели, да и забор, окружавший пятый корпус, был на месте, хоть и он был покосившимся и в многочисленных дырах. Я подошёл к главному входу, подёргал дверь, запертую на висячий замок изнутри и огляделся по сторонам. Народу ни души, слева и справа висит по изрядно потрёпанному лозунгу, «Решения XXVI съезда КПСС в жизнь» и «Планы партии — планы народа», а напротив входа имеет место забор и КПП в виде избушки в один этаж, рядом мелкая какая-то надпись.

Подошёл поближе, надпись прочиталась — «Клиническая психиатрическая больница №1 города Нижнереченска». О как, невольно подумалось мне, приятное соседство, ничего не скажешь... не хватает ещё травматологии и родильного отделения, тогда бы цикл замкнулся полностью.

— Чего надо? — из избушки высунулся дедок, по виду типичный ВОХРовец.

— Мне бы в институт попасть, — показал я рукой в ту сторону, — а дверь закрыта.

— Тут никто в него не ходит, милок, — смягчился дедушка, — надо обогнуть это здание или по Семашко или по Провиантской, там и будет вход. На работу что ли пришёл устраиваться?

— Ага, — не стал отпираться я, — после института распределили сюда.

— Дело хорошее, — подобрел лицом дедуля, — устраивайся. А если что, милости просим в наше заведение, у нас тут день открытых дверей скоро.

— Обязательно, — не стал его расстраивать я, — а как ближе-то к входу, по Семашко или по Провиантской?

— Без разницы, — отрезал он и захлопнул дверь.

Я вздохнул и выбрал Провиантскую, чисто название больше понравилось. Примерно через полкилометра и пять минут хода передо мной действительно нарисовался