левое плечо, как положено, а опять-таки по-драгунски – на крюке портупеи. У пруссаков с униформой и снаряжением очень строго – не может быть такого, чтобы они так вольно обращались со своей формой и снаряжением. И еще – те гусары, которых мне дал в сопровождающие генерал Блюхер, куда-то подевались. Они или отстали, или…
– Понятно, – процедил я. – Значит…
– Это значит, Андре, – решительно произнес Дюрок, – что люди, которые преследуют нас, совсем не те, за кого они себя выдают.
Дюрок поднялся в стременах и громко крикнул:
– Alerte à l’arme! [8]
Я же врубил рацию и гаркнул:
– Внимание! Приготовиться к бою!
6 (18 июня) 1801 года.
Королевство Пруссия. Дорога неподалеку от Франкфурта.
Капитан Казбек Бутаев,
РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области
Я уже начал было скучать – едем мы себе, едем по Европе, разглядываем немецких бюргеров и их жен в кружевных чепцах. Рядом с нами Наполеон Бонапарт, с которым мы не спеша беседуем. Словом, сплошная идиллия. Но, как говорил Александр Блок: «Покой нам только снится». И скучать нам не дают враги наши, как внутренние, так и внешние.
Не знаю, на что рассчитывали эти «абреки». Может быть, они решили, что у них прокатит по-наглому напасть на наш кортеж и под шумок подстрелить господина Первого консула? Если так, то замысел их был порочен с самого начала. Ну не такие уж мы с французами лохи, чтобы нас можно было вот так запросто обвести вокруг пальца.
Первым тревогу забил Дюрок. Нет, не зря Наполеон держал его при себе и давал самые деликатные поручения. Генерал сразу увидел несуразности в обмундировании и снаряжении этих ряженых и сообщил об этом Киру. Тот отдал команду, и все приготовились к бою. Броники у нас были под рукой, оружие тоже. Как действовать в подобных случаях, мы тоже знали.
Самое сложное было утащить в какое-нибудь импровизированное укрытие самого Бонапарта. Тот неожиданно заартачился и решил лично поруководить отражением вооруженного нападения. Но Никитин так цыкнул на него, что Первый консул от неожиданности даже поперхнулся и безропотно позволил своим «бодигардам» запихнуть его за одну из карет.
– Внимание! – передал по рации Кир. – Огонь открывать без команды. Как только кто-то из этих «ковбоев» попытается по нам пальнуть – валите его не раздумывая.
Правда, старший наряженных в мундиры прусских гусар налетчиков сперва попытался запудрить нам мозги, достав из кармана какую-то бумагу и заорав с расстояния двадцати шагов во всю глотку, что, дескать, в нашу делегацию затесался беглый фальшивомонетчик, которого следует немедленно выдать местной полиции.
– У нас есть приказ, подписанный самим королем Пруссии! – вдохновенно врал ряженый «пруссак». – Дайте нам осмотреть всех, кто следует с вами! Не бойтесь, честных людей мы не тронем!
– По-немецки он говорит вроде правильно, – тихо сказал мне Дюрок, – но он не немец. Похоже, что этот мерзавец родом из Эльзаса.
– Мы французы, которые с разрешения прусского короля Фридриха Вильгельма находились в Кёнигсберге, а теперь возвращаемся в Париж! – крикнул ему Дюрок. – Мы находимся под защитой прусской короны, и потому вы не имеете права что-либо от нас требовать!
Слова французского генерала явно не понравились предводителю ряженых «гусар». Он вскинул карабин, но выстрелить не успел. Я нажал на спусковой крючок раньше, и наглец, получив пулю в лоб, запрокинулся в седле.
Дальше началась пальба, и все пространство между нами и «пруссаками» быстро затянулось пороховым дымом. Но мы стреляли чаще и более метко. Потеряв половину своих людей, фальшивые «гусары» пустились наутек. Свалив одного из беглецов, я осмотрелся. Несколько французов было ранено. В числе их оказался и Дюрок, получивший пулю в левое предплечье. Я подскочил к генералу и осмотрел его рану. В общем, ничего страшного. Надо только хорошенько ее продезинфицировать и перевязать руку, что я и предложил сделать Дюроку. Тот, однако, лишь отмахнулся от меня.
– Как там Первый консул? – спросил он. – Он не ранен?
– Нет, мой верный Дюрок, – неожиданно раздался голос Наполеона у нас за спиной, – этим мерзавцам не удалось меня подстрелить. Наши русские друзья со своим удивительным оружием способны перестрелять банду и в два раза большую, чем та, которая имела наглость напасть на нас. Надо осмотреть поле боя – может быть, мы найдем среди убитых и раненых парочку тех, кто сумеет удовлетворить наше любопытство.
Дюрок, так и не дав себя перевязать, помчался в сторону лежавших на дороге тел. Вместе с ним поскакал и майор Никитин с пистолетом в руке. Кто его знает, может быть, среди раненых найдется и такой хитрец, который захочет перед тем, как отправиться в страну вечной охоты, завалить кого-нибудь из нас.
7 (19 июня) 1801 года.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Старший лейтенант ФСБ Герман Совиных,
РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Град»
Заваруха, похоже, намечается неслабая. От своей Барби – так я про себя теперь называю Барбару – мне стало известно, что ее приятели собираются повторить попытку убийства царя. На этот раз они неплохо все просчитали и действовать будут на полном серьезе. Никаких теперь пьяных гвардейцев, размахивающих шпагами так, что от них шарахаются все встречные, никаких блужданий в потемках по коридорам Михайловского дворца. Работать будут головорезы, имеющие немалый опыт «лишения живота» своих ближних.
Имена большинства из них мне ничего не говорили. Но наш всезнающий Василий Васильевич Патрикеев сказал мне, что ребята, которые собираются напасть на императора и его семью, и в самом деле весьма опасны.
– Герман, поляки – соотечественники твоей Барбары – озлоблены до предела. Они участвовали в мятеже, который поднял Костюшко в 1794 году. Ты что-нибудь слыхал о «Варшавской заутрене»?
Я покачал головой. В школе на уроках истории нам рассказывали, что генерал Тадеуш Костюшко, оказав помощь братскому народу Соединенных Штатов в борьбе за независимость от британской короны, вернулся в Европу, решив продолжить борьбу с кровавым царским режимом, сразившись с ним за свободу Польши. Слышал я и о дивизии имени Костюшко, сформированной в СССР и воевавшей против немцев во время Великой Отечественной войны. В Питере еще есть улица Костюшко. А о какой-то там «заутрене» в Варшаве я ничего не читал.
– А зря, – нахмурившись, ответил мне Василий Васильевич. – Нас, русских, заставляют каяться за всякие там выдуманные преступления против других народов, вроде Катыни. А вот о своих кровавых подвигах «обиженные» нами почему-то категорически не желают вспоминать и каяться. Хотя им есть за что просить у нас прощения.
Произошло все в Великий четверг 17 апреля 1794 года в Варшаве. Чтобы ты лучше понял,
