Про то, что с Доном Саладо осторожность требуется, я сеньору Рохасу сразу же поведал – от греха. Не удивился он даже – сказал, что еще прошлым вечером о чем-то таком догадался. Уж больно Дон Саладо горячо про Ланчелоте всяких говорил.
– Чему же удивляться, сеньор, – заметил лисенсиат, меня выслушав. – Увы, невежество все еще царит в нашей славной Кастилии. На цепь! Какая дикость! Если и нужна в случае этом цепь, то совсем иная – цепь системы…
Очень мне это слово отчего-то не понравилось. Система, понимаешь!
– Лечение оной болезни нелегко, но все же возможно. И пользуясь тем, что волею случая оказался я в вашей компании…
Щелкнул толстячок пальцами, усиками своими дернул.
– А что? Болезни такие приходилось мне изучать в городе Париже…
И аж глазами заблистал! Смолчал я, но отчего-то не захотелось мне, чтобы сеньор Рохас моего идальго пользовал. Ну никак не захотелось.
Нет, не дам сажать я рыцаря на цепь! И кровь пускать не дам, и пиявки тоже.
Система! Придумал, умник!
А лисенсиат вновь в задумчивость впал, пальчиками своими крутить начал. Мне даже любопытно стало. Ну, ладно, система системой, а где в этакой глуши он аптеку найдет?
Обошлось, однако, без аптеки.
На ближайшем привале (Куло мой опять заартачился, Задница!) сели в теньке на холмике, я уж и плащ на траву постелил – отдохнуть чуток. Но не тут-то было! Достал сеньор Рохас из вьюка бумагу, а к ней лаписьеро [31] свинцовый. И окуляры на нос нацепил. Тут уж и Дон Саладо заинтересовался.
– Не собираетесь ли вы, сеньор, снимать с кого из нас парсуну? Смею вам заметить, что слава моя, увы, пока не такова, чтоб мог я сей чести удостоиться.
– Отнюдь, – ответствовал лисенсиат. – Да и не мастер я насчет парсун. А давайте-ка, сеньор Саладо, пейзаж нарисуем, сиречь местности этой изображение. С вашей помощью. Итак, что вы видите?
– Гм-м…
Оглядел мой рыцарь окрестности, даже ладонь ко лбу приставил. От солнца.
– А вижу я перед собой горы, слева же – замок, а справа вроде как пещера…
– Вот и славно!
Р-р-раз – и забегал свинец по бумаге. Вот и замок, вот и пещера. И горы, конечно. А толстячок все уточняет: сколько у замка башен да насколько горы высоки.
Вот и готово. Поглядел Дон Саладо, одобрил. Точь-в-точь!
– А теперь, сеньоры…
И вновь – свинцом по бумаге. Бегло так, позавидовал я даже.
– Вот, извольте сравнить, Дон Саладо. Не видите ли вы некую разницу?
А что там видеть-то? Второй-то рисунок правильный. Ни гор на нем, ни замка. Холмики, овцы вокруг, домишко скособоченный.
Все как есть.
Задумался мой идальго, бороду мочальную кулаками подпер.
– Понял я, сеньор, и увидел, конечно же, различие. На втором рисунке изобразить вы изволили то, что вам отсюда видно, на первом же…
Не договорил, вздохнул грустно, голову понурил.
– Или не знаю я, сеньоры, что почитают меня всюду безумцем? Но что делать, ежели все органы чувств говорят мне одно и то же? Если бы только зрение, но ведь и слух, и обоняние даже…
– Логика! – вставил я, наш с рыцарем разговор вспомнив. И не только разговор, но и меч пощербленный.
А может, не все так просто?
Лисенсиат, как про логику услыхал, даже крякнул. Поползли вверх брови вместе с окулярами, еле-еле на лбу удержались.
– Однако же, сеньор Саладо, должны вы согласиться, что все прочие видят и чувствуют иначе!
И дернуло тут меня за язык!
– Отчего же все, сеньор лисенсиат? Или мы с вами этих «всех» считали? Мир велик, а мы и треть Кастилии не объехали. Может, за морем где-то или за Пиренеями видят так же, как Дон Саладо?
…На Сицилии, например. Там уж точно на каждом шагу – драконы с людоедами!
На этот раз толстячок запыхтел, на меня воззрился гневно. За то, что я его систему порушил.
– Но, может, Дон Саладо, для начала так поступим: вы о том, что видите, нам говорите, однако в поступках будьте умеренны. А мы с вами вместе рассудим, надо ли за меч браться.
Вновь рыцарь голову понурил. Кивнул.
– Что ж, пусть так и будет. Но не могу я молчать, ежели чую беду…
И тут задумался я. Людоедов с великанами вспомнил – и тех, что на горке, и тех, что на постоялом дворе.
– Говорил я уже, что звенит у меня в ушах. И не было бы в том особой беды, если бы не примета верная. Где-то рядом совсем обретается чудище жуткое, именуемое василиск.
– Простите? – растерялся лисенсиат. – Василиск? Это который basiliscum? Co змеиным хвостом и петушиной головой?
– Да! – костлявый палец взлетел вверх, к горячему солнцу. – Чудище, что над всеми гадами повелевает. Монстр, убивающий взглядом своим и дыханием своим. Адский выползень!…
Скривился сеньор Рохас, а мне не по себе стало. Ну, путается мой дядька в словах, морисков людоедами кличет…
Но ведь не в словах дело!
А если и вправду какая-то дрянь рядом обретается?
И снова меч тот, со щербинкой, перед глазами встал!
– Увы, не взял я с собою зеркало, – вздохнул рыцарь. – А ведь зеркало – лучший способ поразить чудище, ибо мечом рубить его несподручно, так как в случае этом есть опасность глазами с ним встретиться. А сие, как ведомо, – верная смерть!
А я уже думаю-гадаю, как рыцаревы слова на кастильский перевести. По дороге селение скоро быть должно. Не там ли чудище это? Может, мой идальго местного альгвазила [32] почуял? Знаю я этих василисков!
А может, и того хуже?
В общем, не понравилось мне это, страх как не понравилось. И только мы селение это увидели – сразу, как с холма спустились, – я тут же дагу поудобнее пристроил. Мало ли? Да и рыцарь мой подобрался весь, копье у меня забрать попытался.
Ну, копье я ему не отдал, однако твердо решил, что лишней минуты в том селении не задержусь. Вот лишь напоим наших одров, которые с копытами.
Только лисенсиат носиком своим недовольно дергает, вроде как возмущается. Да какой с него спрос, с ученого? Жизнь, она – не такая, как в книжках!
Колодец на самой околице оказался, у перекрестка.
Направо поедешь – не знаю куда попадешь, налево – в горку упрешься, а нам туда не надо. Прямо нам, к Арасене, откуда дорога к Севилье ведет, не сворачивает. Да только без скотины далеко не уедешь, а скотина пить просит. Мой Куло даже орать начал, громко так, противно.
А у колодца – народ. Всякий – и поселяне, и жены ихние, и вообще непонятно кто. Значит, ждать надо.
А Дон Саладо с конька своего даже слазить не стал. Сидит, ноги худые, длинные, пятками пыль цепляют, рука, которая не сухая, за гарду держится.
Фу-ты! Я уж себя и так успокаиваю, и этак, да на душе все муторнее и муторнее. Словно и я того василиска клятого чую.
Лисенсиату, понятное дело, хоть бы хны.
Слава Деве Святой, дошла до нас очередь. Кинул я вниз ведро, ворот покрутил, плеснул воды в корыто деревянное, а сеньор Рохас уже и мула подвел. Куло мой, как воду увидел, вообще взвыл.
Дошла и до идальгового конька очередь. Слез Дон Саладо на землю, а сам белый, пот на лице…
– Здесь он, Начо, – шепчет. – Рядом! Ты, Начо, далеко не отходи, да только не вздумай смотреть, не дай Господь, глазами встретишься…
А меня морозец бьет, как тогда, прошлой ночью. Оглянулся я, туда-сюда посмотрел…
…Колодец, народ вокруг, куры в пыли купаются, чуть дальше улочка да заборы.
Попил рыцарев конек, оно и ехать можно, да тут, конечно же, лисенсиат вмешался. Мол, одрам нашим отдых требуется, а вот и тенек, сиеста опять же…
Я даже не огрызнулся – за рыцарем следил. А он напрягся весь, ушами, точно собака, водит…
…Только сейчас я заметил, какой он ушастый. Это потому что шлем его, салад который, набок съехал…
– Начо! Он…
Тихо так сказал, чуть ли не шепотом, да я такой шепот и за десять шагов бы услыхал.
Вот и услыхал, рука уже на гарде, глаза псами охотничьими бегают. А Дон Саладо дернул плечами своими худыми, вздохнул, выдохнул…
Вперед шагнул – с лязгом железным. Туда, где первый дом стоял.
– Видать, сеньоры, это и есть бой мой последний! Только вперед не глядите, ибо взгляд его…
Да чей взгляд-то?
А тут народец как раз расступился, вид на улицу открыл – в ту сторону, куда идальго собрался. А там ничего и нет. Улочка (да не улочка, тропа пыльная меж двумя канавами), куры опять же. И петух – здоровенный такой, с хвостом разноцветным. Король-петух!
А Дон Саладо уже рядом, и меч его, железяка, в руке, ржавчину солнышку кажет…
– На бой, на бой, чудище! На смертный бой!
Я уж и вперед было подался, но с кем биться-то? Если бы альгвазил здешний, то я бы сразу дагу вынул.
– Ко-ко-ко-ко-ре-ку-ку-у-у-у!
Взметнулась железяка – и прямо на петуха! Сверху!
Ой!
А у меня челюсть отпала. Это что, василиск?
– Рази, Испания-я-я!
Черкнул меч по пыли, а петух уже в стороне. Нахохлился, перья взъерошил…
– Рази!!!
Да как кинется на рыцаря моего! Да как закричит!
Ну, схлестнулись! Бой ужасный!
Пыль и перья закружились.
Меч свистит без передышки,
А петух орет-кудахчет
Да когтями вкупе с клювом
По доспехам бьет-молотит.
Очумели поселяне,
Что на бранный шум сбежались,
Трут глаза, себе не веря,
Кто креститься даже начал.
А петух-то не сдается,
Вновь и вновь он налетает,
Клювом в глаз идальго целя,
И кудахчет, и кудахчет!
Но тут рыцарь Дон Саладо,
Силу всю свою собравши,
Закричал что было мочи:
«Санто-Яго Компостело!
Смерть тебе, лихое диво!»
И мечом своим тяжелым
Разрубил врага с наскока.
Крикнул кочет, наземь рухнул.
Тут и смерть ему случилась!
Первым опомнился не я – я все еще столбом стоял, рот закрыть забывши. Сеньор Рохас сообразил – на мула вскочил, меня в плечо толкнул…
