— Тоже мне, секретный агент, — пробормотал Хосе, на всякий случай заглядывая под днище фургона своей бригады, — великие тайны скрывает…
— Невелики, да есть. — И, повернувшись ко мне. Рой выразительно подмигнул.
До меня дошло. Да у него ж взрывчатка в машине! Да, десантничек зря словами не бросается. У него, похоже, уже давно всё готово к осуществлению его безумного самоубийственного плана.
Я, глядя Рою в глаза, медленно покачал головой. Тот в ответ пожал плечами — твоё дело, мол, и тихо добавил:
— Тебя с ответом не торопят.
Пришлось отвернуться и сделать вид, что смакую коньяк. Неплох напиток, хоть и далеко ему до того, что довелось попробовать раз в грязной придорожной таверне на задворках этого мира. Мне вдруг остро захотелось заглянуть туда как-нибудь ещё.
Нет, всё-таки я очень люблю вкусно поесть. Дома, бывало, и сам к плите встать не брезговал, к удовольствию супруги и детей. Дома… Хороший стол, бутылочка доброго винца, неспешный приятный разговор… Не на мине сидючи, бренди холодной котлетой заедать!
Всё, что можно, выпили и съели. Вдоволь посудачили о больных, насплетничались о коллегах и начальстве. Начал было кто-то:
— Вот, помню, там, у нас…
На него хором цыкнули:
— Не порть отдых!
Шофёрам — тем проще. Старый раздолбанный автомобиль — тема для бесед неисчерпаемая. От их оживлённой кучки то и дело слышится:
— Крестовина… трамблёр… со старого «форда» снять… продувай не продувай…
До чего у них жизнь интересная!
Бросил куртку на траву, пристроил свёрнутые брезентовые носилки вместо подушки, объявляю:
— Как взорвётесь — разбудите.
— Не укладывайся, Шура, не укладывайся, — затеребила меня Люси, похоже, там процесс близок к завершению.
Взял у Роя бинокль, выглянул, любуюсь.
Полиция уже, убрав оцепление, расходится по автомобилям, сопровождаемая рыком и клубами дыма, извергающимися из пасти дракончика Зинки, недовольной тем, что ей приходится сидеть прикованной цепью к ограде. Кому-то она-таки изловчилась порвать брюки, внеся в общий шум свою лепту в виде отборной брани, каковой её долго поливал перепуганный полисмен.
Нарисовалась во дворе старший диспетчер Лизавета с огромной стопой бумажных четвертушек в когтистых лапах и, грациозно помахивая хвостом, отправилась обходить ряды машин «Скорой помощи», распределяя работу по бригадам. За ней поспешала Руфь с журналом приёма вызовов, помечая, кому и во сколько они переданы.
— Ну что, пора и нам к базе?
— Обожди, покуда Лиза закончит. Сильно трудиться рвёшься?
— Нашу работу за нас никто не сделает.
— Мы ж тут не всем составом. Значит, кто-то там, в куче, застрял. Вот пусть и едут. Как это? Кто не спрятался — не моя вина. Лишь бы линейным помогать не сунули.
Во всём, что касается грамотной организации несения службы, суждения моей начальницы, как всегда, логичны до идеальности.
К моменту тушения второго окурка суета вокруг базы улеглась, испаханная сотнями колёс окружающая территория очистилась. Пара десятков счастливцев, на которых не хватило работы, гуськом потянулись в двери станции, а их машины — в гараж.
— Вот теперь и нам можно. По коням, ребята!
Сытый, приятно захмелевший, отдохнувший, зашёл я в тепло помещения. В ординаторской наше верхнее начальство улаживало последние формальности с полицейскими чинами. Диспетчеры уже раскрыли яркие томики дамских романов.
— А где ж народ?
Народ оказался в столовой. Все свободные от вызова медики навалились на еду с такой силой, что за чавканьем и звоном ложек никто не расслышал моего разговора с мышкой, неспешно расчёсывающей шёрстку, сидя у меня на плече:
— Скажи, Люси, я правильно помню или как: кажись, в клинику реактивных невротических расстройств входит стремление «заедать» неприятности?
— Верно. Многие от переживаний усиленно жрать начинают.
— Оно и видно. — Я кивнул в сторону едальни. — Ты только глянь, как все расстроились, что всё-таки не взорвалось.
Рат звонко расхохоталась, вызвав тем материализацию подле нас медвежьей фигуры старшего доктора.
— Чему смеёмся, коллеги? Скажите, вместе повеселимся.
— Да вот взрыв обсуждаем.
— Ну и каковы впечатления?
— Нет, умом-то мы, конечно, понимали, что всё это — не более чем глупые шуточки, но в сердце теплилась надежда: а вдруг…
Инверсионный след от «боинга», уносящего тебя, медленно таял в хмуром, сером небе. След пропал, а с ним пропало моё короткое счастье. С ощущением, что из меня вынули что-то, без чего нельзя быть, побрёл из шумного здания аэропорта вниз по пологому пандусу — сам не зная куда.
Шёл, натыкаясь на прохожих, не обращая внимания на сигналы машин и брань рассерженных водителей. Перед глазами стояло неотступно, неотвязно:
Ты, уже из-за таможенных барьеров, увидела меня в толпе провожающих. Твой взгляд — сквозь сутолоку и сумятицу огромного аэропорта, сквозь мечущихся взад-вперёд людей, через головы — встретился с моим.
Ты бросила вещи, повернулась ко мне и долго-долго стояла, не чувствуя, как тебя дёргают за рукав и говорят что-то, не замечая машущих руками родственников, в тщетных попытках привлечь к себе твоё внимание. Стояла. Смотрела. Смотрела на меня — пристально, не в силах отвести взгляд. Так прощаются навсегда. Словно предчувствовала…
Доводилось ли вам видеть собаку, ползающую на коленях? Не на четвереньках, не на брюхе — на коленях? Мне не доводилось. Сегодня увидел впервые.
Крупный тёмно-жёлтый пёс в чёрную тигровую полоску полз ко мне от ворот, цепляясь за полувытоптанную траву передними лапами и подтягивая к ним парализованную заднюю часть тела, опираясь на колени — так, как нормальная собака перемещаться не в состоянии.
За псом тянулась клейкая полоска жидких испражнений — определённо, перебит позвоночник в поясничном отделе. Вот и подтверждение диагнозу продолговатая пролысина шрама поперёк хребта — аккурат в размер автоматного приклада.
Обыкновенно таких собак умерщвляют из чисто гуманных соображений: чтобы не мучить и не мучиться самим, на них глядя. Эту оставили жить. Из жалости? На потеху?
Стержневой хребет моей жизни перебила лютая доля, зашвырнув сюда. Лишённый всего, что было мне дорого, ползаю вот так же, бессмысленно цепляясь за возможность смотреть и дышать. Их у меня не отобрали. Из жалости? На потеху?
Ворота лагеря — высокие, сплошные. Мелькнул в окне будки чей-то глаз, железная створка медленно поползла в сторону. Динамик громкоговорителя промычал:
