Фок и Корсаков пришли как бы навестить меня, но на самом деле мы осуществляем хитрый план бегства. Фок похож на меня фигурой, и нам осталось только улучить момент, чтобы поменяться с ним местами. Тогда я спокойно покину лазарет в сопровождении Корсакова, а Фока отпустят через полчаса, много минут через сорок, после того как выяснят, что он не подполковник Соколов. На случай всяких неприятностей и разбирательств Фок с чистым сердцем заявит, что выполнил приказ непосредственного начальника (то есть мой). А до меня добираться много сложнее: георгиевскому кавалеру, "десятитысячнику" особенно ничего и не сделаешь. Опять же у меня в друзьях Павел Андреевич Кольцов, генерал-лейтенант при штабе дружинных формирований, и, по совместительству, зять самого Александра Павловича. Кутепова. Верховного Правителя России.
Обстановка моего бегства что-то мне напоминает, о чем я и сообщаю соратникам.
– Фарс, – криво усмехается Фок.
Владимир Генрихович человек очень хороший, но, как и большинство немцев, а особенно – немцев российских, лишен эдакого куража, полета, что ли. Он не одобряет моего плана, и считает, что куда проще было бы просто подскочить ночью на мотоцикле или "Кюбельваген" и исчезнуть, растворившись в ночи, увозя с собой своего командира. Объяснять ему, почему его план не пригоден, я лично не собираюсь. По крайней мере – сейчас. А вот назвав мой побег фарсом, он сильно ошибся. Потому что я вспомнил, где я видел нечто похожее…
… Масленица. Что может быть лучше в Москве, чем масленица?! Мы, то есть я, Любаша, мои старшие, Макс, примчавшийся в очередную командировку в академию им. Жуковского, и одна из Любиных многочисленных родственниц Мария, девица на выданье, гуляем по городу. Были на Москва-реке, смотрели кулачные бои. Ах, как же хотелось принять участие, тем более что бились наши, таксисты с биржи, бывшие извозчики, против замоскворецких. Мне даже показалось, что я вижу два-три знакомых лица. Но Люба повисает у меня на руке и на всю Москву вопит, что бросит меня и заберет детей, если только я полезу на лед калечиться. К сожалению ни Макс, ни дети не оказывают мне никакого содействия, и приходится, скрепя сердце, только смотреть на молодецкую русскую потеху.
Затем обычный визит на Красную площадь. Мы с Максом и Севкой несколько минут стоим молча, отдавая честь у мавзолея Корнилова. Дивное творение великого Щусева из красного и черного мрамора и лабрадора, строгое и торжественное, точно врывается в душу и переворачивает все внутри. На черной плите входа огнем горят белые буквы, слагающиеся в такое простое, близкое и родное слово: "ОТЕЦ". Боковым зрением я вижу, как Аришка, Люба и Мария подходят поближе и кладут к подножию мавзолея цветы. У Аришки, да и у старших в глазах блестят слезы. Я их понимаю. Невозможно представить, невозможно простить себе, что такой человек умер, а ты – жив.
Затем – к кремлевской стене, поклонится тем, кто погиб за великое дело патриотизма в России. Стонов, Карамзин, Кленов, Тучабский… Некоторых из них я знал лично, некоторых – только по рассказам, слышанным или прочитанным.
Далее мы идем в Александровский сад, а потом долго едим блины в "Праге". Там же в "Праге" решаем пойти на концерт в Николаевском вокзале. На такси ехать нет охоты, поэтому мы спускаемся в метро. Макс как всегда не устает восхищаться нашими подземными дворцами, особенно в сравнении с серыми и скучными станциями берлинской подземки. Да я и сам не могу оставаться равнодушным к творениям наших архитекторов и художников. От "Арбатской" мы доезжаем до "Корсомольской", названной так в честь корсомольцев-добровольцев, строивших московский метрополитен. Там колышется огромная толпа народу, которая разъединяет нас, разбрасывает по станции. Мне приходится ориентироваться по Максу, чей немалый рост, превращает его голову в форменной зимней фуражке "Люфтваффе" в отличный ориентир. Я начинаю проталкиваться к нему, выхватываю по дороге Аришку, которую совсем затерли в людском водовороте, и, пробившись к Максу, замираю в немом изумлении. Бывают на свете чудеса! Макс мило беседует с … Симоновым! Поэт горячо трясет руку нашего германского "воздушного человека", а тот смущенно озирается, ища глазами кого-нибудь, кто избавит его от этой "радостной" встречи. Мария стоит рядом, восхищенно уставившись на обоих. Надо выручать боевого товарища:
– Макс! Макс! Мы здесь. Добрый день, господин Симонов, с праздником Вас.
Они оборачиваются. Макс смотрит на меня растеряно, явно не понимая, что он должен делать в такой ситуации. Симонов вежливо здоровается со мной. Как ни странно он меня узнал и тут же объясняет, что приглашает всех на премьеру своей новой пьесы "Парень из нашего города". Спектакль поставила труппа Центрального Дворца Российской Армии. Он начнется через полтора часа, и Симонов настоятельно приглашает нас.
В этот момент из толпы выныривают Любаша с Севкой. И, конечно, тоже разевают рот от такого знакомства. В общем, в результате этой встречи мы отправляемся вместе с Симоновым в ЦДРА, получив от автора лучшие билеты на лучшие места, причем, естественно, бесплатно, что производит на Любу неизгладимое впечатление.
В Центральном Дворце Российской Армии никто из нас (кроме Симонова, разумеется), еще не бывал. Очень красиво! Мрамор, мозаика, батальные полотна. Портреты великих полководцев и героев прошлого при всех орденах. Но когда мы с Максом снимаем шинели, то становимся, скажем так, достойными тех, кто взирает на нас со стен. Нам тоже есть, что предъявить на всеобщее обозрение.
До спектакля мы с Максом сидим в буфете, отправив женщин и детей гулять по ЦДРА. Коньяк исключительно способствует доверительной мужской беседе. К началу театрального действия нам уже хорошо и спектакль, в любом случае, должен нам понравиться.
Но надо отдать должное и автору, и режиссеру, и артистам – спектакль и без коньяка был бы хорош. История обычного парня, ставшего танкистом, воевавшего в Испании и в последнем пограничном конфликте с турками на Кавказе. Когда герой Симонова, будучи в Испании, попадает в окружение, Макс тихо шепчет:
– Сеффа, это не про тебья?
Но, к счастью, это не про меня, потому что далее, главный герой попадает в плен, а в моей судьбе ничего подобного не наблюдалось…
… Так вот именно в этой пьесе и был эпизод бегства из лазарета, когда танкисты вытаскивали своего раненного командира с больничной койки. Мне становится смешно: вот уж, действительно, правда художественных образов!
Наконец подходящий момент наступает: в палате не осталось ни врачей, ни санитаров. Фок немедленно ложится на мою койку, а я, с Корсаковым под ручку, не торопясь, выхожу на улицу. Там стоит, дожидаясь, наш штабной "назик", то есть "Фольксваген", выпускаемый в Нижнем по лицензии. Также не торопясь, садимся в машину и – прощайте, люди в белых халатах!
