Помимо прочего, две эти противоположности объединяла ненависть ко мне. Как к явлению, самим своим существованием опровергавшему множество идеологических догм. Скажем, о вырождении старой аристократии. То есть то, что председателем Совета министров Российской империи является член императорской фамилии и ближайший родственник государя, действовало на господ промышленников как красная тряпка на быка. Ни уровень компетентности, ни успехи в промышленной и социальной политике, ни победа в Русско-японской войне как для «господ Ходорковских» местного разлива, так и для господ, вооруженных «самой передовой и единственно верной на все века экономической теорией», аргументами не являлись. Все застили жажда порулить и «идеалы демократии, народовластия и Правды», ярким примером которых одни видели Французскую республику и САСШ, где все политические процессы уже давно находились в руках крупного капитала, а другие — некую гипотетическую страну, построенную в точном соответствии с постулатами их теории. Короче, всё как в стихотворении, известном в Интернете моего XXI века:
Мы в мир принесем Чистоту и Гармонию, Он будет купаться у нас в Красоте. Здесь женщины пляшут, там бегают кони. Поверьте, мы знаем дорогу к мечте. Все будет проделано быстро и слаженно… Так, это не трогать — это заряжено.
В принципе да и бог бы с этим. В конце концов, я уже достаточно сделал для того, чтобы даже при самом катастрофическом развитии событий Россия вышла из всех испытаний куда более сильной, чем «в прошлый раз». Даже если теперь все пойдет по тому же самому сценарию, что и в той истории, что здесь знал только я. И уровень грамотности населения у нас сейчас уже превышал шестьдесят процентов (в среднем, то есть с учетом присоединенных лет сорок—пятьдесят назад южных мусульманских окраин). И станочный парк был раза в четыре больше, чем к 1917 году в «моей» истории. Да и населения у нас здесь изрядно прибавилось. То есть даже если страна понесет все те же потери, которые она понесла в «моей» истории, все равно даже после отделения Финляндии, Польши, Бессарабии и западных областей Украины и Белоруссии новообразованный Советский Союз превзойдет по численности населения Российскую империю 1913 года, но другого варианта реальности. А по сохранившемуся промышленному потенциалу если и уступит ей, то не в семь раз, а гораздо меньше — раза в полтора. То есть пойди здесь все так, как и в «моей» истории, у Сталина не будет необходимости проводить новую индустриализацию. А если учесть, что у нас тут и уровень медицины куда выше, то и потери как от войны, так и от эпидемий тифа и «испанки»9 здесь могут оказаться значительно ниже.
Но меня просто взбесило то, как эти люди, прикрываясь самыми высокопарными лозунгами, попытались в преддверии войны перетянуть одеяло на себя. Блин, ну нельзя, нельзя ни накануне, ни во время сильных потрясений раскачивать государственную лодку, ибо это есть не что иное, как откровенное предательство. Поэтому по окончании расследования я приказал… ничего не предпринимать. Они сами выпустили джинна из бутылки — пусть сами и расплачиваются. Помните, как в анекдоте: «Дорогой, мама упала в бассейн с крокодилами!» — «Дорогая, твои крокодилы, вот ты их и спасай».
Самым сложным в воплощении этого решения в жизнь оказалось удержать за штаны Николая, крайне возмущенного подобным вероломством. Он жаждал поквитаться и с марксистами, и с промышленниками. И мне пришлось несколько вечеров подряд во время своих докладов успокаивать государя и разъяснять ему последствия жестких действий с его стороны, если они будут предприняты. Хотя я и себя-то с трудом сдерживал. Ох как тянуло «рубануть шашкой»! Впрочем, возможно, вероятность войны для затеявших все это являлась неочевидной. Ну, вывернулись же как-то в 1911—1912 годах. А тогда еще опаснее было, на самой грани балансировали. Сейчас же все спокойно, даже благостно…
Как бы там ни было, мои усилия не пропали втуне — Николай согласился с доводами, и ситуация начала развиваться так, как я и рассчитывал. Следующие четыре месяца события шли по нарастающей. Двадцатого декабря, перед Рождеством, состоялась мощная демонстрация, на которой, помимо политических, уже зазвучали и экономические лозунги, причем такие, каких я и ожидал от марксистов — об увеличении заработной платы, об улучшении условий труда, об открытии бесплатных столовых и создании заводских больничных касс, «как это сделано на наиболее прогрессивных предприятиях». И вот ведь парадокс-то: в число этих наиболее прогрессивных предприятий входили все мои заводы и фабрики скопом. И бесплатные столовые, и заводские страховые и больничные кассы у такого монстра, как я, уже давно имелись и эффективно работали. А вот для некоторых господ из числа тех, кто после бурных экзальтированных дебатов в дальних комнатах Английского клуба и отдельных кабинетах «Данона» и «Яра» составил комплот против «романовской клики», такой поворот дела оказался неожиданным и сильно нежелательным. Эти «господа Ходорковские» местного разлива и власть-то собирались забрать себе для того, чтобы больше получать, а не для того, чтобы делиться, — и тут такой пассаж!
Следующая предупредительная забастовка состоялась уже в конце января и породила «Обращение к Государю русских промышленников и торговцев» с просьбой «унять смутьянов, мутящих рабочих и подбивающих их на действия, наносяхцие ущерб законопослушным подданным и ввергающие государство Российское в революционную смуту». Я же использовал все это для резкого увеличения числа охранных батальонов и массового перевооружения их пистолетами-пулеметами Баганского. Во-первых, немцы не должны были принять это за увеличение армии (обучали личный состав таких батальонов по тем же методикам, что и обычную линейную пехоту, то есть это стало чем-то вроде скрытой мобилизации). Во-вто-рых, мы смогли развернуть массовое производство пистолетов-пулеметов, а я прекрасно понимал (вероятно, единственный из всех здесь живущих), какое значение они приобретут при переходе войны в так называемую «окопную» стадию. Ну и в-третьих (по счету, а не по важности), в случае резкого обострения ситуации это позволило бы мне применить силу без отвлечения войск от боевой подготовки.
Весна 1914 года принесла уже массовые демонстрации и буквально стон «господ Ходорковских», требовавших от царя принять меры. Но Николай с беспредельным, как я подозреваю, удовольствием ответил, что полностью поддерживает требования «своего народа», направленные на повышение уровня жизни и условий труда. Более'того, во время состоявшейся
7 июня массовой рабочей демонстрации Николай II вышел из дворца и, присоединившись к рабочим, прошел в составе колонны демонстрантов до Исааки-евского собора, в котором состоялся «импровизированный» молебен, мгновенно превративший демонстрацию в одухотворяющий акт единения императора и его народа.
