— Пятьсот одиннадцатый ответьте пятьсот четвертому, — сказал я в рацию.
— Здесь пятьсот одиннадцатый — на приеме, — ответил мне голос Барановского, — как обстановка, сообщите, где находитесь.
— Нахожусь на месте, нужны домашние адреса шишек, так как никого еще нет. Здесь пока все спокойно. Доложите ноль пятому.
Он мне продиктовал адреса, хоть это и небольшое нарушение, но другого выхода не было. Мы поехали по указанным адресам за председателем поселкового совета Онищуком и его замом Вакаровым. Уже светало, и на улице еще никого не было, даже отдыхающих, которые обычно могут возвращаться в это время из баров и дискотек. Дискотеки, которые расположены возле пляжа уже были закрыты, и спросить было не у кого. Наконец нашли мы дом председателя. Вместе с Маслюковым выскочил из машины, поправил кобуру на ремне. И нажал на звонок возле калитки. Домина, конечно, огромная, да и, судя по лаю, собака там тоже была не маленькая. В доме было темно, я начал звонить настойчивее, и приказал Сане прикладом автомата стучать в калитку. На веранде загорелся свет и из дома вышел мужчина лет под пятьдесят, среднего роста с залысинами, на уже седеющей голове. Представился и доложил обстановку. Валерий Иванович сначала было, не поверил, но вид Маслюкова в бронежилете, в каске и с автоматом на груди, окончательно его и убедил, и разбудил. Цыкнув на лающую собаку, после чего она, обиженно поджав хвост, залезла в будку, он провел нас в дом. Из спальни видимо, вышла женщина таких же лет, — его жена.
— Тамара, сообрази чего-нибудь покушать ребятам, — сказал Онищук жене, — с двенадцати уже на ногах. И, наверное, ни фига не жрамши. И кофе поставь. Сейчас, ребятки, я оденусь. Света, иди сюда, — крикнул он на второй этаж.
— А что случилось? — спросила жена председателя.
— Что-что, мобилизация началась! Нужно собираться.
Мы начали отнекиваться от предложенного нам ужина или, точнее, завтрака. Но Тамара Васильевна — жена председателя, и слышать не хотела. Импортная микроволновка за две минуты вскипятила воду. На столе появилось кофе, бутерброды с колбасой и сыром. И мы с видимым смущением начали их поглощать. Саня налегал в основном на бутерброды с колбасой. Я, хоть и не страдал «нехваткой», но тоже с удовольствием ел. Так как с вечера, как у нас говорят: «маковой коноплинки во рту не было».
Через несколько минут со второго этажа спустилась Света — младшая дочка, довольно таки симпатичная девчонка лет девятнадцати. Старшая вышла замуж и жила в Севастополе. Маслюков даже жевать прекратил, глядя на нее — оно понятно-то — срочка есть срочка. Сам таким был.
Наконец спустился Валерий Иванович:
— Света соберешь мне две смены чистого белья и харчей на два дня, принесешь в совет — я буду там. Тамара, ребятам с собой пару бутербродов заверни.
— Володя, Вакарову я уже позвонил, он сейчас уже придет в совет, — сказал он мне. — поехали! Дожуй сначала.
Маслюков взял пакет с бутербродами и автомат. Вместе с председателем мы вышли во двор. Сразу поехали в совет. Там уже горел свет. Зашли в кабинет председателя, который находился на втором этаже. Он знаком показал на кресла, и мы сели. Валерий Иванович сел в свое кресло и, взяв трубку телефонного аппарата, начал набирать номер — срывалось. Наконец получилось и попросил военкома, когда военком ответил, я передал микрофон председателю.
— Николай Иванович? Онищук беспокоит… да у меня… в общем, сейчас уже люди оповещены и прибудут. Где-то к 06.00 начнем оповещение… постараюсь, как можно раньше… даю…, — и он протянул мне телефонную трубку.
— Слушаю, прапорщик Свешников, — привычно сказал я.
— Ну, как у вас там обстановка? — спросил военком у меня, голос его был уставшим.
— Пока в норме, товарищ полковник, люди потихоньку приходят, но не все знают, что нужно делать.
— Вы им постарайтесь объяснить, высылайте человека за повестками. Езжайте вместе с ним. Потому что на дорогах творится черт-те что. Солдат парень надежный? Оставьте для охраны и поддержания порядка. Ну, все я жду вас.
— Есть, товарищ полковник, но я не вижу смысла оставлять бойца, — у них есть целый участковый, который уже на месте, — ответил я и положил трубку. — Валерий Иванович, я поехал в военкомат за повестками.
Через минуту мы ехали с дядей Толей, а сзади, за нами, ехал пятьдесят третий газон в военкомат.
На дороге нас несколько раз останавливали и проверяли документы. Но все обходилось без эксцессов. Наконец мы добрались на место. Уже было около 07.00 утра. У шефа в кабинете сидело уже человек пять офицеров — представители комплектуемых воинских частей. У каждого была радиостанция для связи со своей частью. Тут из группы контроля городского военкомата передали такую информацию, что в Симферополе начались уличные бои с татарами. Из Бахчисарая в сторону Севастополя двинулась колонна машин с вооруженными людьми татарской внешности. Нам рекомендовалось усилить охрану военкомата и мобобъектов. Мы даже еще не успели развесить афиши об объявлении мобилизации, но уже ближе к полудню первых суток уже начали приходить люди непосредственно в военкомат. Народ приходил самый разнообразный: были и почти пацаны, которые этой весной дембельнулись, были и уже сорокалетние мужики, были и совсем молодые девчонки — романтики захотевшие. Они все рассаживались по лавочкам во дворе военкомата или толпились в середине двора или за воротами.
Я же бегал по группам контроля собирал данные о ходе оповещения или вызывал их начальников в кабинет военкома. Наконец — то появилась минута и я выскочил на крыльцо покурить. Спустился по лестнице к урне, достал из нагрудного кармана камуфляжа, не вынимая из кармана пачки (солдатская привычка — не показывать, сколько у тебя есть сигарет), сигарету и подкурил ее. И только тут почувствовал, что уже почти сутки на ногах. Тут ко мне подошли три каких — то мужика лет под пятьдесят.
— Слышь, прапорщик, вот ты мне скажи, что случилось? Говорят, войну объявили? — спросил один из них, и к нам начал подтягиваться народ.
— А вы что телек не смотрите? Мобилизацию объявили, а не войну. Татарва голову подняла. В Симферополе уличные бои идут. Подо Львовом оранжевые толпу собирают. Так что никуда не уходите, всем дела хватит, — закончил я передачу новостей.
— Объявили! А почему нас не хотят брать в армию? Я слышал, что по хохлятскому закону солдат берут до 40 лет, — сказал другой, — а мне уже сорок семь. Так что теперь я не нужен? Какие — то писюны газированные будут с татарами и оранжевыми воевать, а я буду дома отсиживаться? Да я еще любого двадцатилетнего в бараний рог сверну.
