сознание на несколько минут. Ему сказали, что сделали операцию и что ты дал свою кровь. Он только улыбнулся и что-то по-грузински сказал. А потом опять… – Буденный тяжело вздохнул. – И это, Михайло, ты дай команду этим своим абрекам кобринским, чтобы меня выпустили отсюда. Делами надо заниматься, а они говорят, что ты приказал никого не впускать и не выпускать. Берия их кое-как упросил пропустить сюда медиков, приехавших с Бурденко. Так их теперь не выпускают. Говорят, что стрелять будут.
– Извините, Семен Михайлович, забыл я о вас в суматохе. Сейчас дам распоряжение. И это, – я смутился, – а поесть у нас что-нибудь имеется?
– Ты давай-ка, Михайло, мне не выкай. Нас с тобой, считай, вместе окрестили. Так что теперь вроде как не чужие друг другу. А насчет питания – это ты прав! – Буденный усмехнулся. – Сейчас это первейшее дело. Да мясца побольше. Пойду распоряжусь, чтоб принесли.
Я успел съесть здоровенный кусок отварного мяса и запить его бокалом красного вина, когда меня позвали в палату к Сталину.
Чуть пошатываясь (слабость давала о себе знать), я подошел к кровати. Сталин был в сознании и лежал с открытыми глазами. Лицо его было бледным, с заостренными чертами. Под глазами было черно, но взгляд уже обрел былую ясность.
– Сядь, – чуть слышно прошептал он, показав глазами на рядом стоящий стул. Когда я сел и наклонился, чтобы Сталин мог говорить не напрягаясь, он продолжил: – Я знаю, что ты сделал и что тебе я обязан жизнью. Я этого никогда не забуду. Ты дал мне свою кровь, и теперь ты мне кровный брат. Знай это. А теперь иди.
Сталина перевезли на Ближнюю дачу через сутки. За это время Берия приезжал дважды и постоянно запрашивал по телефону о состоянии Хозяина. Толком нам с ним поговорить не удалось, но было видно, что он сильно встревожен. И дело было не только в обстановке на фронте, которая стала критической, но и во внутренних делах.
– Работаем. Все потом, – раздраженно бросил он, когда я попытался расспросить его.
После того как Сталина увезли на дачу, я смог выбраться домой, где перепугал своим видом Татьяну. Известие о покушении на Сталина и о его ранении и так наделало шума, едва не приведшего к панике, а тут еще я пропадал неизвестно где и заявился домой в таком виде. Пришлось долго успокаивать ее. Вроде получилось.
Информацию о произошедших событиях решили не скрывать, тем более что союзнички об этом растрезвонили едва не раньше, чем все произошло, что наводило на определенные мысли. Во всяком случае немцы и англичане сообщали о покушении почти одновременно. И те, и другие заявили о смерти руководителя СССР, но уже через несколько часов, когда Совинформбюро сообщило о том, что товарищ Сталин жив, а Молотов выступил по радио с призывом отомстить фашистской сволочи за ранение любимого Сталина, из Лондона пришла телеграмма за подписью премьер-министра Уинстона Черчилля с пожеланиями советскому лидеру скорейшего выздоровления. Часом позже аналогичная телеграмма поступила от президента США Рузвельта.
Ближняя дача Сталина превратилась в нечто среднее между госпиталем и укрепрайоном. Внутренняя охрана была усилена бойцами спецназа, внешнее кольцо, включая размещенные в ключевых местах блокпосты с БТР и БМП, обеспечивали кобринцы. Временно исполняющим обязанности начальника охраны вместо получившего тяжелые ранения Власика Берия назначил капитана госбезопасности Николая Сазонова.
Внутри работала бригада медиков во главе с Бурденко и, что меня удивило, доктором Станкевич Людмилой Васильевной, которая оперировала Сталина. К ней я и обратился с вопросом, нет ли необходимости в дополнительном переливании крови, но меня заверили, что все идет нормально, состояние товарища Сталина стабильное и постепенно улучшается. То и дело проскакивало слово «феномен».
В малой столовой проходило совещание ГКО. Так как удобный для проведения подобных мероприятий Большой зал примыкал к спальне Сталина, сейчас превращенной в больничную палату, то решили потесниться, чтобы не доставлять неудобства Хозяину и медикам. Председательствовал Молотов. Обсуждали положение на фронтах. А положение было откровенно аховым.
На Ленинградском направлении группа армии «Север», имея на острие атаки 4-ю танковую группу генерал-полковника Эриха Гепнера, смогла прорвать оборону наших войск и стремительно продвинулась на рубеж Копорье – Волосово – Луга – Дно. Тут сказались и внезапность удара, и то, что разведка откровенно прошляпила сосредоточение войск противника перед наступлением, и растерянность в командовании от известия о гибели Сталина.
Ценой неимоверных усилий и потерь удалось остановить танки Гепнера. Прорвав оборону кадровых частей Красной Армии, намотав на свои гусеницы тыловые подразделения, немцы уперлись в стоящие в третьих эшелонах дивизии ленинградского народного ополчения. Имея на вооружении только легкое стрелковое оружие да бутылки с горючей смесью, ополченцы грудью встали на защиту своего родного города. В живых из ополченцев остались единицы, но танки через них не прошли. Немцы умылись кровью и откатились для подготовки нового удара, который должен был смести остатки сопротивления и открыть прямую дорогу к Ленинграду, но не успели: на ликвидацию прорыва были брошены резервы, в том числе и танковые. Немцев смогли остановить, но отбросить назад уже не получилось.
На Крымском направлении 1-я танковая армия Клейста безрезультатно билась об оборону Перекопа. Надежда противника на восстание крымских татар не оправдалась. Да еще, как заноза в интересном месте, в тылу у группы армий «Юг» была Одесса. Блокированный со всех сторон город держался. Уже начал сказываться недостаток продовольствия, медикаментов и боеприпасов, но все атаки немцев отбивались. Похоже, в этом варианте истории вместо блокады Ленинграда будет блокада Одессы.
Из Севастополя и Новороссийска несколько раз удалось провести небольшие морские караваны к осажденным. Каждый раз это сопровождалось ожесточенным воздушным сражением. В основном доставкой грузов и вывозом раненых занимались подводники. Узнав о покушении на Сталина, моряки-одесситы в отместку произвели ночную вылазку и буквально вырезали полк попавшихся им под горячую руку румын.
Попытка командующего группой армий «Юг» Рундштедта ударить в направлении на Киев тоже провалилась.
Жуков смог разгадать замысел противника и встретил немцев массированным огнем артиллерии и ударами штурмовой авиации.
Увы, но это наступление на Киев было обманкой. Немцам удалось скрытно перебросить танки с юга на центральный участок фронта. И вот когда основные силы были заняты на севере и юге, отбивая удары немецких войск, уже, казалось бы, понесшая тяжелые потери группа армий «Центр» неожиданно нанесла сокрушительный удар.
Эрих Манштейн, принявший командование остатками 2-й и 3-й танковых групп, сведенных в одну танковую армию, пополненную танками с юга, ударил под основание Минского выступа и полностью отрезал минскую группировку от основных сил. Затем он развернул танковые клинья в направлении на Москву. Смоленск пал. С огромным трудом остановить его смогли только у Ельни.
Хотя мы и
