Пожарная застава квартала Одэнматё - Дмитрий Богуцкий

Незадолго до начала поры цветения магнолии ко мне явился старый позабытый приятель и умолял отрубить ему голову.

Такая просьба сразу с утра способна омрачить целый день.

В те дни Ставка сёгуна как раз отправила ревизора на пороховые мануфактуры, построенные у нас пять лет назад высшим повелением, и потому весь замок гудел от тревожных новостей. Привлечь внимание Ставки — что может быть тревожнее?

Зима только-только закончилась, проветривали комнаты и сушили соломенные тюфяки, солнце гнало из земли холод, небо было ясное, а воздух потеплел. Весна уже настала, и хотя еще не пришла благословенная пора ханами — любования цветущей вишней, но все в замковом саду словно трепетало в ожидании прекраснейшего времени года. Хотелось жить.

Но Накадзима уже пришел ко мне и просил помочь ему умереть.

Я делал указанную мне работу по саду — перекапывал грядки для скорой высадки ранних лекарственных растений, там Накадзима меня и нашел, пройдя по уложенной плоскими гранитными валунами дорожке.

Я думаю, что я последний человек в замке, к которому ему стоило бы обратиться за столь ответственным делом. Оказалось, что я и был последним. Трое абсолютно верных в других обстоятельствах людей уже оставили его без ответа.

Ведь у его смерти будут последствия. Возможно, добровольному помощнику вскоре тоже прикажут умереть.

И тогда, когда ему уже было больше не к кому идти, мой уважаемый хозяин, господин главный садовник, отправил его ко мне — и я не смел проигнорировать эту рекомендацию. И моя сомнительная репутация, и происхождение Накадзима не остановили — времени у него уж не оставалось, и ему уже было все равно.

Мы не виделись лет десять — с тех пор как он пошел в гору: удачно женился, стал довольно важным человеком, построил при замке пороховую мануфактуру. Я был уверен, что он живет счастливо и безмятежно. Оказалось, нет.

У Накадзимы не осталось никого другого, кого можно было просить оказать ему помощь. Помощь в совершении сэппуку.

Накадзима был сильно младше меня и не уверен в себе. Он был из того поколения, что не застало эпохи войн, которое родилось у мирных родителей, что никогда не бывали в походе и сами успели вырастить таких же детей. Никогда не вынимали меч, чтобы убить.

Опытных людей среди его знакомых было немного.

Кажется, дед его воевал за морем в Корее, но сам он никогда не покидал замок и, в отличие от меня, его не коснулись события в Симабаре — та, последняя после лет Междоусобицы, настоящая война. Неожиданная многомесячная ожесточенная осада замка Хара, в которой мне довелось поучаствовать в пору моей беспутной молодости. И Накадзима был не уверен в своей руке и в самом себе. А умереть ему было уже необходимо.

И вот он пришел ко мне.

Разве я мог ему отказать?

Отказать старому знакомцу, собутыльнику в таком благодеянии? — невозможно… И мне, несомненно, придется за это поплатиться. Но невозможно отказать человеку в искренней просьбе о помощи достойно покинуть этот мир.

Но и безнаказанным меня не оставят...

В казарме во внутреннем поселении замка, куда мы пришли с Накадзимой из сада, обсуждать такой важный вопрос было неуместно. Постоянное движение в общем коридоре, громкие разговоры соседей-пехотинцев, чуткие уши за тонкими перегородками. Мы ушли подальше, под стену замка, в зеленеющий прошлогодней травой сухой ров, широкий как улица, тут было безлюдно тенисто и спокойно.

— Может быть, все не так печально, может, вам стоит дождаться высокого решения? — спросил я.

— Я знаю лучше, чем кто-то еще, Исава, — горько ответил Накадзима. — На пороховых складах не хватает селитры, я сам считал мешки. Учетные записи неверны, я трижды проверил. И я отвечу за это. О растратах такого рода доносят в Ставку. Это серьезно ударит по всему нашему княжеству, и мою семью изгонят. А это нищета, Исава, ты же знаешь. Страшная нищета. Моя семья не выживет на улице. Я должен их защитить. Другого способа нет. Ничего другого не остается — я возьму на себя всю вину.

И это будет самая искренняя мольба о прощении, какую он может подать. И может быть, его семью пощадят...

— Я понимаю вас, — проговорил я, переводя взгляд на облака в синеве. У меня давно нет ни жены, ни детей. Возможно, я живу легче.

— Помоги мне, Исава, — попросил Накадзима.

Я молчал, белые облака громоздились в глубинах неба над серыми черепичными крышами замка.

Похоже, он не хочет дожидаться разрешения от прибывающего из столицы ревизора на самоубийство. Его могут ему и не дать. Он сам уже все решил. А это бунт, самое малое — неповиновение, выступление против высочайшего закона, вызвавшее у меня затаенное восхищение и ужас.

Дело было, конечно, не в деньгах — дело было в стыде. Просто из-за денег не стоит кончать с собой — это унизительно и некрасиво. Я ему не откажу, конечно. Я маленький человек, и меня сурово не накажут. Хотя бывают случаи, когда кайсяку, помогавшему при самоубийстве воина, лучше вспороть живот тут же, следом. Но кто, действительно, кроме меня поможет Накадзиме в этом страшно ответственном деле? Я хотя бы один раз уже был кайсяку…

— Уважаемый Накадзима, в последний раз я помогал умереть человеку очень давно. Вы должны понимать.

— Помоги мне, Исава.

— Я помогу вам. Обязательно. Но есть одно важное обстоятельство…

Я не мог ему сказать — я левша… Здесь до сих пор никто не знает. Но я знаю. Страшно унизительное обстоятельство, которое мне удачно доводилось скрывать столько лет…

И я не могу признаться Накадзиме ни в чем подобном. Что с ним тогда станется? Нет, не могу признаться.

— Сколько у нас есть времени, почтенный Накадзима?

— Очень мало. Может быть, до вечера. Утром я сделал доклад о недостаче на складах, и сейчас люди княжеского совета проверяют расходные книги, готовятся к приезду ревизора. Потом все отобедают. А потом, может быть, пойдут на склады, где я буду официально уличен в растрате. Они не спешат. Они все уже знают, я думаю. Они дают мне время на пристойный исход.

Еще и времени оставалось мало.

А сэппуку не терпит