Андрей Десницкий - Угарит

Ознакомительная версия.

– Не знаю. Думать будем, – довольно резко ответил Веня и снова заклекотал с главарем аборигенов на непонятном языке.

В общем, мне не оставалось ничего другого, как закусить и выпить, и снова закусить, и… Нет, решила я, обжорство до добра не доведет. Лучше было разведать обстановку, и я, поднявшись на ноги и коротко кивнув Веньке, пошла прогуляться по деревне. За мной тут же увязалась толпа, состоявшая исключительно из женщин, поскольку за столом у них сидели одни мужчины. Угорят они тут или не угорят, а вот с половой сегрегацией у них тут точно не порядок, подумала я.

Деревня оказалась довольно большой, но застроена она была совершенно бестолково. Глинобитные дома с небольшими деревянными дверками лепились друг ко другу, народ, похоже, весь был на площади, где потчевали нас. Я потянула на себя одну из приоткрытых дверей, за которой слышался детский плач. Местные тетеньки мне ничего не возразили, только ахнули и загалдели по своему. Впрочем, если бы и захотели возразить – я бы все одно ни шиша не поняла.

Перешагнув порог (для этого пришлось как следует нагнуться), я оказалась в небольшом внутреннем дворике. Слева был навес, справа и прямо комнаты, а вдоль наружной стены были навалены какие-то тюки вперемежку с большими кувшинами. Пахло чем-то прокисшим, и прогоркшим, и одновременно вспотевшим, и…

Что-то мелькнуло за дверным проемом передо мной, и детский плач усилился.

– Не бойся! – сказала я по-русски, раз они все равно никакого моего языка не понимали, – не укушу! Баю-баюшки баю! Агу-агу!

В ответ на «агу» из двери робко выглянула девчачья мордашка, лет этак десяти, тут же с писком спряталась обратно, а за спиной у меня раздалась приветственная тирада на местном невнятном языке.

Обернувшись, я увидела даму… неопределенных лет, отчаянно жестикулировавшую в моем направлении.

– Ничего-ничего, я только посмотреть, – смущенно сказала я и собралась уже было выйти наружу, как вдруг изнутри дома выскочила та самая девчонка в коротеньком платьице, а на руках она несла совершенно голого и довольно упитанного младенца. Увидев меня, младенец забулькал слюнями и улыбнулся. А девчонка что-то залопотала.

– Плюти-плюти-плют! – вспомнила я про Карлсона и изобразила перед носом младенца что-то вроде козы-дерезы. А он отважно ухватил меня за палец – и вздох восхищения прокатился по толпе местных тетенек.

Ох, лучше бы я этого не делала… В общем, следующие часа два, а то и три мне пришлось старательно обходить дом за домом. Хозяйки были очень гостеприимны, я бы даже сказала, навязчивы. Меня только что не силком волокли (руками, правда, не трогали, ну, почти), совали под нос младенцев разной степени грязности и упитанности, и над каждым надо было сделать козу и сказать: «Плюти-плюти-плют!» Я, было, попробовала «Агу-агу», но мамаша был так разочарована, что немедленно пришлось утешать ее плюти-плютом. За что я была тут же награждена каким-то премиальным пирожком, довольно, впрочем, вкусным, как раз после этой жирной баранины.

Некоторые подводили даже ребятишек постарше, лет трех-четырех, а то и шести, таких же чумазых и голопузых, но тут уж я решительно забастовала. Если надо перетютёшкать всех их младенцев за эту их баранину, то так уж и быть, но воспитательницей детсада я им точно не нанималась! Тем более, пирожки их в меня уже не лезли, и вообще, столько всякой дряни они мне насовали в рюкзачок за эти плюти-плюты…

Приключение было утомительным, но немного забавным. А когда я вернулась к месту трапезы, солнце уже клонилось к горизонту, а Венька – к плечу старейшины. Языком он уже практически не ворочал.

– Культурно отдыхаете? – спросила я ехидно, – а я, между прочим, провела осмотр младенческого населения этой деревни. По моим подсчетам, здесь обитает не менее двадцати пяти грудничков! Большое у них село.

Хотя, может быть, я несколько преувеличила, но уж не меньше дюжины младенцев у них было, это точно.

– Спать пора, – хмуро отозвался Венька, зевая во всю свою пасть и одновременно икая, – Завтра дорогу будем – ик – икскать. Обратно. Ик.

– Как спать?! – в ужасе переспросила я, не представляя, как в таких антисанитарных условиях можно вообще куда-то лечь.

– Молча, – тоном, исключающим пререкания, парировал парень, и снова икнул.

Пришлось тащиться следом за ним в недра сомнительного вида мазанки, прямо у той самой площади. Там нам выдали гору остро пахнущего скотским, а то и человеческим потом тряпья, из которого Венька с третьей попытки свил что-то вроде большого гнезда.

– Ложись давай, – скомандовал он и на всякий случай добавил – Можешь не раздеваться.

Последнее уточнение было совершенно лишним – в таких условиях я и под угрозой расстрела не отважилась бы с себя что-то снять.

– А умыться? – возразила я

– До ветру – в поле, ик. Умыться – в море, завтра, – ответил он.

– А ты-то как? – поинтересовалась я, пытаясь устроиться на импровизированном ложе, чтобы было хотя бы не очень больно и жестко. С умыванием, конечно, был полный пролет.

– А – ик! – глухо ответил Венька, укладываясь рядом, спина к спине, и вытягивая ноги в сторону дверного проема. – Кто войдет – сразу ик! И я его – ик!

– Ага. Спок нок, – пробормотала я в полной уверенности, что бурный день надолго отбил у меня способность ко сну – но в сон я провалилась раньше, чем додумала эту самую мысль до конца.

Ох и болела же следующим утром голова! И еще красавица эта зудела над ухом: дескать, напился, ругался… сломал деревцо познания добра и зла, и вот теперь нам не будет обратной дороги. И угаритские народные песни хором с вожаком распевал. А я, между прочим, не просто так пьянствовал, Я, можно сказать, в шоке был. Она бы на себя посмотрела: совсем получился цыпленок ощипанный. Даже жалко ее стало, злиться – ну никаких сил.

И вообще, я не просто с вождем бухал. Я информацию добывал, с большим, надо сказать, трудом. Немногое, правда, прояснилось: времена угаритского величия прошли, город лежит в развалинах, а люди в округе занимаются всё больше простым крестьянским да рыболовным трудом. Наезжают к ним финикийские купцы, за рыбой да за прочей сельхозпродукцией, им привозят импортное барахло. Я всё пытался сообразить, какой это век, но не мог. Я помнил, что процветающий Угарит – это еще до Ветхого Завета. Но насколько раньше? И когда он был разрушен? Ни о каком Израиле они не слышали, об ассирийцах, вавилонянах, персах или греках тоже – словом, попали мы в какое-то безвременье и захолустье, никаких тебе мировых империй, только где-то далеко есть Египет, и он, похоже, в очередном периоде упадка. А они живут запросто своей деревенской общиной, молятся богам, за которых они нас, собственно и приняли. Я, правда, сразу постарался его в этом разубедить.

Ознакомительная версия.