Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина

Взвывшая сигналка заставила заскрипеть зубами и убрать щуп, с помощью которого я считывал данные с объекта. Правила безопасности в этой лаборатории были просто драконовскими, поэтому, чтобы не быть выдворенным с работы, от которой я нахожусь в постоянном экстазе, приходилось этим правилам подчиняться беспрекословно. Наличие же камер исключало различного рода хитрости со стороны персонала.

Аккуратно положив щуп в специальную выдвижную емкость с дезинфицирующим раствором, я вышел из камеры и попал в шлюз, где на меня обрушились мощные струи воды, пены и сбивающие с ног потоки воздуха. После обработки я уже смог выйти в «грязную раздевалку», где стянул защитный костюм и засунул его в бак. Кто убирал костюмы из бака и затем подвергал их глубокой обработке, меня волновало мало, главное, что кто-то этим занимался. Оставшись абсолютно голым, прошел в душевую, где тщательно вымылся, затем через комнату с УФО-облучателями, в которой меня высушили все те же потоки стерильного воздуха, вышел в уже обычную раздевалку и быстро оделся в свою одежду. Я уже завязывал кроссовки, когда дверь в раздевалку открылась и в нее зашла представительная делегация во главе с директором нашего засекреченного института, работающего на благо отечественного обороностроительного комплекса. В толпе замелькали погоны с маленькими звездами, но в большом количестве, и большие звезды, от блеска которых можно было ослепнуть, а среди них скромно белели несколько лабораторных халатов.

— Василий Эдуардович, что случилось? — я вскочил с лавки, на которой сидел, плюнув на не завязанный кроссовок, благодаря всех богов, что одевался быстрее, чем они шли, потому что предстать перед комиссией, а то, что эти звездные генералы могли быть только проверяющей комиссией — это ежу понятно, в чем мать родила — удовольствие так себе, ниже среднего. — Тревога…

— Это была учебная тревога, Романов, — ректор тяжело вздохнул. — Чтобы показать генералу Курову, что ученые тоже могут быть дисциплинированными и ответственными.

Захотелось грязно выругаться. Они вообще представляют себе, насколько сложно хотя бы подойти к объекту? Не говоря уже про то, что все эти бесконечные раздевания-одевания и помывки скоро приведут к тому, что у меня все волосы вылезут, везде. А ведь мне еще тридцати нет. А еще обиднее из-за того, что именно сегодня объект не проявлял вообще никаких волнений, спокойно давал себя исследовать… Так, Романов, спокойно, вдох-выдох. Надо терпеть. Как говорится, диссертация требует жертв. Остается только надеяться, что не с моей стороны.

— И что же исследует этот ваш Романов, что требует такой секретности? — генерал Куров повернулся к Резнику, напрочь игнорируя меня, словно меня здесь вообще нет и они говорят о каком-то другом Романове. Ненавижу вояк, особенно таких вот, как этот — зацикленных на уставах и приказах. И вот как ему объяснить, чем же здесь занимается Романов, чтобы он мозг себе не свернул? Резник тем временем вздохнул.

— Мы не знаем, что это за вещество, — он поморщился, увидев презрительный взгляд генерала и услышав недоуменное ворчание его свиты. — Это нечто совершенно новое и еще не изученное… Это материя, снятые первоначальные данные с которой напоминают по свойствам антиматерию, но потом они изменились на совершенно противоположные и начали напоминать свойства экзотической материи, и это… это нечто удивительное…

— И что она делает, эта ваша антиматерия?

— Это очень сложно объяснить…

— А вы постарайтесь, — Куров прищурился. — Потому что, если я не пойму ее ценности, я буду ходатайствовать перед Самим о снижение или даже полном прекращении финансировании данного объекта. В него и так уже о…лиарды денег влили, а результатов до сих пор никаких.

— А что, на новую дачу не хватает? — мне показалось, что я проговорил это мысленно, про себя, вот только злобный взгляд генерала, брошенный в мою сторону, убедил меня, что я лох, потому что произнес эту фразу хоть и очень тихо, но вслух.

— Вот этот слишком умный Романов мне сейчас все объяснит, а уж потом мы с ним мои дачи обсудим.

Я умоляюще посмотрел на Резника, но тот только плечами слегка передернул, мол, сам виноват, теперь выкручивайся.

— Единственное, что нам удалось выяснить — объект земного происхождения, и это наиболее удивительная новость из всех, которые нам удалось с него считать. Чисто теоретически с помощью объекта мы сможем стабилизировать пространственно-временные червоточины, то есть сделать более стабильным мост Эйнштейна-Розена, и тогда появится шанс… — начал выкручиваться я, но увидел полное непонимание на лицах проверяющих, на Курова я не смотрел, чтобы не сделать еще какую-нибудь глупость. — Эм, в общем, смотрите, — я схватил свой ежедневник и вырвал из него лист, который скрутил в трубку и быстро закрепил, чтобы концы не расходились. — Представим, что вот это наша вселенная на протяжении всей ее истории. Если вдруг случится, что появятся два каких-нибудь объекта, астрофизики называют их «рты», которые начнут давить на пространство одновременно с двух сторон, то в итоге эти стороны сблизятся друг с другом критически близко. Настолько близко, что может произойти прокол, — я сжал бумагу, показывая, насколько смогут приблизиться две точки вселенной, а затем ударил в место этого прокола ручкой. — Вот это и есть червоточина. Видите, мы можем через этот прокол попасть к тому краю практически мгновенно. Вот только они нестабильны и практически мгновенно разрушаются. Но Эйнштейн предположил, что существует некая «экзотическая материя», которая может сделать червоточину более стабильной…

— Я знаю эту теорию, — Куров ощерился. — Не считайте, что к вам прислали идиота в погонах. Вы думаете, что нашли «экзотическую материю»?

— Мы не знаем. Василий Эдуардович же только что вам это сказал, — я бросил бумагу на скамью. — Объект нестабилен. Он постоянно меняется. То он показывает все свойства вещества, то антивещества, то вообще не пойми что. У меня иногда складывается впечатление, что он может быть одновременно и «ртами», и стабилизатором моста.

— Разве такое возможно даже чисто теоретически? — Куров задумчиво провел пальцем по губам.

— В том-то и дело, что нет, — я развел руками.

— И вы считаете, что, изучив этот объект, мы сможем путешествовать во времени?

— Ну, почему бы и нет? Только зачем?

— Чтобы изменить историю, например, — генерал криво усмехнулся.

— Я считаю, что историю невозможно изменить, — твердо ответил я.

— А как же «эффект бабочки»? — в голосе Курова появилось ехидство.

— А как же принцип самосогласованности Новикова? — мы смотрели друг другу