– Заставьте их скинуть мёртвых за борт, – приказал я нижегородцам, – и этот жирный боров тоже пусть участвует.
Олафу дорого обошлось его ремесло в этот раз. Семеро его товарищей погибли сразу, а двоих потом пришлось прирезать нашим мужичкам. А теперь, гляди-ка, шкипер только и делает, что читает молитву, скидывая в пучину глубокого фьорда очередного забрызганного кровью товарища. Пока Олаф палубу не отмоет от крови, у него будет ещё много времени для молитв. А до Дании плыть шкиперу всё одно придётся.
– Лодки уходят, Пётр Алексеевич! – закричал Ладислав, потрясая карабином.
– Отлично, – кивнул я усольчанину.
Наши мужики мало того что получили первый боевой опыт, но и закончили быстротечную схватку без потерь. Лишь несколько синяков и неглубоких порезов. Молодцы, что сказать.
На следующий день, у побережья датского Халланда.
– А когда через Зунд пойдём, нас не перехватят? – спросил у Кузьмина Микулич.
– Да кому мой гнилой баркас нужен? – махнул рукой Олаф после того, как Тимофей перевёл ему вопрос новгородца. – У него и трюма-то нет! Да и не пойдём мы через Зунд. Вам же секретность нужна?
– Так и есть, – проговорил Тимофей, почёсывая бороду.
– Ну вот! Пойдём к Лейре, в этой деревеньке у меня знакомый староста, которому я сбывал… в общем, он нам поможет.
– Нам? Забавно, – улыбнулся я. Ещё сегодня утром он снова, как и вчера, валялся у нас в ногах, вымаливая прощение за свой поступок. А сегодня он мнит себя чуть ли не членом нашей честной компании. А я лишь позволил ему доставить-таки нас в Копенгаген!
– Ну хорошо, я поверю тебе, Олаф. Если всё пройдёт успешно, я тебя вознагражу. Переведи ему, Тимоша, – отвернулся я от толстяка.
В глазах шкипера зажёгся огонёк надежды. Ещё вчера он и не мечтал остаться в живых, а сегодня ему уже сулят деньги. Наверное, сам Один помог норвежцу. А тем временем в Кристиании уже пошла гулять молва о посланцах пресвитера Иоанна и о чудесном исцелении умиравшего юноши-моряка на корабле, что вёз посланников царя-священника.
Копенгаген. Сентябрь 7149 (1641).
Прибыв с крестьянским караваном из небольшой деревеньки, что расположена на севере острова Зеландия, в Копенгаген, мы выполнили задачу наполовину, осталось лишь встретиться с королём или его доверенным лицом. Теперь, кстати, можно было бы и легализоваться, а сделать это можно было и через русское посольство. Но тогда в будущем к нам неизбежно появились бы вопросы у дьяков Посольского приказа. А этого мне не хотелось, поэтому помощь русского посла пока нам была ни к чему.
Расставшись со старостой Якобом, мы с помощью Олафа нашли неплохой постоялый двор. Следующим пунктом нашей культурной программы в столице Датского королевства был поиск Матса Нильсена – товарища капитана Йенсена. По словам капитана, Матс мог бы устроить нам встречу с Ганнибалом Сехестедом, чуть ли не вторым человеком в государстве. Поиском занялись Иван Микулич, Тимофей и Олаф. Я же едва дополз до застеленной жёстким матрасом кровати и сразу же провалился в сон. Дом Матса нашли лишь к вечеру: несмотря на уверения Йенсена, это было не столь лёгким делом. Разбуженный Божедаром, я решил не откладывать визит к Нильсену на завтра. Мы, уже вчетвером, отправились к нему. С собой, помимо всех наших бумаг, мы взяли по револьверу, я же под кафтан надел ангарский фельдграу.
Искомое жилище представляло собой небольшой двухэтажный особнячок, крытый черепицей, расположенный на узкой, сумрачной улочке, мощённой камнем. Дом Нильсена был встроен между двумя другими зданиями, которые были не просто больше, а казалось, вот-вот сожмут его. Открывший дверь слуга, едва услыхав о Хансе Йенсене, провёл нас на второй этаж и оставил в небольшом зальчике, где было темно и душно. Мне сразу же вспомнился «Хуртиг» с его тяжёлым, спёртым воздухом на нижней палубе. Почему люди семнадцатого века так не жалуют свежий воздух? Для меня это стало загадкой. Пару минут спустя молодой человек пригласил нас в кабинет капитана.
– Он, оказывается, тоже капитан, – проговорил Микулич, входя в комнату.
Обстановка в кабинете была примерно такой, какой я её себе и представлял: на стенах висели карты и разные диковинки типа рога нарвала, а также несколько простеньких пейзажей. Господин Нильсен балуется живописью? И причём весьма недурственно, скажу я вам. И в кабинете было душно и сумрачно, ну что ты будешь делать!
Матс оказался пятидесятилетним человеком крепкого телосложения с седой растительностью на лице. Он молча прочитал наши бумаги, письмо же Ханса Йенсена вызвало у него живой интерес. Читая его, он несколько раз поднимал на нас глаза, оглядывая меня и моих людей. Среди нашей компании в принципе только я тянул на звание посла далёкого царя-священника, так как одет был нетипично, да и внешне отличался. Хотя в моём мире я не считал себя крупным человеком, тут я был и выше и здоровее обычного среднего мужчины. В принципе этот факт можно объяснить не лучшего качества питанием людей и тяготами жизни европейца века семнадцатого. Как-то я читал, что европейские латы этого времени в двадцать первом веке средний мужчина надеть не в состоянии – они ему малы. Только подросток сумеет их нацепить. Кстати, в нашем мире был и ещё пример подобного. По словам Серёги Кима, средний житель Южной Кореи выше и крупнее северокорейца.
– Если то, что пишет в своём письме Ханс, правда, а он никогда мне не лгал, то вам нужно немедля встретиться с нашим благословенным Кристианом, да хранит его Богородица! – поднял на нас изумлённые глаза Нильсен.
– Йенсен что-то говорил про Сехестеда? – вполголоса спросил я у Кузьмина.
Капитан всё же услыхал имя датского дипломата:
– Да-да! Ганнибал только прибыл в Копенгаген из Испании. Я сейчас же отправлюсь к нему.
Олаф, сидевший на скамейке у двери, округлил глаза, полные ужаса и почтения, шумно сглотнув при этом.
– Тогда, господин Нильсен, завтра мы навестим вас снова. В это же время, – раскланялся я с капитаном.
– Да-да, я буду вас ждать! Сехестед – умнейший человек, имеющий доступ к королю. Ганнибал будет чрезвычайно рад поговорить с вами, – суетился Нильсен, надевая шляпу и кожаную курточку. – А где вы остановились?
– Я предпочёл бы это скрыть, – улыбнулся я. – Мне хотелось бы спокойно выспаться сегодня.
Тимофей перевёл мои слова с помощью норвежского шкипера. Матс понимающе кивнул и извинился. Расстались мы довольно тепло, будто бы знакомы были не один год.
– Вот и завертелась большая политика, – проговорил я, возвращаясь на постоялый двор. – Пора мне браться за датский язык, друзья.
