Затем караван чинно проследовал назад в гостиницу в Буне, и охрана вздохнула с облегчением. Сенатор с женой удалились на покой, охрана выставила на ночь патрули, а пресс-команда пошла поискать себе занятия и обнаружила оргию модераторов, веселившихся под огромным влажным шатром. Оскар извелся, весь день стараясь избегать Клары, а потом вдруг обнаружил, что сам устроил так, чтобы провести — вечер с бывшей подружкой. Просто чтобы показать, что не переживает. Хотя до сих пор тяжело переживал разрыв.
Итак, Клара тянула из бокала гостиничное шабли, а Оскар, который не пил, взял клубную содовую. Они сидели за маленьким деревянным столиком, в ресторане с Хью, и это вы подтолкнули меня к конфронтации с ним! Лаборатория была разрушена, она была наполовину в его руках, и он собирался захватить ее полностью. Они бы стали просто… его ставленниками. Я не хотел, чтобы они попали к Хью.
— А какая разница? Если они все равно чьи-то сторонники.
— Разница? Между мной и Хью? Ну хорошо! На этот вопрос я могу ответить точно! Разница вот в чем. Что бы ни делал Хью, это делается исключительно для Хью. С начала и до конца только для него самого и для большей его славы. Но то, что делаю я, — делаю не для себя. И я не присваиваю себе людей.
— Из-за твоего происхождения.
— Элкотт, все еще хуже. Я вообще не рождался. Вмешалась Лорена.
— Я думаю, мальчики, вам лучше остановиться. Вы уже ходите по кругу. Почему бы нам не перекусить чем-нибудь?
— Я не собирался ранить его чувства, — рассудительно сказал Бамбакиас, — я просто подхожу критически к структуре общества в целом. И я прихожу к выводу, что она ни на чем не держится.
Лорена стиснула руки.
— Да при чем тут Оскар, господи боже! Президент послал бумажные кораблики через Атлантику безо всякого прикрытия. Война скоро закончится. Это ведь не более чем шоу. Тогда и здесь война закончится. Тогда они найдут еще какой-нибудь отвлекающий маневр. Теперь здесь такая жизнь. И нечего поднимать панику.
— Ты права, дорогая. Я извиняюсь, — сказал Бамбакиас.
— Мы собирались здесь отдохнуть. Тебе следует набраться сил перед слушаниями. Я хочу чего-нибудь перекусить, Элкотт.
— Она так добра ко мне, — сказал Бамбакиас Оскару и внезапно улыбнулся. — Я уже давно так не увлекался работой. Это прекрасное чувство.
— Оскар всегда на тебя хорошо действует, — сказала Лорена. — Лучше всех. Ты должен быть добрее с ним.
Сенатор и его жена хотели отведать луизианской кухни, это был законный предлог. Они взяли множество лимузинов, куда погрузилась команда сенатора в полном составе, а также состоящие при нем журналисты и многочисленная охрана. Весь караван двинулся в знаменитый ресторан на озере Чарльз в Луизиане. Они получили большое удовольствие, так как ресторан был превосходный, и никто не сомневался — Хью скоро узнает об их поездке.
Они вкусно поели, щедро расшвыривали чаевые, обед был хорош, хотя сенатор, который сидел на транквилизаторах, не мог пить. Зато жена сенатора пила, даже слишком много. Кроме того, они привезли с собой еще одного члена команды — нового пресс-секретаря сенатора Клару Эмерсон.
Затем караван чинно проследовал назад в гостиницу в Буне, и охрана вздохнула с облегчением. Сенатор с женой удалились на покой, охрана выставила на ночь патрули, а пресс-команда пошла поискать себе занятия и обнаружила оргию модераторов, веселившихся под огромным влажным шатром. Оскар извелся, весь день стараясь избегать Клары, а потом вдруг обнаружил, что сам устроил так, чтобы провести1 вечер с бывшей подружкой. Просто чтобы показать, что не переживает. Хотя до сих пор тяжело переживал разрыв.
Итак, Клара тянула из бокала гостиничное шабли, а Оскар, который не пил, взял клубную содовую. Они сидели за маленьким деревянным столиком, в ресторане играла музыка — все условия, чтобы поговорить наедине.
— Ну, Клара, как там в Голландии? Наверное, это было очень увлекательно.
— Да. Сначала.
Она очень хорошо выглядела. Он совсем забыл, какая она красивая. Он вообще забыл, что когда-то у него была привычка ухаживать за красивыми женщинами. В роли члена команды Бамбакиаса и вашингтонского пресс-агента Клара была куда больше на месте, чем в Бостоне, в те времена, когда она только начинала работу в политической журналистике. Клара была еще молода. Он совсем забыл, что это значит — общаться с молодыми, красивыми, нарядно одетыми женщинами. Оказывается, он с ней вовсе не покончил. У него не хватило на это времени. Он просто отложил эту проблему в сторону и попытался забыть про нее.
Он смотрел, как движутся ее губы, затем сосредоточился и постарался вникнуть в то, что она говорила. Она говорила, что нашла свои культурные корни и осознала себя как белая. В Европе было полным-полно янки — перебежчиков и эмигрантов. Пивные погреба были забиты стареющими белыми американцами, оплакивающими свою горькую судьбу и родину, которой управлял полоумный краснокожий. Для Клары в Европе не было ничего романтического. Та часть Европы, которая тонула быстрее всего, никому не могла показаться особенно романтичной.
— Разве что военному корреспонденту. Вроде бы есть такой способ сделать карьеру.
— Тебе это приятно, да? — сказала она. — Тебе нравится меня мучить!
— Что? — Он был поражен.
— Разве Лорена не рассказала про мои злоключения в Голландии?
— Лорена не рассказывает мне о работе в команде. Я больше не состою при Бамбакиасе. Похоже на то, что у меня сейчас вообще нет своей команды.
Она потягивала вино.
— Все эти команды — жалкое зрелище. Омерзительное. В наши дни люди готовы на все, чтобы обеспечить себе хоть капельку безопасности. Готовы даже продаться в рабство. Любой богач может обзавестись собственной бандой, стоит ему только захотеть. Это настоящий феодализм. Но страна сейчас в такой разрухе, что даже феодальные порядки у нас не работают.
— Я думал, ты хорошо относишься к Лорене. Ты ее всегда отлично раскручивала.
— Ну, она нравилась мне как материал. А как босс… Но что я говорю? Лорена для меня много значит. Она взяла меня на работу, когда я совсем пропадала, она сделала из меня какого никакого игрока в политике. Она не выставила меня вон из-за той голландской истории. У меня классная работа в Вашингтоне, я шикарно одеваюсь и разъезжаю в машине.
— Прекрасно. Ты меня убедила. Расскажи, что с тобой приключилось в Голландии.
— У меня скверные привычки, — сказала Клара, уставясь в скатерть. — Я воображала, что могу пробить себе дорогу в журналистике через постель. Ну, в Бостоне это срабатывало очень здорово! Но Гаага — это не Бостон. Голландцы не похожи на американцев. Они все еще способны сосредоточенно работать. И им некуда отступать. — Она теребила прядь волос.
— Мне жаль, что ты потерпела неудачу. Я надеюсь, ты не думаешь, что я сержусь из-за того, что наш роман так плохо закончился?
— Конечно, ты сердишься, Оскар. Ты прямо-таки в ярости. Ты обижен, ты меня ненавидишь, но ты слишком хороший игрок и никогда этого не покажешь. Если бы тебе нужно было бросить меня, ты бы меня бросил, и ты меня в самом деле бросил, но, по крайней мере, никто бы тебя не заставил меня распять. Я сделала большую ошибку, когда посчитала, что все политики похожи на тебя.
Оскар промолчал. К чему тратить слова? Она явно собиралась сама все выложить.
— Я напала на свежий след одного скандала. Очень важного скандала холодной войны, колоссального. И был такой голландский замминистра того сего. И все, что мне надо было сделать, — это все у него выманить. И он готов был на это пойти. Потому что он занимался во время холодной войны шпионажем и знал, что я про эти его дела знаю. А я была журналистка, что тоже, в общем-то, недалеко от шпионажа. И он положил на меня глаз. Но это ничего, потому что, понимаешь, если постараться, у мужчины всегда можно все вытянуть. Это такой комплекс наставника. Он тебе вроде как дядюшка или там профессор, и ты чего-то не знаешь, и вот он тебя сейчас научит. Надо только дать ему немножко поучить тебя, чему он хочет. — Она отхлебнула еще вина.
— Клара, зачем мне тебя судить? Всякое случается. Такова жизнь.
— Знаешь, мы этого не понимаем здесь, в Америке. До нас не доходит, что мы просто геополитическая горилла в восемьсот фунтов весом. Мы настолько выбились из ритма, что все еще мерим фунтами и дюймами. Мы думаем, это очень странно, что с нами воюет банда каких-то людишек с тюльпанами, одетых в деревянные башмаки. Мы похожи на избалованных детей. Мы вроде тех поп-звезд, от которых тащатся подростки. Таких больших, толстых поп-звезд, что раскатывают повсюду в двухтонных розовых кадиллаках, включив стерео на полную громкость и разбрасывая пивные бутылки. До нас не доходит, что есть люди, серьезные цивилизованные люди, которые проводят время в нижнем городе Амстердама, разглядывая проституток в общедоступных секс-витринах, а город пропитан насквозь наркотиками, и секс на них не действует, и наркотики на них не действуют, потому что это люди очень твердые и очень холодные.
