Скиталец - Константин Георгиевич Калбанов

Григорий пробежался по сочной зеленой траве и, оттолкнувшись, отправил свое сильное и молодое тело в короткий полет. Описав дугу, он приземлился тремя метрами ниже на довольно крутой песчаный склон высокого берега. Присел и ушел в кувырок. Докатившись до низу, вновь оказался на ногах и побежал вдоль морского побережья, но не приближаясь к кромке воды. По влажному и плотному песку бежать было бы не в пример удобней, но он предпочел трудности.

Через пару верст вновь повернул к крутому склону. Обливаясь потом и натужно дыша, стал карабкаться вверх. Буквально в сотне метров от него расположились рыбацкие шаланды, висели для просушки сети и начинался вполне себе пологий берег. Однако подросток предпочел трудный путь.

Наконец под ногами опять сочная зеленая трава, какая бывает только весной. Не переводя дух и не задерживаясь ни на мгновение, он побежал дальше, оставляя рыбацкий поселок по правую руку от себя. Его путь лежал на окраину рабочей слободки, примостившейся неподалеку от верфи. А это еще добрых три версты. Неблизко. Но Григорий продолжал упрямо бежать к намеченной цели. На два шага – вдох носом. На два шага – выдох ртом.

Пробежав позади огородов, перепрыгнул через плетень, вдоль которого были высажены плодовые деревья. Проскочил по дорожке между рядами уже всходящей ботвы картошки. Далее – грядки с ростками других овощей. Наконец забор хозяйственного двора. Справа коровник с Пеструшкой, рядом с ним – сажок с парой подсвинков. Слева птичник.

Зажиточно они живут, чего уж. Хотя родители так и не поднялись выше третьей ступени, в хозяйстве они знали толк. И никогда не ленились. К этому же и детей приучали. Кто его знает, какими талантами Господь наделит. А коли руки не из задницы расти будут, тогда и сам голодным не останешься, и семью прокормишь. Так их родители растили, так и они воспитывают своих чад.

Чего не сказать о многих соседях. Перебиваются с хлеба на воду, и то в радость. А как петушок сладкий дитю или себе чем потрафить, так это только в праздники и никак иначе. Вот если водочкой казенной в кабаке закинуться или самогоночку дома выгнать – это завсегда пожалуйста. Григорий на таких иначе как без осуждения смотреть не мог. И дело тут даже не в отцовском воспитании.

Остановившись посреди довольно просторного пятачка у сажка, парень согнулся, упершись руками в колени. Малость отдышался, а потом выпрямился и начал делать гимнастические упражнения. Покончив с комплексом, подпрыгнул и повис на перекладине.

На этом пятачке у него был целый спортивный уголок. Штанга из лома с насаженными на концы парусиновыми торбами, набитыми влажным песком. В сухую погоду он их неизменно поливает водой, дабы сохранить прежний вес. Хм. Надо бы увеличить. Наклонная доска, для того чтобы качать пресс. Пара пудовых гирь.

Ему только четырнадцать, но вымахал в отца – косая сажень в плечах. Ну и занимается собой без дураков. Вот как только до него дошло два года назад, что чуда не случится, так и принялся за совершенствование физической формы. Без нее никуда, а тратить на это драгоценные очки надбавок – глупость несусветная. Если есть возможность заплатить одним лишь трудом да бочкой пота, так отчего бы не воспользоваться халявой.

До посвящения, или, как его называли люди образованные и Григорий в частности, инициации, осталось всего ничего. Но тут дело такое, что каждый день на счету. И время терять нельзя. Ну, коль скоро пошел по этому пути.

Несколько подходов к снарядам в различной вариации, и парень переместился на небольшой настил из струганых досок. Не хватало еще занозу посадить. А без настила никуда. Потому как занимался Григорий и в дождь, и в слякоть, и в лютый мороз. Здесь он делал растяжку, выкладывая всяко-разно свое тело, четко, как прописано в книжке по гимнастике. Ее и руководство по приемам борьбы без оружия он приобрел позапрошлой зимой на ярмарке.

Покончив с растяжкой, отдал должное мешку, набитому все тем же песком. Молотил его, не жалея ни рук, ни ног. При этом четко следя за тем, чтобы выходило в точности, как в той книжонке прописано. Прежние-то приемы отработаны до автомата, но он уже второй день как осваивает три новых. А от того, насколько правильно ты их поставишь, зависит и то, как их будешь пользовать в деле. Ну и старые приемы повторил.

После мешка с песком пришел черед длинного, набитого опилками. На нем парень отрабатывал приемы борьбы. И снова без дураков, отдаваясь целиком и без остатка. Извалялся в пыли, потому как на этом месте повытоптал всю траву. В результате стал чумазым, как черт.

– И не надоело тебе, Гришка, ерундой маяться? – покачав головой и пыхнув табачным дымом, спросил дюжий высокий мужик.

Час ранний. Только шесть утра. На верфь ему к семи. Так что время есть и для первой утренней самокрутки, и для плотного завтрака, и для короткого разговора со старшим сыном.

– Здорово, батя.

– И тебе не хворать, сынок, – ухмыльнувшись, прищурился отец.

– Сколько уж о том говорено, батя. После посвящения Сила, Ловкость да Выносливость будут капать в год по чайной ложке.

– Так и я тебе говорил. Иные эвон очки за ступени вкладывают, и ничего, на жизнь не жалуются, – с хитрецой произнес Иван.

– Батя, ну чего ты опять?

– Ладно, умник. Ты лучше худобу не забудь обиходить.

– Все сделаю как всегда, – расстегивая на себе увесистую парусиновую жилетку, заверил Григорий.

Одежка соскользнула с плеч и повисла на гвозде, вбитом в стену с солнечной стороны, дабы просохнуть. Ее подросток сшил сам, своими руками, как, впрочем, и остальной инвентарь. Приделал карманов, которые набил песком. Так что весу в ней две трети пуда будет.

– Родителей-то не забудешь, когда в люди выбьешься? – все с тем же прищуром поинтересовался отец.

– Нешто в себе сомневаешься, а, бать?

– Чего это?

– Ну так твоего же воспитания. Коли родителей и отчий дом позабуду, знать, плохо ты мне в голову науку вкладывал.

– Эво-он ты куда загнул. А ну как ремня?

– Поздно уж ремня-то, батя.

– А в морду?

– Это, конечно, можешь. Если догонишь! – весело осклабился парень.

– Научился, стало быть, бегать?

– Научился.

– Ну и пусть тебя, – отмахнулся родитель и пошел в дом, благо жена уже звала к столу.

Поначалу Иван счел потуги сына блажью. Никто и никогда так не