Агитбригада 3 - А. Фонд

— Мать моя женщина! — потрясённо выпалил Енох, — Моня, ты тоже видишь это?

— Меня сейчас стошнит! — сказал Моня умирающим голосом.

— Тебя не может стошнить, ты — призрак.

— Тихо вы! — прикрикнул на них я, внимательно осматривая место. То, что здесь творится какая-то непонятная и дичайшая дичь, было видно даже невооруженным глазом.

Мы находились в самом центре деревеньки под странным названием Хохотуй и изумлённо рассматривали открывшееся зрелище.

Мда. Действительно Хохотуй. Обхохочешься.

На большом лобном месте, или маленькой площади (чёрт его знает, как оно у них тут правильно называется), так вот, в самом центре, прямо на глинистой поверхности, был процарапан большой круг, в получившуюся борозду залили почти уже впитавшуюся субстанцию, судя по цвету и консистенции — кровь. От чего круг казался ржавым. В круге находились (точнее лежали) люди. Судя по тому, как по их лицам неспешно ползали жирные зеленые мухи — люди эти были мертвы.

Но потрясало даже не это. Все тела кто-то аккуратно выложил в круг, причём разложил так, чтобы ноги их оказались внутри, чётко соприкасаясь с небольшим треугольником, тоже прочерченным на земле и окроплённым той же кровью, зато все головы равноудалённо торчали наружу. Всего я насчитал шесть тел. Пять мужчин и одна женщина.

Меня передёрнуло.

Зрелище было отвратительным.

Кто-то вырезал всем бедолагам языки, это было видно в раскрытых в предсмертном крике окровавленных ртах. На лбу каждого из мертвецов был выцарапан такой же круг с треугольником. Глаза у всех закрывали одинаковые повязки.

Енох подлетел к ближайшему мертвецу и немного сдвинул повязку. Зрелище, что открылось, довело и так полностью деморализованного Моню практически до инфаркта (если инфаркты, конечно же, бывают у призраков). Да и сам я еле-еле сдержался.

Глаза у мертвеца оказались выколоты, натоместь в пустых, заполненных подсыхающей кровью глазницах, лежали плоские цветные камешки, овальной формы. Они были похожи на пёструю гальку, которую я когда-то в детстве, ещё в прошлой жизни, собирал на берегу Черного моря в Крыму. Кишки у всех шестерых были выпущены наружу и теперь подсыхали сизыми, воняющими дерьмом и кровью, осклизлыми комками. Над ними тоже роились мухи.

Но более всего нелепой казалась находящаяся в центре всего этого натюрморта тусклая бронзовая чаша с запекшейся уже явно тоже человеческой кровью, в которой плавала дохлая рыба.

— Щука, — авторитетно констатировал Енох, рассматривая рыбу с видом профессионального ихтиолога.

— Бугэээ, — страдальчески ответил Моня.

— Как вы думаете, что здесь произошло? — спросил я, продолжая обозревая жуткую композицию на расстоянии.

— Ясно что — ритуальное убийство, — авторитетно сказал Енох.

— Жертвоприношение… человеческое… — умирающим голосом влез Моня.

— Это одно и то же! — возмутился Енох.

— Нет! — возразил Моня.

— Да что ты понимаешь в этом, неуч! — рассвирепел Енох, — вот в семнадцатой главе Откровения Иоанна сказано…

— Да тихо вы! — жёстко пресёк я болтовню. — Вы только гляньте, как они одеты!

А одеты они действительно были совершенно нетипично для простых жителей Хохотуя — все мертвецы были в форменных кителях селадонового цвета, в военного образца галифе и начищенных хромовых сапогах. Даже женщина.

— Ответственные товарищи, — язвительно констатировал Енох.

— Угу, и боюсь, что это именно те товарищи, за которыми меня сюда отправил Гудков, — совсем расстроился я. — И что теперь делать?

— Нужно собрать улики и допросить местных жителей, — посоветовал Моня.

— Как я их соберу? — запечалился я, — и что за улики? Ты предлагаешь мне идти искать их вырезанные языки? Или собрать кишки в кулёчек?

— Бугэээ, — страдальчески прокомментировал мои слова Моня.

— Кишки не надо, — сказал Енох, — а вот камешки я бы собрал. Да и чаша заслуживает внимания.

— А рыбу куда я дену?

— Выпусти её на волю, — хохотнул Енох. — Но лучше оставь на ужин!

— Бугэээ, — мучительно высказал своё отношение к происходящему Моня.

— Да ты заманал уже! — вызверился на Моню Енох (причем он употребил моё выражение, и я ещё раз мысленно обругал себя и пообещал следить за собственными словами).

— Да. Ты, наверное, прав, — сказал я, — камешки соберу и чашу возьму. Жаль, что фотоаппарата нету. Гудков не поверит.

— Стой! — окрикнул меня Енох, когда я уже направился в круг. — Генка! Ты что, с ума сошел? Ты же не знаешь, что там, в круге! Куда попёрся⁈

— Ага, — растерянно сказал я. Действительно, что-то я в свете последних событий совсем храбрым стал. Бессмертным себя вообразил. Так сказать, потерял осмотрительность.

— И как тогда мне эти камушки собрать? — задумчиво спросил я. — Если в круг нельзя?

— Обойди хутор и расспроси сперва местных жителей, — влез с ценными советами Моня. Даже сквозь его призрачный лик было видно, насколько он бледно-зеленоватый от всего этого. — И возьми у кого-то вилы. Вилами подцепишь чашу.

— А камешки? Как я соберу их?

— Моня в этот раз прав, как ни удивительно, — рассудительно сказал Енох, практически без обычной издёвки. — Круг распадётся, и тогда соберёшь. Я думаю, что тут всё завязано на эту чашу.

— Ага, — кивнул я.

— Только не дотрагивайся до неё, — велел Енох строгим голосом.

— Возьми у кого-то из селян рукавицы! — напутствовал меня Моня.

Я пошел по кривоватой улице. Ближайший дом с покрытой дранкой крышей, оказался пуст. Второй — тоже. И третий… и четвёртый. Я обошел всю деревню и ни одного жителя не обнаружил.

— Никого, — расстроенно констатировал я, когда уже осматривал последнюю избу.

— Но они ещё утром всё тут были, — Енох подлетел к печи и указал на остывающий горшок с кашей.

— Может пообедать? — задумался я. — Всё равно еда пропадает… Хотя не удобно, вдруг хозяева вернутся. Я же не вор.

— В ближайшее время не вернутся, — ответил Енох, который следовал за мной.

Исходя из какого-то негласного соглашения, мои призраки разделились: Енох увязался за мной, а Моня мужественно остался сторожить мертвецов, хоть и видно было как не по себе ему.

— И животных нету, — задумчиво констатировал я, — сколько изб обошли, ни котов, ни собак. Даже