Мы осторожно выглядывали из-за деревьев, пытаясь получше рассмотреть место.
Деревня староверов начиналась сразу за лесом. Сначала шли хозяйственные строения: амбар, сушилка, сараи с навесами, кузня с курящимся дымком. Из приоткрытых дверей доносились удары молотком и характерный звук раздуваемых мехов. Чуть дальше обретался загон для скота, обнесённый почерневшими жердями. Он пустовал, стадо было на выпасе. Уже потом шли ладно построенные избы с квадратными окнами, затянутыми бычьими пузырями. На крыше каждой красовалась печная труба — топить по-чёрному местные очевидно считали ниже своего достоинства. Избы лепились к серо-зелёной ниточке не то маленькой реки не то ручья. Разумеется, не забывали деревенские и о душе: почти у самой водной глади была выстроена часовенка.
Людей мало, разве что прошли две одинаково одетые женщины в длинных чёрных юбках, холстяных кофтах, в обязательных платках. Потом улочка стала оживать: с крыльца грузно спустился крепкий косматый мужик в посконных портах и серой рубахе, на голове войлочный колпак, взялся за колун и с громким хэканьем принялся колоть дрова. На стук выглянул замшелый дедок, затряс жидкой бородой, опираясь на палочку, добрёл до лавки, тяжело опустился и стал греться на солнышке. От речки поднимались мальчишки с удочками на плечах, в руках ведёрки. Дед окликнул, и пацаны, вцепившись за сапоги, стали его разувать.
Вполне мирная деревенская жизнь, никаких признаков тех, ради кого мы сюда примчались.
— Где фальшивомонетчики? — тихо спросил я.
— Вон там, у реки, — показал шляхтич. — Видите дом возле запруды?
Я присмотрелся и действительно сумел разглядеть у реки высокий сруб, к которому было приделано колесо наподобие мельничного. Под действием воды оно вращалось, приводя в действие хитроумный станок. Можно сказать, научная организация труда, неплохо придумано.
Подпольная фабрика не простаивала, принимала сырьё. Высокий лобастый мужчина разгружал с телеги мешки, второй — ростом пониже, складировал их внутри 'мельницы'. Раза два оттуда слышалась недовольная гортанная речь, похожая на искажённый немецкий. Кто-то сильно негодовал по поводу некачественного сырья, грозился бросить всё и податься на родину.
— Похоже, это не раскольники, — сказал я.
— Всё верно, раскольников среди них нет. Там работает мастер-голландец и с ним двое подручных, кажется из Литвы, — объяснил пан Дрозд.
— Голландец?! — хмыкнул я. — Откуда он взялся?
— Потоцкий где-то разыскал. Голландцу на родине смертная казнь грозила, он и подался в бега, а тут ему навстречу пан Потоцкий с деловым предложением.
— А как староверы на чужаков смотрят? Неужели терпят?
— У них договорённость с Потоцким. Тот их к себе на землю пустил, русским войскам не выдал, а они за то голландца с его помощниками охраняют.
— И что — никаких ссор, конфликтов?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — покачал головой шляхтич. — Живут как-то, значит, ладят. Соответственно и подобраться к этой 'мельнице' будет трудно. Вы не смотрите, что народу мало, стоит только всполошить деревню и будет уже не протолкнуться. А мужики тут суровые, горячие, им терять нечего. Возьмут нас в оборот, только перья полетят. Пан Дрозд с улыбкой потрогал перо на рысьей шапке.
— Верно, — согласился я. — Задачка непростая. А что если мы нападём с другой стороны — переберёмся через речку и возьмём на шпагу?
— Не советую, там очень топко. Болотина, — пояснил шляхтич.
— Откуда вы это знаете?
— Я здесь бывал ещё в те времена, когда никакими русскими и не пахло, охотился. Чуть егеря не потерял, его в трясину угораздило свалиться, едва вытащили.
— Понятно, — кивнул я. — Возвращаемся, будем мозговать.
Гренадеры смогли найти безопасное укрытие вдали от дороги. Мы едва не прошли мимо, и только тихий, адресованный нам, окрик Чижикова помог найти убежище. По пути у меня наклюнулись кое-какие идейки.
Брать фальшивомонетчиков решили к вечеру, когда начнёт темнеть. Михайлов осторожно подкрадётся к амбару и запалит его. Дерево сухое (специально проверили), на крыше солома, должно заняться моментально, полыхнёт так, что мало не покажется. Деревенские отвлекутся на пожар, прибегут, начнут тушить, а мы тем временем на рысях подскачем к 'мельнице', разберёмся с голландцем и его командой, взорвём предусмотрительно взятым в дорогу бочонком с порохом оборудование и быстро назад, пока не увязалась погоня.
Я перед отъездом получил небольшую консультацию у чиновника Монетного двора Тимофея Пазухина. Он советовал в первую очередь изъять и доставить в Петербург как доказательство нашего успеха маточники — болванки из закаленной стали, с помощью которых наносились изображения и надписи на специальные цилиндры — чеканы, а уж с последних непосредственно и чеканились монеты. Такой удар будет непоправимым. Для нового маточника потребуется опытный мастер, набивший руки на изготовлении клише, а их не так уж и много. К примеру — Потоцкому пришлось прибегнуть к услугам голландца. К тому же количество желающих резко убавится, когда потенциальные фальшивомонетчики узнают о судьбе предшественников.
Карл предложил взять с собой голландского мастера и доставить в Петербург, где тот мог бы дать показания, но я, скрепя сердце, объяснил, что злоумышленников придётся перебить. Михай дал понять, что эту часть операции он возьмёт на себя.
— Хоть граница недалеко, везти с собой пленного слишком опасно, — сказал я. — Я вашими жизнями рисковать не хочу.
— А может… — заговорил Карл, но я прервал его решительным:
— Нет! Даже не думай!
Кузен обиженно поджал губы. Ему не нравилось, что я не взял его с собой на разведку, и он до сих пор дулся на меня как ребёнок. Мне же хотелось, чтобы Карл добрался до Петербурга живым и здоровым, как, впрочем, и все из моего отряда.
Перекусив вяленым мясом и сухарями из запасов, принялись дожидаться вечера. Чтобы скоротать время, легли спать, оставив на часах Михайлова. Ему предстояла самая лёгкая часть операции: устроив поджог, он должен был вернуться и ждать нас на этом месте.
Пан Дрозд и гренадеры дрыхли без задних ног, я поворочался и тоже заснул. И снилась почему-то всякая ерунда — объятый пламенем дом, трое погорельцев, среди которых девочка, отправившая меня прямиком в пекло за щенком по кличке Митяй. Я увидел её благодарные глаза, девушка набрала полную грудь воздуха и голосом Михайлова сказала:
— Просыпайтесь, господин сержант. Пора вставать.
Одевайся, умывайся и на дачу собирайся… Хотя какая там дача! Или я брежу спросонья? Нет, не зря говорят, что накопленная усталость хуже СПИДа. Устал я, ничего не попишешь.
