Дарья Кононенко - Ответ большевику Дыбенко

- Сам виноват. Жалко, что чекистов под рукой нет. Они так смешно верещат. Еще офицерье хорошо стрелять. Они сначала корчат из себя героев, а потом точно так же дохнут.

- А остальных красноармейцев тоже?

- Мокроусова с дружками? Та пусть себе живут. Граната в штаны - то смерть легкая. Вот повесить или расстрелять по разному можна.

Паша икнул. Только-только отдышался, так опять про всякую гадость слушать. Ага, Палий, с бутербродом и мешком. Сало жрет. Везет же некоторым.

- Догадался полудурок, - пробормотал Крысюк ему вслед

Паша вспомнил одну вещь.

- А что значит "байстрюк"?

- Ублюдок. Незаконный ребенок, если про человека. Ублюдок - то про скотину больше, когда это, близкородственное скрещивание и от него щенок там получается, к примеру.

- И что?

- Да когда как. Когда нормальное, а когда и отакое получается.

- Ага. Звероподобное и тупое.

Крысюк задумчиво свернул вторую козью ножку.

- Вот он как раз не тупой. Немцев палил только так, аж шкварчало!

- Что он с немцами делал?

- Палил. Поджигал хаты, сараи, офицера в бане поджарил. Мне Радченко рассказал. А его и словили из-за офицера. Люди прибежали, пожар тушить, а он стоит и лыбится, глаз оторвать не может. Немцы ж тоже не пальцем деланные, сообразили, чья работа.

- И дальше?

- Да у него спроси, когда он убирать закончит. Зря гранату спортил.

   Ситуация выглядела еще мерзопакостнее, чем самые худшие предположения - ни оружия в достаточном количестве, ни боеприпасов, ни шансов, особенно в компании вот такого порождения матушки природы. А почему он незаконный? Да только про такие вещи спрашивать неудобно. Особенно у человека, котроый до двух часов ночи отмывал комнату от комиссарского тела.

Утро выдалось непонятно-серым. Повстанцы выискивали, чего б пожевать, и заодно - комнезам. Что это, прогрессор не понял. Да и он прошлой ночью не выспался. Блох нет, над ухом никто не храпит, на голову не капает - спи себе, а нет. Не выходит. Страшно. Тяжко. Шуршит что-то. Или кто-то. Тварь безымянная, черная, аморфная. Выпьет кровь, вынет сердце, выковыряет мозг. Вот только нет такой твари на свете, а есть командир, который ничего своему подчиненному не сделал. Ровным счетом ничего. Паша бы с удовольствием поучаствовал в расстреле садиста доморощенного. А красноармейцы, тем не менее, живые. Плюнули на присягу да посрезали разговоры с шинелей. И кто они теперь получаются? Более того, вороновцы разбрелись домой, до хаты. А Палий тогда своих не сдал, погоны не нацепил. Комедия абсурда. Помяни черта! Навстречу идет.

Прогрессор шарахнулся в сторону. Идея дезертировать отсюда как можно дальше казалась не такой уж и плохой. Вот только куда? И белые -враги, и красных убивать при-шлось.

- Телихенция опять страдает.

Он что, мысли читает? Еще этого не хватало!

- Не твое дело, садист.

- Куда садиться? На тын? Сам там и сиди. Подобралась парочка!

- Парочка?

- Ты видел, как этот гимназист курку резал?

- Что смешного в том, чтоб зарезать курицу?

- Сначала он взял топор. Здоровый такой колун, я с трудом поднимаю. Потом он взял тесак поменьше, пошел во двор, поймал маленькую, тощенькую, рябенькую курку. И она его так по руке долбанула, что он и тесак потерял.

- Быдло и садист.

- Куда я сесть должен? А телихенция нарывается, - Палий рванул наган из кобуры.

Паша обреченно потянулся за своим.

- Телихенция хочет дуэль? Ты шо, гусар з Сумского гусарского полка?

- Какие мы умные слова знаем!

- Хлопцы, я вам не мешаю? - командир. С автоматом в руках.

Палий лениво спрятал наган.

- И куда он мне садиться предлагает?

- Никуда. Он тебя обозвал половым извращенцем, который получает удовлетворение от причинения страданий женщинам. Это называется "садист".

Палий посмотрел на прогрессора в упор. Паше стало не по себе.

- Я женщин не бью. Ни разу не ударил. Ни одну.

- Я не в том смысле!- Паша понял, что сейчас его будут бить,- комиссара зачем гранатой?

- Нет, можно было бы похоронить его заживо и не изгадить всю комнату, - командир не испытывал по этому поводу угрызений совести, - чистоплюй ты наш. Ручки запачкать боишься лишний раз. Глиста в человеческом обличье жалеешь. Да и глиста можно в формалин засунуть да людям показывать, а от комиссаров один вред и бред. Сознательный боец сам понимает, зачем и за кого ему воевать и надо ли вообще воевать. И сознательный боец не расходует боеприпас зря.

   Палий хмыкнул. С таким же успехом можно было читать мораль Барсику. Да и то кот умел уползать под диван с подавленным выражением морды. Хорошо еще, что кота к маме перевез. Они прекрасно ладят. Зараза сиамская, мне тебя не хватает. А здешних кошек гладить опасно для здоровья.

Вот одна у забора сидит. Чешется. Серая да тощая.

- Кысь-кысь.

Ну хоть кошку оставь в покое. А нет. Она об него трется и урчит. Глупое животное. Нашла к кому ластиться.

- Да, кстати, у Бондаренчихи самогон не берите. Она на мухоморах настаивает.

- На мухоморах это еще не страшно, я знал одного дедка, который увел со станции цистерну спирта. Деревянного.

- Древесного, - фыркнул командир.

Паша подавил желание послать этих двоих куда подальше. И заодно пожалел, что не захватил хотя бы дешевенький "Полароид". Сфотографировать бы да подписать "У нас блохи!" Палий и сам чешется, и кошку гладит одновременно. Сейчас умру от умиления.

Откуда-то донесся запредельный визг. Эсэр дернулся.

- Та то Бондаренки свинью в тачку запрягают. Еще спрашивали, нет ли у меня лишнего пулемета.

- Они ненормальные?

- Дети як дети. Одинаковые разве что.

- Угу. Тройняшки.

- Ты ж грамотный? - командир стоит близко, уставился внимательно, будто никогда человека в шинели не видел. Вот уж манера в угол загонять. И улыбочка кривая, неприятная. А нечего было в бурной студенческой юности шататься по трактирам. Вот и схлопотал чем-то острым по физиономии, до сих пор заметно.

Паше очень захотелось сказать "нет".

Палий стал потихонечку отступать куда-то в район коровника. Или свинарника. Что там у хозяина водится? Почти по земле стелется.

   - Стоять! И куда ж тебя несет? Без тебя комнезам найдут.

Прогрессор и так стоял спиной к забору и недоумевал. Интонация командира ему не нравилась. Обычно таким голосом декан зачитывал оценки за контрольную.

- Роман, ты ж вроде вчера обещал гимназисту уши оторвать, если он еще раз про свою гимназию вспомнит. Люди деньги платят, а оно выкаблучивается. Не так, что ли?

Бывший студент уже ничему не удивлялся.

Палий вскинул голову. Ну точно кот. Дурной лишайный помойный котяра. Сейчас кинется.

- И шо?

- Будет двойная польза - и ты грамоте выучишься, не будешь в бакалее гвозди спрашивать, и вот этот чистоплюй никуда не вляпается.

- Я не гвозди спрашивал! Я спрашивал, где они продаются!

- В бакалее. Не позорься хоть сейчас.

- Это что, я буду вот этого учить писать палочки?

- И крючочки, и кружочки, - командир наслаждался выражением лиц подчиненных.

Палий почесался под шапкой.

- Я не понял, а при чем тут буквы?

- При том, что все буквы состоят из палочек, кружочков и крючочков, ну как скелет из костей. Да не смотри на меня так, не ты один неграмотный. Я пойду у этих новых поспрашиваю, а то наш чистоплюй заскучал, на людей кидается.

- А почему не Митенька?! - возопил Паша, который понял, во что его втравили. Кажется, это здесь называется ликнеп. А дедушка говорил "ликбез".

- Во-первых, его не станут уважать и, следовательно, слушаться. Во-вторых, у него дыра в ладони, он правой рукой временно не владеет.

   Прогрессор обреченно пожал плечами. Что он такого сделал? Хотя выражение лица доморощенного садиста было еще более удрученным.

В результате у Паши на руках оказались три тетради в косую линеечку, одна чернильница с мухами, две перьевые ручки, которые и на ручки непохожи были, три химических карандаша, на которые надо плевать, один обычный карандаш и какой-то маленький ножик. Перочинный, кажется.

А вот и ученики подоспели. Палий, с таким видом, будто он идет к зубодеру, Мокроусов, тоже трясется, тот тип в штиблетах, Гордеев, кажется, семечки лузгает. Крысюк. Он что, тоже неграмотный? Мама. Роди меня назад! Уже в дверь колотят.

Расселись за столом, тетрадь потрошат. Смотрят. Семечки лузгают - Гордеев поделился.

- И як те палочки писать? - Палий. Или самый храбрый, или самый нетерпеливый.

- Маленькие и ровненькие. Чтоб на одной линейке умещались. И пока всю страницу не заполните, то урок не закончен.

- А в рыло? - ну товарищ Мокроусов, ну с виду же приличный человек, зачем же сразу угрожать?

- А в ухо? - Крысюк отвлекся от складывания тетрадного листочка в жабку, повернулся в сторону Мокроусова всем телом.

- Чего-то ручка не пишет.