Все вдруг замедлилось, почти остановившись, и внезапно я ощутил себя крошечной частичкой некого огромного целого, в которое входили и галактика Млечный Путь, дрейфующая по бесконечной Вселенной, и планета Земля в своем опостылевшем кружении вокруг звезды по имени Солнце, и кровоточащий многокилометровый фронт, едва родившийся, но постоянно требующий все новой пищи, и двенадцать «мессеров», которые «худые», и бомбардировщики – сборная солянка, все, что смогли собрать на разбомбленных аэродромах, – спешащие вслед за «худыми» с натужным воем перегруженных бомбами моторов, наша дежурная недавно еще четверка, а теперь тройка, мчащаяся навстречу начавшим уже – рановато, на мой взгляд, – стрелять «худым», и, наконец, мои «церштереры», почти прямо у меня над запрокинутой в кабине головой заходящие на аэродром, где начинают уже взлетать наши. Со спокойной отрешенностью наблюдаю, как обреченно выходит на смертельное рандеву со мною их ведущий, как тащится за ним ничего не замечающий еще ведомый, как не успевает довернуть в мою сторону следующая пара, как заполошно открывают огонь две последние пары, трассы, кажется, тянутся медленно-медленно, в мою сторону… мимо. На один бесконечный миг нажимаю гашетки и отчетливо наблюдаю, как тяжелые пули БСов одна за другой вспарывают кабину, убивая сначала пилота и тут же стрелка. Двухмоторный «мессер» еще какое-то время летит по прямой, слегка покачивая консолями крыла и словно не догадываясь еще, что он уже мертв…
Неспешно и почти без перегрузки, поскольку не успел еще толком набрать скорость, выхожу из пике, уже позади всей восьмерки, и тут же ввожу свою «птичку» в боевой разворот[53], оказываясь на хвосте снизу у «сто десятых», самый удобный ракурс, но – увы, увы… Не с моей скоростью их сбивать. Так. Однако даю пару трасс, чтоб жизнь малиной не казалась. Петрович зарядил побольше трассеров, и смотрятся они очень эффектно. Никто не любит, когда в него стреляют. Как-то отвлекает это. От всего прочего. Аэродром я уже проскочил, «церштереры» не смогли ни сбить кого-нибудь из взлетавших, ни отбомбиться прицельно. Что, собственно, от меня и требовалось. Плюс свой сбитый. Ведущий восьмерки. На виду у всей аэродромной публики.
«Худые» тоже проскочили сквозь тройку Фролова, обменявшись трассами. Без видимых результатов. В лоб что на И-15, что на И-153, тем более на И-16 «худому» очень неуютно ходить. Вооружением мало чем уступают, если вообще, а огромного, для таких козявок, диаметра однорядная «звезда»[54] защищает спереди почище любой брони. Проскочив, разминулись, «худые» сразу ушли в высоту, а наши в боевой разворот. Чтоб снова в лоб встретить. Тут и я присоединяюсь, заняв свое штатное место позади замполита. Немцы довольно далеко ушли, там развернулись и снова на нас, мы, натурально, навстречу. Достаточно сблизившись, задираю нос и выдаю трассы не целясь, потому как лечу навстречу буквально морю огня. Очень страшно. Пушистые трассы, такое чувство, облили силуэт моей машинки, будто волной, пара жестких ударов, отдающих вибрациями, но, похоже, ничего серьезного. Опять разминулись, фрицы снова пошли вверх, да там и остались. Опытные[55], собаки, на виражи не хотят, и в лобовые им стремно. Четверка отвалилась и ушла на запад. Видимо, кому-то из них досталось-таки. «Церштереры», похоже, можно поздравить с облегчением – бомбы куда ни попадя побросали. Развернулись, но в драку пока не лезут. В стороне снова к востоку заходят. Видимо, участь ведущего не понравилась, да и наши взлетели уже, высоту набирают. Десяток «чаек» – не фунт изюма. И продолжают взлетать. А с запада тем временем бомберы подходят. Километра три им еще. Впереди неполная – без одного – девятка Ju-88, за ними пяток «Дорнье»[56], 215-х, и в замыкающих две тройки He-111. Сборная солянка. В сопровождении четверки «мессеров». Не тех, что ушли, – новых. В смысле, следующих. Похоже, с нашим доблестным полком решили покончить, и очень даже смахивает на то, что на сей раз фрицам это удастся. Отчасти, во всяком случае. Единственное, что радует, так это что более или менее готовых к взлету машин у нас довольно много. Не радует же, что до заката далеко еще.
«Церштереры», наконец решившись, рванули в лобовую на «чайки». Это серьезно. Курсовая батарея у «сто десятого» не дай бог. Но успевшие набрать высоту «чайки» порскнули от них во все стороны, как воробьи от коршуна, лишь один заметался и не успел. Тут же исчез в шаре взрыва. Молодой, наверное. Но уже несколькими секундами позже три пары «чаек» повисли у них на хвостах, вскоре один «церштерер» воткнулся в землю, еще один, задымив, ушел к западу.
Словно извиняясь за недавнюю отлучку, тянусь строго за замполитом. Наша четверка виражит над аэродромом, набирая высоту. До двух с половиной. Фрол, похоже, решил контролировать пространство над аэродромом. Правильно, бомберов пусть «чайки» переймут. Им сподручнее. А мы пока за «худыми» и остатком «церштереров» присмотрим.
На западе сплошные трассы. «Чайки» схлестнулись с бомберами. Те идут с подвесками и по скорости вынуждены равняться на самых тихоходных, каковыми на данный момент являются «хейнкели», и при таком раскладе «чайки» должны чувствовать себя очень даже вполне. Они и чувствуют. Один «юнкерс» уже падает, еще один на подходе, что-то еще валится, кажется, и «чайкам» достается от подсуетившихся «мессеров», ну так как же без этого – война она и есть война.
Мы же, выстроив круг и приняв в него еще четверку «чаек», кружим над аэродромом и наблюдаем, благо есть за кем. И «мессеры», и «церштереры» выше нас, кругами поширше. Ждут момента, но пока стесняются. В лоб не хочется, хвосты мы не подставляем. Размен «1 в 1» их определенно не устраивает и тем более не привлекает. Во-первых, жить хочется, а во-вторых, начальство не одобряет. Истребителей у них, даже если с «церштерерами» и прочим считать, раза в три меньше было, чем у ВВС РККА. Насколько помню[57].
Бомберы, сбросивши бомбы неведомо куда, уходят, «чайки» возвращаются к аэродрому. Сразу заметно, что потери есть. Хотя и фрицам определенно досталось. С аэродрома взлетают еще две тройки «чаек», присоединяются к нам. Наши «мессеры», утратив интерес к событиям, тоже линяют на запад. Болтаемся в воздухе еще почти час, до заката. Вчетвером. Садимся уже в полной темноте – на полосу выгнали пару «полуторок»[58], подсвечивают фарами. В принципе нормально. Костик такую посадку уже отрабатывал. Вообще, здешний Батя, смотрю, силен. Если б и остальные комполка хоть вполовину такие были. Эх, если бы да кабы…
Без доклада направляемся в столовую. Перекусить – и в койку. В смысле, на нары. Завтра точно часов с пяти снова по коням. Замполит по ходу забежал на КП, узнать, как у нас дела. Народу в столовой много, но с устатку не обращаю внимания, что от меня будто шарахаются. Ну, не как от прокаженного, но где-то навроде того. Фрол сразу повел к свободному столику, сел посередке, я, знамо дело, справа. Цырик тащит хавчик. Приходит замполит, толкает недолгую речь. Выяснилось, что наши потери – 29 машин и 22 летчика. Из них трое ранены, у многих судьба окончательно не известна. Что не вовсе печально, поскольку двое из сразу не вернувшихся уже возвратились. В строй. Неплохо. Мне казалось, потери больше будут. Ну, и насчет немцев… Восемнадцать сбитых в воздухе – это те, которые точно грохнулись, при свидетелях. Из них пять моих. Уже. Не слабо. Батя садится напротив, замполит справа от меня. Неужто здесь принято так отличников боевой политической чествовать? Не припомню что-то ничего такого, я-то ладно, но и Костик тоже… Да и лица у них у всех… Какие-то не такие. Не поздравляют с такими лицами. Фрол достает откуда-то бутыль сорокаградусной, наливает в стакан. Стандартный, граненый. По краюшки. Так, если память не изменяет, 250 граммов должно быть[59]. Что делать – ума не приложу. Я в той жизни не пил. Почти совсем. Хотя мог и умел. Дедкина школа. Костик тоже этим особо не баловался. Что-то там такое было у него в детстве-отрочестве нехорошее, с водкой связанное, нет времени разбираться. Мотаю головой. Но Батя – сам не пьющий и совершенно не терпящий алкашей Батя – настаивает.
– Пей, герой. Это приказ! – повышает голос.
Ну что ж, ежели Родина прикажет, так мы хоть голой жопой на ежа. Опрокидываю все в себя. Я-то пить умею, пришлось-таки научиться, а Костик, похоже, совсем нет. Тем не менее усвоилось, хоть и не без труда. Занюхал хлебцем. М-да. А за пять сбитых мне, насколько помню, пол-литра положено плюс фронтовых сто. Не выдюжу. А Батя смотрит на меня грустными такими глазами и, словно пересиливая себя:
– В общем, ты это, держись, Костик… Те «лапотники», которых ты от аэродрома отогнал… за что спасибо тебе огромное… они, словом… бомбы-то сбросили… Куда попало… вот… Ну и одна, двухсотпятидесятка, похоже… В общем, на тот дом попала, где ты квартировал… а там все, и Варя твоя, и хозяева с детьми… словом, одна большая воронка… Петрович рассказал.
