Ознакомительная версия.
– Дураков?
– Ты уже цитировал Татиана, значит, знаешь его сочинение о Квадрии. Я уважаю почтенного историка и храбрость, с которой он решил оспорить мнение большинства авторов, которые только и пишут, что о дикарской трусости, и воздал врагу дань уважения. Но он впал в противоположную крайность, воспев строгость и чистоту нравов квадов. Татиан не жил там, подобно мне, годами, и принял за строгость и чистоту обычную тупость и ограниченность.
– Стало быть, алауды в этом отношении представляют собой нечто иное?
– Безусловно. Жители тамошнего Севера горды, вспыльчивы, но при том добры, радушны и весьма благожелательны, если не брать в расчет их стойкой привязанности к человеческим жертвоприношеиям.
Поскольку Вириат не улыбался, Сальвидиен не мог понять, шутит он или нет. Потом все же решил, что шутит.
– И ты покинул общество этих милых людей ради жаркого солнца. Неужели тебе никогда не хотелось вернуться в метрополию, – насколько я понимаю, ты родом оттуда?
– Нынешний гражданин не только на окраинах, но и вдали от Империи не скучает по ней, ибо Империю он приносит с собой.
Литературная беседа меж тем продолжалась. Теперь первенство в ней захватил Мимнерм. Он повествовал о своей последней работе, в которой задался целью создать образ идеального философа. Апиола и Стратоник выражали сомнения в том, что сей дерзновенный порыв может увенчаться успехом – каждый со своей точки зрения. Петина припоминала другие попытки такого рода, порой прибегая к помощи Гедды. Видно было, что подобные разговоры они могли вести сколь угодно времени. Поэтому Сальвидиен, не без некоторого сожаления, попрощался с хозяйкой, сославшись на то, что ему надо работать над речью. К удивлению адвоката, за ним увязался Феникс Диркеопольский. По ходу беседы поэт как-то приувял и помалкивал, ковыряя в зубах фазаньей косточкой, но, покинув виллу, воспрял духом и вприпрыжку двинулся между кипарисами и пальмами Сигилларий.
– Мы с тобой составляли исключения среди этого, безусловно, достойного всяческих восторгов собрания, – разглагольствовал он. – Другие явились сюда лишь для того, чтобы приятно провести время, мы же – по делу. Ибо оба живем на то, что приносит нам ум и талант, да не оскорбит тебя лишнее напоминание об этом…
– Я не оскорблен, – уверил его Сальвидиен. Он понял, что поэту известно о судебном процессе, и раздумывал, какую пользу можно извлечь из данного обстоятельства. – Но Мимнерм, как я полагаю, тоже принадлежит к числу служителей искусств…
– Если бы он жил на то, что приносят ему книги, то питался бы сухими корками, запивая их водой из Орфита, следуя примеру его любимых философов. Но он получил значительное наследство от дяди и приумножил его выгодной женитьбой… здесь не принято брезговать дочерьми купцов и банкиров, сам наместник подает пример. Об остальных и говорить нечего. Разве что Вириат победнее прочих. Он владеет только тем, что человеку его звания и сословия полагается по выслуге – землей и денежным довольствием. Но мне бы и этого хватило…
Итак, Сальвидиен нарвался на сплетника. Что порой может послужить к выгоде, причем обоюдной.
Они миновали Сигилларии и оказались на улице, ведущей к порту. При виде строения с деревянными колоннами, увитыми засохшими плетями винограда, и прибитой на фасаде вместо вывески обломке мачты, поэт потянул Сальвидиена за край хламиды.
– Зайдем?
Сальвидиен уже знал эту харчевню. Называлась она «Артемона», сиречь «бизань-мачта», и содержал ее бывший моряк. Говорили, что он счастливо спасся во время ужасающего кораблекрушения, ухватившись за ту самую мачту, обломок которой красуется над входом. Возможно, он просто распускал подобные слухи, чтобы привлечь посетителей. Надо признать, это ему удавалось.
Адвокат недолго колебался. Разумеется, ему нужно было работать, но он предчувствовал, что из беседы с Фениксомн может извлечь нечто большее, чем из обычных письменных упражнений в элоквенции. Он велел своему рабу Руфу дожидаться у входа и последовал за поэтом.
В «Артемоне», как и в любой харчевне, припахивало дымом и чадом, но все же, стараниями хозяина, было довольно чисто, а посетители избавлены от приставаний попрошаек и шлюх. Сюда приходили поесть, а не подраться и прихватить девицу.
Еды и потребовал Феникс, едва плюхнувшсь за дощатый стол – бобов, вареных в свином сале и козий желудок с кровью, а пока все это доходит – кувшин вина. Сальвидиен взирал на него не без любопытства. Поэт был среднего телосложения, и на обжору, которому потребно ежечасно ублажать чрево, не походил.
– Ты же недавно от стола!
– Там все слишком уж изысканно… да еще постоянно надо думать о том, чтобы лишний раз не сморкнуться и не рыгнуть. Слышал я, что уроженцы метрополии на обедах объедаются так, что тут же и блюют… Однако же, я от госпожи Петины, хоть она из ваших краев, всякий раз ухожу голодный. А вот и вино! – Вино оказалось местное, самое дешевое. Высосав кружку, Феникс продолжал уже более благодушно. – Только не подумай, что я хочу оскорбить свою благородную покровительницу! Благодаря ее денежным подаркам я могу хоть в харчевне поесть в полное удовольствие. А ведь в Арете есть люди побогаче, но гораздо менее тонких чувств. Вот, к примеру, такой Бальбин : денег у его – хоть купайся в них. Я ему приподнес поэму об его садах, и ты знаешь, что он сделал? Прислал мне на дом два мешка муки. Что я – пекарь? А госпожа Петина любит поэзию. Ну, и не только поэзию… Скажем, наш мудрый наместник, правда, имеет привычку время от времени жениться, но Лоллия Петина остается самой стойкой его привязанностью. Конечно, он не единственный, кого она дарит своей благосклонностью, однако наместник слишком умен, чтобы на это обижаться… или слишком стар…
То, что Петина была – и, возможно, остается, – любовницей Луркона, Сальвидиен услышал в первые же дни пребывания в городе. А если бы не слышал, то догадался. Но Фениксу об этом сообщать не стал.
– Поговаривают о несколько иных ее наклонностях…
– Это про Гедду, что ли? Чушь. Разве что изредка, для разнообразия… Но вообще-то госпожа Петина предпочитает мужчин. Не подумай, опять же, что это я ей в осуждение. Кто сказал, что женщина в расцвете лет, давно схоронившая супруга, должна коротать ночи в одиночестве? Или, вновь выйдя замуж, передать в чужие руки имущество и состояние, которым она нынче полноправная хозяйка? Я, заметь себе, к числу избранных счастливцев не принадлежу. Мои стихи Лоллия Петина любит бескорыстно. – Он снова наполнил кружку. – Но Мимнерм… а может, и Стратоник…
– А Вириат?
Феникс фыркнул так, что вино расплескалось по столешнице.
– Вириат! Вириата привлекает в этом доме вовсе не хозяйка. Ты что не знаешь, что он пытался купить Гедду? Ах, да, ты же недавно здесь. Он так привык на севере к тамошним белобрысым и снулым девицам, что ему теперь только таких и подавай. А между тем , кто может сравниться с южанками, то полными огня и страсти, – он с шумом отхлебнул, – то нежными и томными. И в Арете хватает красивых женщин, да что далеко ходить – в том же доме Лоллии Петины… ты заметил такую кудрявенькую, Салампсо ее звать – вот от кого бы я не отказался! И от других тоже… Но это страшилище! К тому же ростом не уступит мужчине. А долговязые женщины холодны в постели, это тебе всякий скажет.
Ознакомительная версия.
