Здесь же, на берегу речушки, под мелким дождем передовой отряд разбил свой стан. Воины из ракитника соорудили шалаши, накрыв их кожаными полостями. Костры разводить получалось плохо, поэтому вся вечерняя трапеза состояла из холодного копченого мяса и сыра. Дарнику с Эктеем досталась одна крытая двуколка на двоих, которая как раз и предназначалась для ночевки сотских, в ней можно было даже полулежать, подогнув ноги. Эктей расспрашивал про Романию, Дарник как мог отвечал.
Позже, когда к их стану подошли липовцы и выставили свои палатки, князь перешел в собственный шатер. Здесь у него состоялся совет с вожаками всех ватаг.
— Тех, кто хочет вернуться в Липов, я постараюсь отправить, но с одним условием, чтобы вместо каждого из них пришел другой гридь или бойник, — пообещал вожакам Рыбья Кровь. Потом долго объяснял тем, кого направлял в улусы, как им следует там себя вести.
Утром сорок пять липовцев в сопровождении хазарских гонцов разъехались по улусам, и при Дарнике осталась лишь сотня воинов.
Так как передовой отряд до речушки успел пройти два дневных перехода всей орды, Эктей сказал, что они останутся здесь на весь день. Такая задержка Дарнику не очень понравилась, но пока он воздерживался показывать свой нрав, Чтобы чем-то занять себя, с десятью арсами поскакал к хану. Сатыра он застал греющим промокшие ноги в большой повозке. Вся орда, переночевав не выставляя юрт, снова медленно двигалась в сторону передового отряда. Рассказы о быстрых перемещениях степняков оказались вымыслом — в день вся их масса, обремененная тысячными стадами скота, могла переместиться не более чем на пятнадцать — двадцать верст.
— Все ли хорошо? — спросил хан, угрюмо глядя на князя.
— Мне нужны еще воины.
— Много?
— По сотне от каждого улуса.
— Зачем?
— Без дела они не останутся.
Сатыр задумался.
— Где будем переправляться на правый берег реки?
— Зайдем за Гребень и переправимся, — ответил Рыбья Кровь.
— Мне ваш каган сказал не приближаться к Гребню, даже если князь Дарник будет сильно просить об этом. Нам лучше оставить его в стороне.
— Очень хорошо. Тогда я поворачиваю всю орду в обход Гребня.
— Это будет лучше всего, — хан остался доволен согласием князя.
Вернувшись к передовой тагме, Дарник передал приказ Сатыра Эктею. На следующее утро, покинув удобную переправу, передовой отряд повернул на север.
Спустя неделю в их стан прибыл со свитой хан узнать, долго ли еще им придется отклоняться в сторону от главного направления.
— Завтра же повернем на запад, — заверил его князь и отослал в Усть-Липье, до которого оставалось совсем немного, и дальше на Липов две ватаги бойников.
Передовой полк, в котором уже было две тысячи воинов, развернулся на запад, потом стал чуть забирать к югу и через неделю после визита Сатыра вышел… к левобережной части Гребня!
За это время Рыбья Кровь успел и много и мало. Много, потому что явившиеся к нему улусные сотни признали в нем своего предводителя. После собственных хазарских воевод, умеющих только кричать и сердиться, спокойное, ровное поведение липовского князя завоевало всеобщие симпатии простых пастухов. А неспешное увеличение разнообразных нагрузок внушило им, что их действительно превращают в хороших воинов. Мало же, потому что даже самые лучшие наездники и стрелки из лука быстро к строгому порядку не приучаются.
Порка плетьми была обычным наказанием для хазар. Но Дарник от нее сразу же отказался.
— Одно дело, когда их порешь ты, их дальний сородич, другое дело я — чужой князь, — объяснил он Эктею. — Они не простят мне этого, сколько себя будут помнить.
Советник, в свою очередь, отверг выставление провинившегося голышом у позорного столба, что практиковалось у дарникцев, определив, что это еще хуже, чем порка, да и холодно уже для таких наказаний.
— Хорошо, пусть тогда будет самое страшное для наездника: спустим его на землю, — решил Рыбья Кровь.
И всех нарушителей войскового порядка отныне стали привязывать к хвосту собственного коня: не можешь быть добрым воином, походи денек пешком — подумай. Не тяжелое, в общем то, испытание, но оно оказалось весьма действенным — никому не хотелось подставляться под насмешки собственных товарищей.
Легко восприняли степняки и ряд новых для себя команд и построений. Мчались в атаку уже не общей толпой «кто кого перегонит», а выстроенными в затылок друг другу десятками, причем каждый накрепко запомнил, за кем из своего десятка ему следует скакать. При таком строе сотня по команде могла быстро и без замешательства на полном скаку разделяться надвое и с флангов охватить воображаемого противника. Освоили пастухи и атаку волнами, когда ровные линии летящей конницы соблюдают двухкорпусный промежуток между собой. Очень понравилась им введенная Дарником парность воинской службы, когда у каждого был свой постоянный напарник, что позволяло меньше беспокоиться о чем-то не услышанном или сделанном не так. С удовольствием переняли и липовскую очередность выполнения всех команд. Вскоре, стоило словенскому сотскому на скаку поднять руку с двумя пальцами и указать направление, как от сотни в указанном направлении отделялись четыре всадника, чья очередь подошла действовать первыми.
Стрельба на полном скаку из лука, метание сулиц и рубка топорами чучел из веток у хазар выходили более-менее прилично. Зато совсем не получались лобовые атаки пиками. Сама пика, опирающаяся на веревочную пятку, дабы вложить в удар всю силу и вес лошади, приводила их в недоумение.
— Неужели есть кто-то, кто будет стоять и ждать, когда его проткнут этой штукой? — удивлялся даже Эктей. — Четверть лошадей просто не доскачет до полного сближения, их перебьют из луков.
— Для этого и существуют конные доспехи, чтобы не дать вражеским лучником подстрелить ваших коней, — убеждал его Дарник.
— Ты же сам говорил, что от такого удара рвется веревка и пика ломается?
— Зато она успевает проткнуть коня вместе со всадником или двух-трех пешцев.
— Не лучше ли при сближении метать с десяти шагов малые копья?
— Хорошо, метайте сулицы, — вынужден был уступить князь.
И совсем не желали хазары строиться плотным пешим строем. Сколько ни показывал Дарник, выстраивая панцирной «черепахой» свою дружину, что она совершенно неприступна ни для пеших, ни для конных атак, пастухи оставались глухи к его словам. Подобный способ сражения казался им не совсем мужественным и даже унизительным.
Слушая их возражения, князь наконец-то понял, почему никто из иноплеменных войск, с которыми он сталкивался, ни разу не захотел перенимать его камнеметные колесницы или китайские десятизарядные арбалеты. Странно еще, как это калачские хазары догадались покупать у ромеев биремы и горшки с зажигательной смесью? Перенять чужое новшество значило для многих, если не для всех, — умалить доблесть своего племени и своих предков. Ну что ж, будем обходиться тем, что имеем, сказал себе Дарник и задался целью создать в передовом полку катафрактную тагму.
