— Большой и малый дворцы, крепостные ворота цитадели восстановить к зиме. Зданий в Петерштадте никаких более не строить. Парк можно только разбить, — обернувшись, Петр приказал вездесущему Волкову. Тот послушно наклонил голову, запоминая очередное распоряжение императора.
А Петр медленно пошел к застывшему плотному строю матросов и солдат героического, так он говорил себе постоянно даже в мыслях, гарнизона. Подошел, поглядел на суровые лица людей, большинство которых имело окровавленные повязки, и молча поклонился им в пояс.
— Спасибо вам, братцы. Отныне вас всех зачисляю за мужество ваше, и моряков галер, что на помощь к вам пришли, в гвардию. И учреждаю особый Гвардейский флотский экипаж, коим пока командовать будет контр-адмирал Спиридов. А солдат зачисляю в лейб-гвардии Петергофский полк, который тоже сформирован будет. И в честь живых и погибших грянем, братцы, троекратно наше русское ура!
…Дальнейшее Петр видел как во сне. Он обласкал Спиридова и наградил его орденом Александра Невского, затем двух его помощников, хмурого пожилого моряка и сурового голштинца с вырубленным лицом, облагодетельствовал малыми Анненскими крестами.
Потом наградил четверых матросов и двух солдат знаками отличия и приказал выдать всем двойное жалованье, а также отчеканить медали и наградить ими каждого участника обороны. И под ликующие крики собравшихся, улыбнувшись им механически, он вскочил в седло и поскакал обратно в Петергоф — по его лицу текли слезы…
Петербург
К полудню конные полки Румянцева и роты новообразованного лейб-гвардии Петербургского полка на повозках и реквизированных телегах вступили по Нарвскому тракту в столицу.
Драгуны и солдаты были веселы, хотя и проделали длительный и утомительный марш. А чего горевать служивым, на что жаловаться? Сыты, довольны, деньгами изрядными облагодетельствованы да царской лаской не обижены. К тому же победители, а героев любят и уважают. Потому солдаты шли споро и дружно, с песнями удалыми…
И толпился народ на петербургских улицах, с которых уже стерли все следы вчерашних событий, и только посты вооруженных до зубов матросов еще напоминали о десанте из Кронштадта, беспощадном расстреле картечью и жестоком кровопролитии.
Но собравшиеся на улицах обыватели уже забыли о случившихся горестях и самыми ликующими воплями встретили авангард войск императора Петра Федоровича.
— А драгуны-то не гарнизонные. Из армии генерала Румянцева пришли, и этих подлых гвардейцев в один миг разметали по сторонам — неча им супротив государя бунтовать. Вот и поучили саблями вострыми…
— Наконец-то наш государь Петр Федорович показал им кузькину мать, а, Кузьма? Поделом ворам и изменникам! Говорят, под Петергофом всю гвардию положили.
— А еще, любезный, войска нашего императора, дай бог ему всяческого здоровья, уже сегодня в город вошли. Собственными глазами солдат гарнизонных видел, что новым лейб-гвардии Петербургским полком стали. Говорят, что оные солдаты Измайловский полк начисто истребили, а Кирюху Разумовского на штыки подняли. На то вору и наказание…
— Матрена, гляди сюда. Вон казаки едуть, и не балують, не беруть ничаго, и под подолы не лазят. Значится, правду люди говорят, что строг государь. Не, не балують… А зря… Я согласная…
— Выходит, паря, брехали то вчера, когда про пруссаков на улице трепались. Их и в помине не было. А войско царское крепкое, не чета гвардейцам. Солдаты старые, опытные, порядок на улицах держат крепкий. Ну, дай Боже государю нашему…
Секретарь датского посольства Шумахер записал в свой дневник: «Новая гвардия днем вступила в столицу под приветственные крики населения. И трудно представить, что радостные и ликующие толпы черни, заполонившие улицы, еще три дня назад так же проклинали императора Петра, как сейчас его громогласно благословляли».
Петергоф
Створки двери разом были открыты перед Петром двумя желтыми гусарами, что стояли около них на карауле. Император, с гневом хмуря брови, громко топая запыленными ботфортами, вошел в спальню императрицы. Привычно огляделся по сторонам, оценивая обстановку.
В просторной комнате, раз в десять больше его опочивальни в разгромленном артиллерией малом ораниенбаумском дворце, было роскошно, но не без определенного уюта. Центральное место занимала широкая, но низкая кровать, на которой без труда смог бы уместиться с десяток гренадеров, и не теснясь, а лежа на ней совершенно вольготно.
Рядом с кроватью столик на кривых ножках, уставленный баночками и скляночками с какой-то лечебной, сильно пахучей дурью. На нем же приютились графин с розоватым морсом и высокий стакан из зеленого тонкого стекла, наполовину заполненный.
Большой голубой балдахин на шести столбиках, щедро расшитый тонкими серебряными нитями в виде цветов и узоров, накрывал сверху это великолепие и его незадачливую, но честолюбивую супругу, которая маленьким клубочком уместилась с краю.
Разглядеть свою супругу Петр не смог — одеяло и чепец полностью прятали Екатерину Алексеевну от нескромных взоров. И прятали намного лучше, чем стандартная армейская маскировочная сеть скрывает готовую к стрельбе гаубицу Д-30 из его далекого прошлого. Вернее, будущего, и очень отдаленного будущего.
Плотные синие шторы, расшитые такими же цветами и узорами, как на балдахине, превращали опочивальню, несмотря на царивший снаружи яркий солнечный день, в царство прохладных сумерек. Но это не мешало разглядывать комнату, наоборот, давало глазам отдохнуть, расслабиться.
Недалеко от кровати стояло два удобных кресла с небольшим столиком, Петр тут же направился к ним и с удобством в одном расположился, вытянув уставшие ноги.
Огляделся еще раз — везде позолота и лепнина, на потолке цветные фрески с картинками ночного неба и светил, почти как в планетарии. На стене большое, намного выше его, зеркало. Рядом трюмо с пуфиками, с которым соседствует шкаф со множеством ящичков, напоминающий библиотечный каталог, но отнюдь не портивший впечатление. Видно было, что заботливые женские руки успешно разрешили проблему шарма и уюта.
В опочивальне, кроме лежащей на кровати императрицы, было еще две женщины, обеспечивавшие уход за ней. При появлении в комнате императора они дружно встали, присели перед ним в книксене и продолжали стоять, преданно и внимательно смотря на властелина. Это были спешно привезенные из Кронштадта фрейлины его двора, надежные и тихо ненавидящие лежащую на кровати супругу.
Петр прикрыл глаза — усталость навалилась внезапной слабостью. Бояться было нечего — комнату на шесть рядов уже проверили на наличие оружия, включая и шпильки. С самой Екатерины давно сняли Преображенский мундир, заменив его пеньюаром, а заодно люди Миниха проверили императрицу на припрятанную отраву. Чего ж бояться?
