— Нет. Я бы не стал делать этого без вас...
В этот момент из-за двери послышался шум. У меня похолодело в груди. Управляющий побледнел, а я быстро направился к порогу, бросив на ходу:
— Если ваши дуболомы навредили Фоме, то я вас на каторгу сошлю...
Но в холле банка творилось совсем не то, о чем я беспокоился. Там не было огромного кота — Питерский раскидал дружинников и теперь стоял спиной ко мне, расставив руки в стороны.
— Только дернитесь! — сурово говорил он. — Это в прошлый раз я вам морды не набил, потому что стеснялся. А сейчас не посмотрю, что кости у вас слабые!
Снаружи послышался топот, и с улицы ввалилось несколько жандармов с ледяными дубинками наперевес. Перед ними возник огненный лев с раскрытой пастью, усеянной острыми зубами.
— Всем стоять! — рявкнул я и прямо из пола вырвались сразу несколько пней тотемов. За моей спиной появились Леший, Митрич и Минин, а под потолок взвилась донельзя довольная Баньши. Раздался сдавленный вздох и звук падения бесчувственного тела на пол — иногда при виде Баньши такое случалось. Жандармы смешались, не ожидая подобного представления.
— Если мы пострадаем, то я натравлю на вас всех призраков Петрограда, — холодно пообещал я.
— Вашество, они напали! Я не стал терпеть такого! — виновато пробасил Фома.
— Павел Филиппович, — проблеял управляющий и принялся обмахиваться платком. — Произошло недоразумение...
— Разрешите его немедля, — процедил я, недоумевая, как сумел призвать такую мощную поддержку всего одним щелчком пальцев. — Мы подождем в вашем кабинете.
— Как скажете...
— Подождем извинений. И они должны быть достаточно убедительными.
— Вашество, вы бы убрали эту дамочку, — попросил Питерский, указывая на Баньши. — Она тоже призрак, я понимаю... Но все же она не кажется мне доброй.
Бледная девица удивленно воззрилась на Фому, не понимая, почему он не боится ее.
Я убрал тотемы, и миньоны ушли в межмирье.
— А мне рубашку порвали, и чай пролили на пиджак, — сообщил помощник, когда мы вошли в кабинет. — Вот чего им неймется? Я же и стригусь и одет хорошо... У вас будут неприятности из-за того, что я там натворил?
— Все в порядке, — успокоил его я. — Твоей вины нет. Управляющий обеспокоился, что ты обкрадывал меня.
— Ох и дурной он, как я погляжу... — покачал головой Фома.
— С одной стороны, я понимаю, отчего он так решил. Но с другой — ему следовало сначала поговорить со мной, а уж потом натравливать на тебя дружинников и вызывать стражей порядка.
— Значит, мне не показалось, что эти громилы меня побить хотели, — с облегчением произнес помощник. — А чего плохого, что я что-то сюда приносил? Разве это запрещено?
— На самом деле нет, — честно признал я. — Хотя, кое-кто может предположить, что таким образом мы отмываем средства.
— Чего там мыть? Все чистое вроде, — не понял Фома и пригладил растрепавшиеся во время потасовки волосы.
Я покачал головой:
— Любовь Федоровна должна мне будет многое пояснить. Кстати, а на чей счет ты вносил деньги?
Фома нахмурился:
— Некоторую сумму вносил на свой счет, как и просила наша женщина. А также покупал ценные бумаги на предъявителя. Их я убирал в ячейку. Разве я делал что-то дурное? Деньги я эти не собирался трогать. Любовь Федоровна сказала, что они будут работать на меня. Не стану же я с ней спорить по таким пустякам.
— И то верно, — усмехнулся я. — Значит, у нашей женщины в доме хранятся запасы, о которых она решила мне не говорить... И запасы эти не только из консервов состоят.
— Ну, это уж ее личное дело, как мне кажется, — резонно заметил Питерский.
— Согласен. Но если бы она предупредила меня, то я дал бы соответствующее распоряжение управляющему, и тот не поднял бы тревогу...
— Даже жалко его, — негромко сообщил Фома. — Вроде и дурак дураком, но ведь беспокоился о вас.
— Он глуп! — отрезал я.
— Это да. У нас такой же дурачок был в деревне, поднимал панику по любому поводу. Сразу начинал кричать, хватался за вилы...
— И как поступил с ним староста? — поинтересовался я.
— Просто — отправил его в ночную табун стеречь. Там он и бегал вокруг лошадей, отгоняя тени всякие. А утром находили его спящего без задних лап.
— Умно, — хмыкнул я.
За спиной почти неслышно открылась дверь. Фома поправил порванный ворот рубашки и хмуро покосился на управляющего.
— Простите, Павел Филиппович. Я отправил жандармов, пояснив, что произошла досадная ошибка...
— Извинитесь перед моим помощником. Вы ведь его подозревали в подлости, на него натравили дружинников.
— Они пострадали... — попытался возразить мужчина.
— А должен был пострадать Питерский? — повысил голос я. — Ему одежду попортили!
— Простите, уважаемый Фома, — с трудом проговорил управляющий. — Я оплачу вам испорченные вещи.
— За что
